Татьяна Росней - Ключ Сары
— Знаете, я поступила аналогичным образом. Ваша последняя книга мне очень понравилась. Я имею в виду «Тосканские пиршества».
Уильям Рейнсферд вздохнул и похлопал себя по животу.
— Да, эта книга принесла мне лишних десять фунтов веса, от которых я уже никогда не избавлюсь.
Я с готовностью улыбнулась незамысловатой шутке. Мне нелегко было перейти от этой легкой, ни к чему не обязывающей болтовни к тому, что, как я прекрасно сознавала, ждало нас впереди. Зоя бросила на меня многозначительный взгляд.
— Очень любезно с вашей стороны, что вы согласились прийти сюда и встретиться с нами… я вам очень благодарна…
Эти слова мне самой показались неубедительными и вымученными.
— Никаких проблем, — улыбнулся он, щелчком пальцев подзывая официанта.
Мы заказали тирамису, кока-колу для Зои и капуччино для себя.
— Вы впервые в Лукке? — поинтересовался он.
Я кивнула. Вокруг нас суетился официант. Уильям Рейнсферд обменялся с ним пулеметными фразами на итальянском. Оба рассмеялись.
— Я часто бываю в этом кафе, — пояснил он. — Мне нравится здесь. Уютно и спокойно. Даже в такой жаркий день, как сегодня.
Зоя принялась за свое тирамису, и ее ложечка звонко постукивала о стенки стеклянной вазочки. В воздухе повисло неожиданное молчание.
— Итак, чем я могу помочь вам? — легко полюбопытствовал он. — Мара что-то говорила о том, что вас интересует моя мать.
В душе я вознесла горячую благодарность Маре. Похоже, ее вмешательство не на шутку облегчало мне задачу.
— Я не знала, что ваша мама умерла, — сказала я. — Приношу свои извинения.
— Все нормально, — пожал он плечами, опуская кусочек сахара в кофе. — Это случилось давно. Тогда я был еще ребенком. Вы знали ее? По-моему, вы выглядите для этого слишком молодо.
Я отрицательно покачала головой.
— Нет, я никогда не встречалась с вашей матерью. Просто случилось так, что я переезжаю в квартиру, в которой она жила во время войны. На рю де Сантонь, в Париже. И я знакома с людьми, которые были очень близки с ней. Вот почему я здесь. И именно поэтому я приехала сюда, чтобы встретиться с вами.
Он отставил чашечку и пытливо взглянул на меня. В его чистых и ясных глазах таилось спокойное, задумчивое выражение.
Под столом Зоя положила мне на колено вспотевшую, липкую ладошку. Я смотрела, как мимо промчались два велосипедиста.
На нас снова обрушилась жара. Я глубоко вздохнула, словно собираясь с головой нырнуть в темную, холодную воду.
— Собственно, я даже не знаю, с чего начать, — запинаясь, выговорила я. — Я знаю, вам, наверное, очень трудно снова вспоминать об этом, но, боюсь, я должна это сделать. Мои родственники со стороны мужа, Тезаки, они встречались с вашей матерью на рю де Сантонь в сорок втором году.
Я рассчитывала, что фамилия «Тезак» пробудит в нем какие-нибудь воспоминания, но он не пошевелился. Похоже, и название улицы, рю де Сантонь, ему тоже ни о чем не говорило.
— После всего случившегося, я имею в виду трагические события июля сорок второго года и гибель вашего дяди, я просто хотела сказать вам, что семья Тезаков никогда не забывала вашу мать. Особенно мой свекор. Он вспоминает ее каждый день.
Над столиком повисло тягостное молчание. Уильям Рейнсферд медленно прикрыл глаза.
— Простите меня, — быстро добавила я, — я знаю, что вам больно вспоминать и говорить об этом. Простите меня.
Когда он наконец заговорил, голос его прозвучал хрипло и едва слышно.
— Что вы имеете в виду под трагическими событиями?
— Ну как же… Облава, стадион «Вель д'Ив»… — неуверенно пробормотала я. — Еврейские семьи, которых согнали со всего Парижа в июле сорок второго…
— Продолжайте, — попросил он.
— И концентрационные лагеря… Людей отправляли из Дранси в Аушвиц…
Уильям Рейнсферд развел руками и покачал головой.
— Простите, но я не понимаю, какое отношение это имеет к моей матери.
Мы с Зоей обменялись недоумевающими взглядами.
Минуты медленно уплывали в вечность. Я готова была провалиться сквозь землю.
— Вы упомянули смерть моего дяди? — наконец обронил он.
— Да… Мишеля. Младший брат вашей матери. На рю де Сантонь.
Снова молчание.
— Мишель? — Похоже, он явно был озадачен. — У моей матери никогда не было брата по имени Мишель. И я никогда не слышал о рю де Сантонь. Знаете, мне почему-то кажется, что мы говорим о разных людях.
— Но ведь вашу мать звали Сарой, правильно? — вконец сбитая с толку, спросила я.
Он кивнул.
— Да, правильно. Ее звали Сара Дюфэр.
— Вот именно, Сара Дюфэр. Это она, — с горячностью воскликнула я. — Или, точнее, Сара Старжински.
Я ожидала, что он хоть как-то отреагирует на мои слова.
— Простите? — повторил он, удивленно приподнимая брови. — Сара… кто?
— Старжински. Это девичья фамилия вашей матери.
Уильям Рейнсферд смотрел на меня, выпятив подбородок.
— Девичья фамилия моей матер Дюфэр.
В голове у меня звенел тревожный колокольчик. Что-то здесь было не так. Похоже, он ничего не знал.
У меня еще оставалось время уйти, просто уйти, а не разбивать жизнь этого человека на мелкие кусочки.
Я выдавила совершенно идиотскую, жизнерадостную улыбку, пробормотала что-то о том, что произошла явная ошибка, и отодвинула свой стул на несколько дюймов от стола, ненавязчиво давая Зое понять, что с десертом пора заканчивать. Я еще раз извинилась, что отняла у него столько времени. Я встала со стула. Он последовал моему примеру.
— Я думаю, что вы имели в виду не ту Сару, — улыбаясь, заявил он. — Но это не имеет значения. Желаю вам хорошо отдохнуть здесь, в Лукке. Я был рад познакомиться с вами.
Прежде чем я успела вымолвить хоть слово в ответ, Зоя сунула руку в мою сумочку и протянула ему что-то.
Уильям Рейнсферд опустил взгляд и посмотрел на фотографию маленькой девочки с желтой звездой на груди.
— Это ваша мать? — тоненьким голоском спросила Зоя.
Казалось, вокруг нас все замерло. С оживленной дорожки не доносилось ни звука. Даже птицы, похоже, перестали чирикать. Осталась только невыносимая жара. И молчание. И тишина.
— Господи… — произнес он.
И тяжело опустился на стул.
___
Фотография лежала между нами на столике. Уильям Рейнсферд все время переводил взгляд с нее на меня и обратно. Он несколько раз прочитал надпись на обороте, и с лица его не сходило изумленное выражение. Он явно не верил своим глазам.
— Этот ребенок очень похож на мою мать в детстве, — сказал он наконец. — Этого я не стану отрицать.
Мы с Зоей хранили молчание.
— Я не понимаю. Этого не может быть. Это невозможно.
Он нервно потер руки. Я заметила у него на пальце серебряное обручальное кольцо. Пальцы у него были длинные и тонкие.
— Звезда… — Он все еще качал головой. — Звезда у нее на груди…
Могло ли быть так, что этот мужчина ничего не знает о прошлом своей матери? О ее религии? Могло ли быть так, что Сара вообще ни о чем не рассказывала Рейнсфердам?
Глядя в его растерянное лицо, видя его волнение и смятение, я поняла, что знаю ответ. Сара ничего не сказала им. Она ничего не рассказала им о своем детстве, о своем происхождении, о своем вероисповедании. Она полностью порвала с кошмарным прошлым.
Мне вдруг остро захотелось уйти отсюда. Оказаться как можно дальше от этого города, от этой страны, от непонимания этого мужчины. Неужели я оказалась настолько слепа? Неужели я не могла предугадать, чем все это кончится? Ведь не один раз мне приходило в голову, что Сара могла сохранить свое прошлое в тайне. Уж слишком много ей пришлось пережить, слишком много горя и страданий вынести. Вот почему она перестала писать Дюфэрам. Вот почему ни слова не сказала сыну о том, кто она такая на самом деле. В Америке она хотела начать новую жизнь.
А я, ничтоже сумняшеся, явилась сюда, чтобы открыть этому человеку страшную правду, поневоле став вестницей несчастья и горя.
Уильям Рейнсферд подтолкнул фотографию ко мне, и губы его превратились в тонкую линию.
— Для чего вы приехали сюда? — прошептал он.
В горле у меня пересохло.
— Вы приехали сюда, чтобы сказать, что моя мать была не тем человеком, которого я знал? Что она оказалась замешана в какую-то трагедию? Вы для этого сюда приехали?
Я почувствовала, как у меня задрожали ноги. Не так я себе все это представляла, совсем не так. Я ожидала увидеть боль, печаль, тоску. Но я не ожидала столкнуться с его гневом.
— Я думала, вы знаете, — промямлила я. — Я приехала сюда потому, что моя семья помнит о том, что ей пришлось пережить тогда, в сорок втором году. Вот почему я здесь.
Он снова покачал головой, дрожащей рукой провел по волосам. Его темные очки с дребезжанием свалились на столик.
— Нет, — выдохнул он. — Нет. Нет, нет. Это безумие. Моя мать была француженкой. Ее фамилия Дюфэр. Она родилась в Орлеане. Она потеряла родителей во время войны. У нее не было братьев. И у нее не осталось семьи. Она никогда не жила в Париже, на этой вашей рю де Сантонь. Эта маленькая еврейская девочка — это не она, это не может быть она. Вы все это выдумали.
