Маша Трауб - Продается дом с дедушкой
– Вот пока могу выговорить – трезвый, а как не могу – все, пора на боковую. За это ее и держу. Но я тебе скажу – такие пирожки с капустой и яйцом никто не умеет печь. А с потрошками!.. Ты ж не пробовал! С потрошками очень хороши. Но под водочку. Потрошки под водочку непременно. Слушай, ты же Петров – прекрасная фамилия, распространенная.
– Вот именно, что распространенная…
– Так это ж хорошо!
– Это плохо!
Игорь выписывал на листочке варианты псевдонимов и показывал Федору Ивановичу.
– Нет, давай что-нибудь легкое: Синицын, Птицын, Снегирев, Воробьев… Нет? Не нравится? – удивлялся Федор Иванович. – А мне очень нравится. Звучит!
– Волжский. Игорь Волжский, – решительно объявил Игорь.
– Ну чем тебе Петров-то не угодил?
– Петров, Иванов, Сидоров. Как собак нерезаных!
– Людям зато понятно.
– А мне не надо, чтобы понятно! Мне надо, чтобы запомнили! – вспыхнул Игорь.
– Хорошо, хорошо. Ты не волнуйся: если что – поменяешь. Не паспорт ведь…
И Федор Иванович как сглазил. Игорь написал, с его точки зрения, блестящую статью, над которой долго трудился и любовался каждым словом. Статья была про музыканта-ложечника, который сам эти ложки делал, расписывал и играл – двумя, тремя, маленькими, большими. Хороший получился материал, яркий. Этот мужичонка чуть ли не народным достоянием у Игоря получился. Статью напечатали, даже не сократив – Игорь стоял над душой редактора и бился за каждое слово. Ему хотелось, чтобы первая статья под псевдонимом «прозвучала». Хотелось прийти, шмякнуть небрежно газету на стол перед Сашкой и похвастаться.
– А кто этот Волжский? – спросил бы Сашка.
– А Волжский – это я, – ответил бы Игорь.
Свежего номера он ждал с нетерпением. Встал в шесть утра и уже в семь стоял у киоска Союзпечати. Купил сначала один экземпляр, потом еще три. Пролистал, нашел статью. Все было замечательно – подвал, хорошее место, заголовок крупно, дед-умелец крупным планом. Игорь пробежался по первому абзацу, по второму – все хорошо, ни одну запятую не изменили. И тут он наконец посмотрел на фамилию, решив насладиться славой.
Раньше у него руки тряслись только с похмелья. А сейчас он был трезв как стекло. Но руки ходили ходуном. То ли в наборе случилась ошибка, то ли корректор не углядела, но под статьей значилось: «Игорь Вожский». Но хуже всего было то, что фамилия, если ее произнести вслух, звучала как Вошский.
На слабых ногах Игорь доплелся до редакции, где его, естественно, встретили смешками: «Ну, Петров, теперь ты Вошский! Вши, что ль, покоя не дают? Или предки у тебя Вошские были? Может, у тебя Петров – псевдоним, а Вошский – настоящая фамилия?» Коллеги упражнялись в остроумии, как могли.
Игорь ворвался в кабинет редактора, который сумрачно шелестел газетой.
– Не сейчас, голова болит, – сказал Федор Иванович.
– Это катастрофа!
– Что, предлог тебе поменяли? Или запятую поставили?
– И вы еще шутите? – обиделся Игорь.
– Да какие уж тут шутки. Я ж сто раз зарекался – не жрать самогон после наливки. Так нет, не удержался. Не ори – голова болит.
– Вы видели мою статью? – заорал Игорь.
– Нет.
– А вы посмотрите! Я требую, чтобы виновные за это ответили. Чтобы было проведено служебное расследование.
– Да что ты вопишь-то так? Нормально все вроде. – Федор Иванович прошуршал листами и уставился в полосу.
– Фамилию! Фамилию прочтите!
– Ну, Волжский, как ты и хотел.
– Вошский! Вошский! Да надо мной уже вся редакция смеется!
– И вправду, Вошский, – захихикал Федор Иванович.
– И вы туда же?!
– Ну перепутали. В наборе слетело. Все же люди. И не такие опечатки бывают. А то ты не знаешь…
– Я требую, чтобы было опубликовано опровержение. Чтобы написали, что автор статьи Волжский!
– Игоряша, не ори! Как человека тебя прошу. Ну хочешь, мы в следующем номере тебя по-другому подпишем? Хочешь быть Задунаевым? Или Приволжским?
– Я не хочу по-другому. Я хочу быть Игорем Волжским!
– Хорошо, хорошо… Напишешь статью и будешь Волжским. А сейчас, будь добр, скажи Аделаиде, чтобы чайку мне заварила, да покрепче.
Игорь написал статью, снова подписался Волжским. И снова с нетерпением ждал выхода номера. Но в этот раз случился производственный брак: краска потекла и фамилия автора стала такой черной, что не разобрать. Федор Иванович пожал плечами – ну он-то не виноват!
– Бог троицу любит, – пошутил Федор Иванович.
Но Игорь подписался Петровым, и все прошло как по маслу – никакого брака. Так он и остался Петровым. Правда, из газеты уволился. Федор Иванович, впрочем, его не удерживал.
Прошла целая жизнь, а Игорь и не заметил. Будто не он прожил, а за него. Комаровский, получается, за него жил, решал. Ведь если бы не Сашка, Игорь бы не стал писать. Был бы у него другой друг детства, может, он бы инженером стал. И ведь всю жизнь будто приклеенным к Комаровскому был. Клялся, обещал, что дорогу к его дому забудет, и все равно приползал, просил. А потом вдруг – раз, и отрезало. Сашка у него поперек горла уже стоял. Везде он, куда ни плюнь: Лариса – с его подачи, работа – с его протекцией. Все через него.
Как же Игорь надеялся, что смерть Надежды подкосит Сашку!.. Да так, что тот не выкарабкается. Больше всего на свете Игорь мечтал о том, чтобы Комаровский опустился до его уровня, упал ниже плинтуса. Все к тому и шло. Да, это Игорь точно понял.
Комаровский носился с больной женой. Он подарил ей два года, два лишних года, как считал Игорь. Два года, которые Надежде не были нужны. Она ведь уже даже человеком не была. Растением. Зачем жить растению?
Игорь помнил, что это был единственный раз, когда Комаровский его ударил – зло, со всей своей силы. Влупил в челюсть. Ну, и сломал, конечно же. Потом выпихнул поджопником из дома и сказал, что видеть его больше не желает. А что такого Игорь тогда сказал? Правду, которую Комаровский и без него знал. Врачи ему то же самое говорили, но им же Сашка челюсти не ломал…
– Отправь ее в больницу и живи спокойно, – сказал Игорь, приехав к другу за очередной подачкой – пятеркой или хотя бы трешкой взаймы.
– Не могу, все на Надежду уходит, – отказал Сашка.
– Да ей зачем? Деньги на ветер. Сколько она еще протянет? Разве это жизнь? Ты бы себе такую жизнь пожелал?
– Надо верить.
– Да дай ей умереть спокойно! Договорись с сиделкой – пусть ей дозу вколет. Всем легче станет…
Вот тогда Сашка и засветил ему в челюсть. Игорь две недели ходил в фиксирующей повязке. И не понимал – за что? Да никогда Игорь не поверит в то, что Комаровский – такой прямо герой: и за женой ухаживает, и супчиком ее кормит, и лучше всякой сиделки. Не бывает такого! Он мужик, ему нормальная, живая баба нужна, а не без пяти минут труп! И что, за все это время Сашка ни разу на другую не посмотрел? Да наверняка с сиделкой в соседней комнате стресс снимает. Ладно, перед другими выделывается, но с ним-то, с Игорем, чего из себя святого строить?
