Николай Дежнев - Пояс Койпера
Ничего особенного он не сделал, наоборот, ободряюще женщине улыбнулся.
— Все в порядке, шоу продолжается!
Сутулясь, как если бы нес на плечах груз, я подошел к краю сцены и опустился на ее доски, поставил ноги на ступеньку спускавшейся в партер лесенки. Один на жердочке над вечностью. Отряхнул пыль мира сего с ног своих. Привычная боязнь задеть ненароком других оставила меня. Отпала необходимость играть с ними в поддавки. Я больше не чувствовал себя слоном в посудной лавке.
Отъехавшая по центральному проходу камера не спускала с меня своего циклопического глаза. Люди в зале следили за каждым моим движением, словно загипнотизированные. Поднял голову. Если верить изображению на большом экране, мои губы сложились в улыбку.
— Так лучше разговаривать, правда?
Зал дружно выдохнул. Достал из кармана сигареты. Зрители задвигались, начали перешептываться. Сидевший в первом ряду ушастый парнишка смотрел на меня во все глаза. С веснушками на носу и шеей тростинкой, подросток выглядел до комичности серьезным. Если кому-то и стоило рассказать то немногое, что я понял, то ему.
— Тебя как звать?
Покраснев до корней волос, он еле слышно прошептал:
— В…вася!
— Славное имя! — похвалил я и улыбнулся еще раз, но не в камеру суетившегося рядом оператора, а исключительно мальчишке. — Знаешь, старик, неладное что-то творится в нашем с тобой отечестве, изверились мы, измельчали! Вроде бы всю жизнь занимался делом, а оглянешься… пустыня! Видел, наверное, в театре марионеток кукол, что пляшут на ниточках? Вот и мы стали такими, не живем, а дергаемся. Горько это, многое надо бы изменить, но я уже не успею. Вся надежда, Вась, на тебя, не подведешь?..
Паренек кивнул, вытер разгоряченное лицо рукавом рубашки.
— Вот и отлично! А то, признаться, тревожно мне последнее время, не живется…
Поискал из чего бы сделать пепельницу. Нашел в кармане пиджака тронную речь, что неслась в полном одиночестве по экрану телесуфлера, и сделал из нее коробочку. Получилось на загляденье. Переносная камера показывала работу пальцев, как если бы я был пианистом-виртуозом или знаменитым хирургом. Закурил, стряхнул не успевший нарасти пепел.
Мальчонка, подавшись вперед, ловил каждое слово. Губы его прыгали, ломаясь в жалкой улыбочке. Я похлопал рядом с собой по доскам сцены.
— Давай сюда!
Васька оглянулся на мать, я продолжал настаивать:
— Давай, давай, нам есть о чем поговорить!
Пару раз от застенчивости споткнувшись, парнишка взобрался по лесенке. Я подвинулся, обнял его свободной рукой за худенькие плечи.
— Ты, наверное, не догадываешься, а Солнечную систему по окраине охватывает ледяной пояс Койпера, из-за него в России холодно и неуютно жить. По крайней мере, так считает один мой приятель, и, ты знаешь, я склонен ему верить! Иначе нечем объяснить все то б… — запнулся, — безобразие, от которого на душе омерзение. Вы Чехова «Вишневый сад» проходили? Жаль, а то бы и ты услышал звук топора. Одичал народ, потерял себя, так что когда станешь президентом… — станешь, станешь, кому, как не тебе! — вспомни, как мы тут с тобой сидели. Вспомни, какие у людей хорошие лица, им ведь только справедливость и нужна. Умные, работящие, остальное они добудут себе сами. Про Джона Леннона слышал?
— Это который Битлы, да?
— Он самый! У него есть классная песня про земляничные поляны, то место, где люди не носят на спине мишени, а государство не гоняется за ними на дорожном катке, чтобы законопатить в асфальт. Я знаю, у тебя все получится! Тогда нашу с тобой Россию не будут красить на картах в цвет ржавчины и ждать, когда она осыплется ржавыми хлопьями. Сделаешь?
Васька кивнул.
— Вот и отлично! — прижал я его худенькое плечо к своему. — Извини, старик, мне пора…
Потушив о дно коробочки окурок, я сунул бумагу в карман пиджака и поднялся на ноги. Стоявшие все это время в стороне ведущие вышли из ступора. Потирая на ходу руки, я направился к ним.
— Ну что, ребята, подведем итоги!
На лице шагнувшей мне навстречу женщины отразилось испытываемое ею волнение. Возможно, такую реакцию предписывал сценарий, но хотелось верить, что чувство ее искреннее.
— Спасибо, Сергей, вы замечательно говорили!
Что еще могла она сказать? Двести миллионов зрителей по обе стороны границы обязывали! То ли извиняясь, то ли заискивая, продолжала:
— Мы в прямом эфире уже несколько часов, самое время узнать результаты голосования…
Когда сидели с Васькой на краю сцены, можно было изловчиться и бросить взгляд на табло, но я об этом как-то даже не подумал. Ободрил ее, коснувшись обнаженной выше локтя руки.
— Да не волнуйтесь вы так, глядишь и обойдется!
Между тем ее коллега принял руководство ходом событий на себя и громко скомандовал:
— Попрошу контрольную комиссию зрителей подняться на сцену! — демонстративно вскинул к глазам руку с хронометром. — Московское время двадцать три часа, тридцать две минуты…
С десяток сидевших в разных концах зала людей уже поднимались со своих мест. Собрав их вокруг себя, мужчина коротко проинструктировал и отодвинул, как целое, ближе к кулисам, где они, словно хор в опере Мусоргского, должны были олицетворять народ. Свет в зале погас, ярче вспыхнули софиты.
Подчеркивая торжественность момента, ведущий выступил вперед и кашлянул в кулак.
— Прошу показать дисплей!
И тут же, словно по волшебству, табло начало медленно поворачиваться, так что результаты голосования стали видны не только залу, но и со сцены. Они впечатляли. Поле под светящейся строкой «Безразлична ли вам судьба Сергея Денникова?» было разделено на два сектора с подзаголовками: «Да, безразлична» и «Нет, не безразлична». В каждом из них горели цифры: семь миллионов семьсот восемьдесят восемь тысяч, в то время как три последние разряда числа все время менялись — сотни быстро, десятки очень быстро, а за единицами от постоянного мелькания не было возможности уследить.
— Пятьдесят на пятьдесят! — громко произнесла представительная женщина, скорее всего председатель зрительской комиссии, и с облегчением обвела взглядом лица коллег.
Однако присоединяться к ее мнению ведущий не спешил. В руке у него появился пульт, он протянул его мне.
— Нажмите, и мы получим окончательный результат!
Я взял плоскую коробочку с единственной на ней красной кнопкой, ядерный чемоданчик для запуска индивидуального апокалипсиса. Странным выдался этот день, чертовы кнопки меня буквально преследовали. Увидел краем глаза, как незаметно для других перекрестилась ведущая. Большой палец руки лег на похожий на пуговицу выступ, надавил на него. Цифры встали. Слева и справа числа были одинаковыми: семь миллионов семьсот восемьдесят девять тысяч сто тридцать восемь, но в самый последний момент в секторе «Да, безразлична» к восьмерке, как если бы нехотя и не без колебаний, прибавилась единица:
7 789 139.
На зал обрушилась мертвая тишина. Мое сердце колотилось с такой силой, что над Москвой должен был плыть колокольный звон. Неспособные понять, что произошло, люди замерли в оцепенении. Звук падения тела стал выстрелом стартового пистолета. Мир взорвался криком и разом превратился в хаос. Ведущая лежала на досках сцены без признаков жизни. Зрители вскакивали с мест, топали ногами, их вопли перекрывал визжащий голос председательши, завывавшей, что протокол она не подпишет. Суетился с камерой на плече оператор, бежали из кулис санитары с носилками, с дикими глазами метался среди людей ведущий.
В этот критический момент охватившей всех истерики на сцену с микрофоном как с гранатой в руке выскочил Майский. Рявкнул так, что затряслись подвески хрустальной люстры:
— Молчать! Занять свои места!
Похожий на Мефистофеля, в ярком пиджаке и ковбойских сапогах, Леопольд мгновенно стал центром внимания. В зале вспыхнул свет. Люди начали неохотно рассаживаться. Члены комиссии сбились в кучку, словно готовящиеся сражаться спиной к спине гладиаторы. Ведущую унесли, в то время как овладевший ситуацией Майский подошел к краю сцены.
— Что, собственно, происходит? — буравя зрителей взглядом, выдержал паузу. — Как главный режиссер, я обязан довести шоу до финала, и я это сделаю!
Улыбнулся, точнее, попытался улыбнуться. На большом экране за его плечом я, как в зеркале, видел свое лицо. Оно было очень бледным, но спокойным. Леопольд повернулся ко мне. Произнес тихо в микрофон, но так, что в зале было слышно каждое его слово:
— Я лучше вас успел узнать этого парня и где-то даже его полюбить! Но не я, а вы вынесли приговор, который мне придется исполнить. Что должно случиться, то и случится, и Сергей пополнит список добровольно расставшихся с жизнью. Он, к вашему сведению, ежегодно насчитывает шестьдесят тысяч наших соотечественников. Молодых, полных сил, умных! Я много мог бы об этих ребятах рассказать, но скажу только, что и их смерть на нашей с вами совести. За их уход мы голосуем равнодушием…
