Малькольм Брэдбери - Историческая личность
– Да, – говорит Говард, – это по-особому альтруистичное занятие.
– Конечно, есть некоторое удовольствие в том, что мы делаем для них, – говорит Флора, – ведь иначе мы не хотели бы удержать наши жертвы только для себя.
– А мы хотим? – спрашивает Говард.
– Ну, тебе же не хотелось рассказать мне про визит Майры к тебе вчера вечером.
– Святость исповедальни, неразглашение врачебной тайны, это сугубо личное, – говорит Говард.
– Но ты же не веришь в личное, – говорит Флора, – и разгласишь все, что найдешь нужным. Нет, ты хотел оставить их для себя.
– Я хотел тебя, Флора, – говорит Говард.
– А потому помалкивал, чтобы я пригласила тебя в постель?
– Именно, – говорит Говард.
– И зря, – говорит Флора, – я бы все равно тебя пригласила.
– Правда? – спрашивает Говард. – Почему?
– По ужасной причине, – говорит Флора, – видишь ли, мне это с тобой нравится.
– Ничего приятнее ты ни разу мне не говорила, – говорит Говард.
– И никому другому, – говорит Флора.
– Значит, ты меня снова пригласишь. Флора сидит на диване и смотрит на Говарда.
– Нет, не знаю, – говорит Флора.
– Но ты должна, – говорит Говард.
– Я призналась, что хотела бы, – говорит Флора, – но долг зовет.
– Какой еще долг? – спрашивает Говард.
– Разве это не очевидно? – спрашивает Флора. – Мне ведь, безусловно, следует уложить Генри в постель с собой.
– Это нелепо, – говорит Говард.
– Но почему? – спрашивает Флора.
– Мы только что согласились, что Генри практически лишен пола.
– Я уверена, что так и есть, – говорит Флора, – но это ведь делается не только удовольствия ради.
– Ты хочешь сказать, – говорит Говард, – что теперь предпочтешь Генри мне?
– Предпочту только в одном смысле, – говорит Флора. – Я думаю, его нужда больше.
– О, черт, Флора, – говорит Генри, – это смешно.
– Ты ревнуешь, Говард, – говорит Флора.
– Ну, в отличие от тебя, я готов это признать, – говорит Говард. – Да, я ревную.
– Я не пытаюсь отбить его у тебя, – говорит Флора. – Мы можем поделиться им.
– Ревную не в этом смысле, – говорит Говард. – Я хочу тебя.
– Ну, мы будем встречаться в университете и вообще, – говорит Флора, – но сейчас половина десятого, выкатывайся, мне надо поработать. Тебя можно не провожать?
Говард поднимается из аалтовского кресла; он ставит свою стопку на тиковый кофейный столик; он идет к двери.
– Что же, спокойной ночи, Флора, – говорит он.
– Спокойной ночи, Говард, – говорит Флора. – Ну-ка, поцелуй меня.
Флора делает шаг к нему; они обнимаются на пороге комнаты.
– Говард, – говорит она.
– Да? – спрашивает Говард.
– Дай мне знать, если ты узнаешь что-нибудь очень интересное, – говорит Флора.
– Да, непременно, – говорит Говард, – это заставит тебя изменить решение?
– Там увидим, – говорит Флора. – Зависит от того, насколько интересным это будет.
Говард выходит на площадку.
– Спокойной ночи, любовь моя, – говорит Флора, закрывая дверь.
Квартира Флоры на четвертом этаже этого пятиэтажного многоквартирного здания; Говард спускается по лестнице с площадки на площадку по мозаичному бетону мимо закрытых дверей других квартир. Он проходит через вестибюль мимо почтовых ящиков жильцов и выходит в тщательно спланированные частные сады. Частная подъездная дорога ответвляется от шоссе; на ней между «роверами» и «датсунами» он припарковал свой фургон. Этот микрорайон очарователен; буки, туи, а под деревьями ему виден любитель вечерних прогулок, который неторопливо шествует, поглядывая вверх на аккуратные современные здания. Он тоже смотрит вверх и определяет квартиру, которую только что покинул, – освещенная гостиная и слабо подсвеченная ночниками спальня. А теперь на занавесках спальни возникает крупная тень Флоры; он следит, как она идет через комнату туда, где находится изголовье кровати, близко к тому месту, где он лежал совсем недавно. Один из ночников гаснет; затем Флора выключает второй, и окно исчезает в общей темноте. Секунду спустя ее фигура снова возникает на простых занавесках гостиной. Затем она вновь исчезает, чтобы еще раз появиться, когда свет вспыхивает в еще одной комнате – каморке в конце квартиры, где кабинет Флоры. Окно не занавешено; ему видна Флора за письменным столом у окна перед пишущей машинкой; она начинает работать, наклонив лицо вперед и вниз, ее темные волосы хорошо видны в свете настольной лампы. Он садится в фургон, включает мотор и едет по подъездной дороге и дальше по тенистому пригородному шоссе и поворачивает в сторону города. Он паркует фургон на площади, оставляет его там до утра, спускается по склону под натриевыми фонарями мимо запустения магазинов к полукругу. Он отпирает свою парадную дверь и входит в холл.
В сосновой кухне горит свет и большие хлопоты. Он открывает дверь и сразу видит, что все стаканы, использовавшиеся на вечеринке, собраны и расставлены аккуратными рядами на центральном столе; грязные тарелки составлены стопками на кухонных шкафчиках; пустые винные бутылки стоят ровным рядом вдоль стены. У мойки – крайне активная фигурка. Фелисити Фий. Поверх безрукавки и длинной юбки она надела один из мясницких фартуков, которые висят за кухонной дверью; собственно говоря, собственный говардский, так как полосы на фартуке Барбары для различия наклонены в другую сторону. Шкафчики открыты, чтобы убирать в них то, чему положено там храниться; многие стаканы уже вымыты и составлены у картонок из винного супермаркета, ожидая, когда их упакуют. Кухня пахнет – что для нее редкость – мыльным запахом средства для мытья посуды. Говард оглядывает эту сцену чистоты и домашней компетентности; он говорит:
– Боже мой, Фелисити, чем вы тут занимаетесь?
Фелисити, видимо, не заметила, как он вошел; она оглядывается, проявляет удивление и говорит:
– Говард, вы вернулись. Как прошла ваша встреча?
– Отлично, – говорит Говард.
Фелисити снимает полотенце со стены и вытирает об него руки; она говорит:
– Хотите, я налью вам выпить?
– Что все это значит? – спрашивает Говард.
– Я использовала хозяйственную сноровку, которой, как вы сказали утром, я лишена, – говорит Фелисити. – Барбара спросила, не приберу ли я немножко после вечеринки.
– Надеюсь, она вас не эксплуатирует, – говорит Говард.
– Конечно, она меня не эксплуатирует, – говорит Фелисити, – я бы не стала это делать, если бы не хотела. Мне нравится, что я в вашем доме. Мне нравится быть незаменимой.
– Вы уложили детей? – спрашивает Говард.
– Они ведь такие прелестные дети, правда? – восклицает Фелисити. – Я их вымыла, почитала им, и у нас был долгий разговор. Я обещала отвезти их в субботу на аттракционы.
– А что, собственно, будет в субботу? – спрашивает Говард.
– Разве вы не знаете? – спрашивает Фелисити. – Барбара попросила меня провести здесь субботу и воскресенье с детьми, пока она съездит в Лондон.
– Так-так, – говорит Говард. – А Барбара дома?
– Нет, – говорит Фелисити, – она сказала, что вам не стоит затрудняться и ждать, пока она вернется. Она думала, что может очень задержаться. Она говорит, что занятия на вечерних курсах часто очень затягиваются.
– Ну, – говорит Говард, – вы, очевидно, попали в точку. Вы готовы? Я подвезу вас до вашей квартиры.
– Не надо, – говорит Фелисити, – я останусь тут. Барбара попросила. Она сказала, чтобы я постелила себе в гостевой спальне.
– В гостевой спальне разбито окно, – говорит Говард.
– Я знаю, – говорит Фелисити. – Я прикнопила к раме картонки.
– И вы останетесь прямо до субботы? – спрашивает Говард.
– Нет, – говорит Фелисити, – мне надо вернуться на квартиру, собрать вещи и сказать Морин. Она взбесится. Но я чувствую себя у вас в доме очень счастливой. Вы не против?
– Ну, я не уверен, что это такая уж замечательная идея, – говорит Говард.
– Не беспокойтесь, – говорит Фелисити, – я ничего от вас ожидать не буду. А просто буду тут, если вам от меня что-нибудь понадобится. Я сейчас чувствую себя очень благоразумной.
– Так-так, – говорит Говард, – еще какие-нибудь сюрпризы, о которых вам следует мне рассказать?
– Не думаю, – говорит Фелисити. – Ой, был звонок. Профессор Марвин звонил. Я ему сказала, что вы на психологической встрече, а он попросил, чтобы вы позвонили ему, когда вернетесь.
– Я позвоню прямо сейчас, – говорит Говард.
– Давайте я сперва налью вам чего-нибудь выпить.
– Нет, – говорит Говард. Он выходит из кухни в неосвещенный коридор, потом спускается по лестнице в полуподвальный кабинет. Занавески отдернуты; огни города светят внутрь. Он включает плафон и видит, что Фелисити, несмотря на ее бурную домашнюю деятельность наверху, выбрала время спуститься сюда и побыть здесь, так как рукопись его книги, которую он аккуратной стопкой сложил на своем столе, перед тем как уйти из дома утром, теперь снова разбросана в беспорядке вокруг шезлонга. Он слышит, как Фелисити двигается наверху и кастрюли лязгают в мойке, когда он садится в свое кресло за столом, тянется к телефону и набирает номер. Сквозь зарешеченное окно он видит снаружи привычные формы – прутья ограждения, зубчатый абрис домов, залитых натриевым сиянием. Номер набран, на другом конце снимают трубку.
