Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман
– Для меня это выход! У одиноких впереди интернат для сумасшедших. Мне рассказали. А у меня квартира хорошая.
– Прекратите, слушайте, интернат – крайний вариант, даже не надейтесь на него. И, если помрете, кому квартира ваша достанется? Кто ваши наследники?
– Не знаю. Никогда не думала об этом.
– Слушайте, а где ваш отец? Вы никогда про него не говорите, – неожиданно поинтересовался Косулин.
– Как где? Где-то здесь, рядом.
– Не понимаю вас.
Лора опять казалось ему сумасшедшей.
– Ну что тут непонятного? Он в Москве живет: ходит на работу, ест, спит, дышит, смотрит телевизор. – Лора смотрела в сторону. Голос стал не очень разборчив. Она стремительно спасалась у себя внутри.
Надо было что-то делать. Косулин осторожно взял ее за руку.
– Лора, я вас очень прошу, не уходите от меня сейчас. Мне правда важно знать…
Лора посмотрела на него неприязненно, как будто он и был ее отцом. Руку высвободила.
– Я не видела его лет тридцать. Они развелись почти сразу после моего рождения. Позже он официально отказался от меня, когда я в школу пошла. Так что в детском садике я была с одной фамилией, а в школе – уже с другой.
– И вы никогда не пытались с ним увидеться?
– Пыталась несколько раз. Но потом поняла, что не стоит, ни к чему. Нет отца и нет. И так жить больно, а будет еще больнее. – Лора с трудом, вдыхая всем телом, пыталась справиться с болью и слезами. – Я ведь не железная.
Ей стало себя так жалко, как было только в далеком детстве, когда больно поранила коленку, а мамы рядом не было. Боль обрушилась на Лору вместе со слезами. Она опять была на дне. Слава богу, не одна. Одна не всплыла бы.
Тихим сдавленным голосом, в любой момент ожидая, что боль опять лишит самообладания, Лора рассказывала, что про отца мама никогда не говорила, вообще считала, что Лора его не помнит. Хотя Лора помнила и никак не могла понять, почему мама так думает. Как пытала бабушку, и бабушка рассказывала. Только ничего приятного в этих рассказах не было.
Что маме хотелось замуж, хотелось быстрее уйти из-под власти родителей, что брак был по залету, что сразу понятно было – ненадолго. Такая вот пошлая советская история. А в итоге почти всю жизнь прожили втроем: мама, бабушка и Лора. Мама замуж больше не вышла, ушла в науку… и не вернулась. В чем был смысл?
Косулин, слушавший ее предельно внимательно, серьезно спросил:
– Может быть, в ВАС, ЛОРА?
Лора пробовала эти слова на вкус. Сердечная боль все не уходила. Смысл во мне? Неожиданно рассмеялась:
– Да-да, я забыла, я же Богиня!!! – Опять полились слезы, теперь уже легко – Как же больно…
– Больно… – откликнулся психолог.
Помолчали с минуту, подышали. Лора возвращалась к жизни, улыбнулась.
– Представляете, Александр Львович, только не смейтесь! Я тут с мамой разговаривала.
У Косулина даже затылок подморозило: неужто опять все по новой? Лечили-лечили.
Так, подмороженно, Косулин и узнал, что под рождество Лора разговаривала с мамой, и что та наказала «жить», но, что имела в виду, не объяснила. Что Лора злится на нее: мама бросила, а жить не научила. Отца нет и не нужно. А самой страшно. Лора не могла простить маму за то, что та не подготовила их двойную галактику к угасанию одного из светил. Рассказала, как в день смерти мамы пожарила картошечку для двоих, старалась: резала тоненько и поперек, как мама особенно любила, и как хотелось всю картошку съесть, такая она получилась вкусная. Но сдержалась и оставила под крышкой на плите до маминого прихода. А та так и не пришла. Что до сих пор не может понять, как так получилось, что она ехала на троллейбусе мимо того места, где маме стало плохо. И не заметила ее, смотрела в окно, а в нескольких метрах от нее умирала мама. А потом дома ела эту картошку, и мысль крутилась: это мамина картошка, мамина.
– Я ведь даже не знаю, о чем она думала, что чувствовала, когда умирала. Достойно умирала, никому не говорила до последнего, пока могла терпеть. И ей никто сказать не мог, все стеснялись чего-то. Вот где шизофрения настоящая: человек умирает, а все делают вид, что ничего не происходит! Сколько одиночества в самый последний момент! Это очень жестоко – так умирать. Я сначала думала, она из-за меня, а сейчас понимаю, что нет. Ни при чем я. Как отец Елений сказал? Просто мы все умрем. Это и есть реальность… условие бытия.
Косулин вдруг признался Лоре:
– Для меня сложнее всего принять, что ты – следующий. Я это давно уже чувствую: после смерти брата я – следующий.
– Да, а потом твои дети и дети детей. Все это очень странно, Александр Львович, вы не находите? – спросила Лора с выражением презрения и отвращения на лице.
– Странновато, но, когда пытаюсь придумать лучше – ничего не получается. Поэтому и перестал поучать реальность. Все равно ведь живем гораздо лучше, чем раньше. Намного лучше! Сколько боли люди раньше терпели! Им же круглосуточно было больно! Посмотрите, какие выражения глаз на старых картинах – это страдающие глаза, в них чистая, ясная боль! Всего-то, представьте себе, как было сто лет назад – вырвать зуб… Для нашего современника это была бы серьезнейшая психотравма на всю жизнь.
Лора с интересом слушала.
– А сейчас зато душевно страдают.
Косулин рассмеялся:
– Ну нельзя нам без страдания. Счастье выдумали, чтобы забыть о боли. А душе так же больно, как и телу. Необходимо это признать!
– Погодите. – Лора оживилась. – Получается, что люди стали намного духовнее? Раз тела почти не болят… болят души?
– Не знаю. Тело не болит, но оно трудится мало. В офисе в основном сидит. Слишком мало осмысленно работает. Его вообще как будто нет.
В этот момент в отделении за дверью раздался жуткий женский крик. Кого-то недобровольно госпитализировали. Слышались звуки борьбы, дверь в комнату отдыха несколько раз выгнулась под чьим-то внешним напором.
Лора с ужасом смотрела на нее…
– Актриса сказала, что мы движемся к химической цивилизации. Еще лет пятьдесят – и все будут на психотропах и обезболивающих. Может, оно и лучше, чем так?
– Почему бы и нет? Я лично – не мазохист. – Косулин засмеялся. Так странно было сопровождение их умной беседы происходящим внешним кошмаром.
Но дверь была крепка и надежно заперта. Наконец страдалицу заломали и утащили вглубь отделения. Опять стало тихо.
– Мы так далеко ушли от ваших чувств, Лора. Как вы?
– Спасибо вам. Вы мне помогли. Мне стало легче. Вообще, мне теперь жить легко. Я знаю, что самое страшное со мной может случиться, кроме смерти. Просто я попаду сюда опять. В это отделение. И все. В этом есть что-то успокоительное. Если можно, давайте еще поговорим перед выпиской. Мне нужна новая программа, чтобы дальше жить. Нужен план. Спасибо.
– На здоровье, Лора. Конечно, еще поговорим. Для меня это был тоже важный разговор, спасибо вам.
Второе письмо Лоры
Дорогой мой друг, Костя. Я опять пишу вам письмо. Хорошо, что на свете есть ангелы, и они иногда работают почтальонами.
Все очень изменилось за то время, пока мы не виделись. Прошла целая жизнь, и то, что произошло со мной, как будто забылось. Только во сне все возвращается, и машины начинают ехать так быстро, что я не могу перейти дорогу. Я хочу сказать вам огромное спасибо за спектакль, который, как мне показалось, имел ко мне отношение. Так приятно, что другие тоже могут говорить о сложных и важных вещах. И не бояться. Вы очень смелый и красивый человек, и я могла бы полюбить вас. И сейчас мне кажется, что я люблю вас больше всего на свете. Первый раз в жизни. Но я не могу быть с вами… Простите меня.
Существует реальность. Моя Богиня ничего не скрывает от меня, и мне приходится это выдерживать. Будущего нет. Я не могу выйти за вас замуж, родить вам детей. Наши дети стали бы несчастными больными людьми с беспомощными родителями. Как мы сможем оправдаться перед ними? Было бы очень жестоко и эгоистично предложить им такое. Мы оба очень больны. Рядом с вами должна быть другая женщина – сильная и здоровая. А я просто уничтожу вашу жизнь. И вы возненавидите меня. Этого ли мы ждем и ищем в своих прекрасных мечтах? Конечно, нет.
Лучше оставить все как есть – в прекрасной фантазии, и не портить ее. Любовь легко убить. Достаточно быть рядом какое-то время. Давайте никогда не сделаем этого. Никогда не станем врагами. Что может быть между нами? Только мечты. Богиню легко любить: она так недоступна и совершенна, а я? Я чувствую себя последним человеком на земле – сумасшедшей шизофреничкой. Мне стыдно! Все только смеются, когда слышат мою историю. А вы? Вы ничего не знаете на самом деле про то, о чем говорите. Вы делаете вид, производите впечатление. И это на время обманывает, затуманивает, соблазняет. Но вы так же ничего не смыслите, как и я. Нам нечего делать вместе. Двое – сумасшедших, что нас ждет? Интернат для семейных? Таких нет. Я вам не нужна. А мне… мне вообще никто не нужен, если говорить честно. Мне была нужна мама. Но она бросила меня… и долго я не продержусь. Разве только Стив поможет мне. Он может, но не знаю, достойна ли я его высокого участия.
