Дафна дю Морье - Прощай, молодость
Мы завтракали. Я сидел в постели, помешивая кофе, а Хеста, свернувшись на краешке, полуодетая, намазывала маслом круассан для меня.
— Думаю, во вторник я поеду в Лондон, — сказал я.
— В самом деле? — спросила она.
— Думаю, да, дорогая. Я хочу уладить это дело, и неизвестно, сколько времени все это займет. Видишь ли, если они решат публиковать книгу, то даже тогда, вероятно, это случится не раньше чем через несколько месяцев. Мне нужно будет попросить аванс.
— Как обстоят дела с нашими финансами?
— Не слишком хорошо. Деньги почти кончились. Того чека хватило больше чем на год, ты же знаешь. Но тебе не о чем беспокоиться.
— У меня, в любом случае, есть свое собственное содержание.
— Да, но мне бы хотелось, чтобы ты пользовалась моими деньгами.
— Еще чашечку, Дик?
— Да, пожалуй. Итак, если я выеду во вторник, то утром в среду могу начать разыскивать издателя моего отца.
— Ты все-таки решил это сделать?
— Думаю, ничего иного не остается. Это противно, но ничего не поделаешь. Иначе никто не станет со мной разговаривать.
— Я не могу поехать с тобой?
— Куда, в Лондон?
— Да.
— О, дорогая, думаю, тебе не стоит. Конечно, я был бы счастлив, если бы ты поехала, но, честное слово, мне лучше пройти через это одному.
— А что я буду делать, когда ты уедешь?
— Это же ненадолго, дорогая. С тобой все будет хорошо — у тебя же есть Ванда и остальные.
— Да…
— Тебе не будет одиноко, не так ли?
— Полагаю, что нет.
— И в любом случае, ты теперь куда-то ходишь.
— Это будет как-то странно.
— Я постараюсь как можно скорее покончить с делами. И только подумай, как чудесно будет, когда я вернусь и скажу, что продал свою книгу.
— Гм-м.
— Я буду ужасно по тебе скучать, но уверен, что тебе ни к чему ехать в Лондон, дорогая. Тебе будет скучно: придется все время слоняться без дела.
— Да.
— Не грусти, дорогая, мы будем вовсю наслаждаться жизнью, когда с этим делом будет покончено.
Поездка в Лондон вызвала во мне волнение. Нужно было купить чемодан и кое-что из вещей. Я давно уже не обращал внимания на то, как выгляжу.
Хеста паковала мои вещи. У нее это не очень-то хорошо получалось, но у меня, вероятно, вышло бы еще хуже.
— Положи рукопись на самое дно, — попросил я, — и проследи, чтобы она не помялась. Я не могу вручить издателю нечто напоминающее туалетную бумагу.
— Я положу на нее твой костюм, — ответила она. — Края не завернутся кверху, если сверху будет костюм. Конечно, тебе нужно будет отдать ее напечатать на машинке.
— Я сделаю это в Лондоне, — сказал я.
— Ты думаешь, тебе понадобятся две пижамы? — спросила она.
— Что? Не знаю. Засунь их туда на всякий случай.
Я не знал, что мне понадобится в Лондоне.
— И все эти галстуки, Дик? — спросила Хеста.
Я лихорадочно рылся в ящике и никак не мог найти запонки.
— О, черт возьми, я ничего не могу найти. Что, дорогая?
— Эти галстуки — ты же никогда не носишь синий?
— Не приставай ко мне с вопросами, любимая, я и так ничего не соображаю. Положи все галстуки, мне все равно. Я могу одолжить твою расческу?
— Да, я могу купить другую.
— О господи! Ты только посмотри на эту туфлю! Каблук совсем сносился. Ты бы могла посмотреть и куда-нибудь отнести.
— Ты никогда не носишь эту пару. Откуда мне было знать? Послушай, Дик, у тебя, кажется, нет носков, которые подходили бы к этому темному костюму. Тут всего один такой, и в нем полно дырок.
— Взгляни, дорогая, эта шляпа ужасна?
— Да, очень неважная. Может быть, если ты наденешь ее набекрень, люди подумают, что ты художник.
— Жаль, что мы оставили все на последний момент, — сказал я.
Я почти не сомкнул глаз в ту ночь: меня одолевали мысли о поездке в Лондон, об издателе, и мне очень не хотелось оставлять Хесту. Утром я поднялся рано.
— Мне бы хотелось, чтобы тебе не нужно было ехать, — сказала она, отводя от меня взгляд, и лицо у нее было застывшее и какое-то странное.
— Мне тоже, — ответил я.
Однако на самом деле мне очень хотелось поехать, и я наскоро ее поцеловал и умчался в другую комнату — посмотреть, поставило ли британское консульство в Нанте мне штамп в паспорте. Удивительно было смотреть на него и держать его в руках: казалось, все было давным-давно. Потом пришла Хеста и озадачила меня вопросом о ключах.
— Как трогательно ты выглядишь на этом фото, — сказала она, — как маленький потерявшийся мальчик.
Я быстро захлопнул паспорт и наклонился, чтобы закрыть чемодан.
— Ты бы лучше поймала такси на бульваре Монпарнас, — попросил я.
Времени для размышлений совсем не осталось, потому что все прошло в страшной спешке. Хеста поехала со мной на Северный вокзал. Мой поезд отходил в десять часов, место было во втором классе. Носильщик положил мой чемодан на полку. Я вышел на платформу и прогуливался взад и вперед вместе с Хестой.
— Обещаю, что там не задержусь, — сказал я. — А ты не должна сидеть дома в одиночестве. Ходи куда-нибудь и развлекайся.
— Где ты остановишься? — спросила она.
— Не знаю, найду какой-нибудь маленький дешевый отель.
— Ты напишешь, правда?
— Я не могу обещать, возможно, у меня будет мало времени. Ты не должна ждать письма.
— En voiture, messieurs, mesdames,[30] — закричал кто-то.
— Мне пора, дорогая, — сказал я.
Я машинально поцеловал ее второпях — мне не хотелось признаваться самому себе, как я взволнован. Я высунулся в окошко и смотрел на Хесту. Она казалась такой маленькой, как ребенок, и испуганной.
— Ты никогда еще не оставлял меня, — сказала она.
— Со мной все будет в порядке, — ответил я. — Скоро вернусь. Лондон меня не изменит.
— Дело не в этом, — возразила она.
— А в чем же?
Но в этот момент поезд медленно тронулся с места.
— Дик, — позвала она, — Дик!
Я махал ей, улыбнулся, но не мог же я кричать при всех этих людях на платформе, что я ее люблю?
— Береги себя, детка, — сказал я.
Я продолжал смотреть из окна, и ее фигурка становилась все меньше и меньше, пока не растаяла в толпе, а потом вагон повернул и платформа скрылась из виду.
Я уселся с газетой и начал читать, и хотя я был охвачен волнением из-за Лондона и своей книги, на душе у меня было как-то пусто и тоскливо.
Глава седьмая
Я прибыл в Лондон примерно в четверть шестого. Мне было известно, что в районе Блумсбери есть множество отелей. Я поймал такси и попросил шофера ехать в этом направлении. Если что-нибудь придется мне по душе, я постучу по стеклу.
В Лондоне было как будто теплее, чем в Париже, но промозгло и немного туманно. Да, в неуютное место я приехал. При тусклом свете трудно что-то различить. На улицах было полно народу, люди стояли в очереди на тротуаре в ожидании автобуса. У магазинов был необитаемый вид, и повсюду царил дух уныния: Рождество закончилось, а впереди — весь холодный январь.
Такси с шумом объехало Рассел-сквер. Туман здесь был более густой, и каждый дом казался отелем, причем ни один из них не выглядел заманчиво. Наконец я постучал по стеклу, и мы остановились перед отелем на Гилфорд-стрит. Вышел мальчик-слуга и взял мой чемодан.
— Вы забронировали номер, сэр? — спросил он.
— Нет, — ответил я.
Мне пришлось проследовать за ним в контору, где сидела женщина в очках. Сначала с ней было трудно договориться: она сказала, что номеров нет.
— Мне понадобится комната на неделю, а вполне вероятно, что и дольше, — не сдавался я.
— О, в таком случае… — начала она.
Мне пришлось расписаться в журнале, пока она манипулировала с ключами.
— Отведи этого джентльмена в номер пятьдесят восемь, — велела она.
Лифта там не было, и мы потащились по лестнице на четвертый этаж. Мальчик ввел меня в маленькую комнату со скошенным потолком. Там было холодно, никакого центрального отопления. Обои были полосатые, а в камине — какая-то штука, смахивавшая на веер. Появилась горничная — она принесла горячую воду в медном кувшине. Я открыл окно и почувствовал запах тумана. В конце улицы мальчик, продававший газеты, выкрикивал: «Последний ночной выпуск!»
— В какое время вас разбудить утром, сэр? — спросила горничная.
— Не знаю, — ответил я.
— Завтрак в столовой, с восьми часов, — сообщила она.
Мне хотелось обратно в Париж, хотелось пойти в «Купол» и чего-нибудь выпить. Лондон был для меня чужой.
Я спустился по лестнице и зашел в гостиную, где люди сидели у камина. Седовласая пожилая леди вязала, беседуя с мужчиной в пенсне. Остальные читали газеты. Я взял газету, но новости были мне неинтересны: ведь я так давно не был в Англии. В семь часов позвонил гонг к обеду, глухо и скорбно. Я уселся за маленький столик в углу. На нем стояла вазочка с печальными цветами. Официантки были в черном, все разговаривали шепотом.
