Джон Фаулз - Любовница французского лейтенанта
Минутное молчание. Слегка вскинув голову, она показала, что взяла себя в руки. Потом полуобернулась.
— Позвольте, я закончу. Мне немногое осталось добавить.
— Но прошу вас, не надо так волноваться.
Она согласно кивнула и продолжала.
— Назавтра он сел на корабль и уехал. У него было довольно предлогов. Семейные неурядицы, долгая отлучка из дома. Он говорил, что сразу вернется. Я знала, что это ложь. Но я смолчала. Вы, наверное, полагаете, что мне следовало возвратиться обратно к миссис Тальбот и сделать вид, будто я и в самом деле была в Шерборне. Но я не могла скрыть свои чувства, мистер Смитсон. Я была вне себя от отчаяния. Достаточно было увидеть мое лицо, чтобы понять: за время моего отсутствия в моей жизни совершился какой-то перелом. Да я и не могла бы солгать миссис Тальбот. Я не хотела лгать.
— Значит, все то, что вы мне сейчас рассказали, вы рассказали и ей?
Она опустила взгляд на свои руки.
— Нет. Я сказала ей, что виделась с Варгенном. Что он скоро вернется и женится на мне. Я говорила так не из гордости. У миссис Тальбот достало бы великодушия понять правду — то есть простить меня. Но я не могла ей сказать, что на мой поступок меня в какой-то степени толкнуло ее собственное счастье.
— Когда вы узнали, что он женат?
— Месяц спустя. Он изобразил себя человеком, несчастным в супружестве. По-прежнему говорил, что любит меня, что все устроит… Для меня это не было ударом. Я не ощутила боли. Я ответила ему без гнева. Написала, что привязанность моя угасла, и я не желаю больше его видеть.
— И вы скрыли это от всех, кроме меня?
Она долго медлила с ответом.
— Да. По той причине, о которой я вам говорила.
— Чтобы себя наказать?
— Чтобы быть тем, чем я должна быть. Отверженной.
Чарльз вспомнил, как отнесся к его беспокойству о ней здравомыслящий доктор Гроган.
— Но, уважаемая мисс Вудраф, если всякая женщина, обманутая бессовестным представителем того пола, к которому я принадлежу, станет вести себя подобно вам, боюсь, что вся страна скоро переполнится отверженными.
— Так оно и есть.
— Бог с вами, что за вздор вы говорите.
— Отверженными, которые из страха это скрывают.
Он посмотрел на ее спину и вспомнил другие слова доктора Грогана о больных, которые отказываются принимать лекарство. Все же он решил сделать еще одну попытку. Он наклонился вперед, сжав на коленях руки.
— Я очень хорошо понимаю, какими несчастливыми должны казаться иные обстоятельства человеку умному и образованному. Но разве эти же качества не помогут преодолеть…
Она неожиданно встала и подошла к краю утеса. Чарльз поспешно двинулся за ней и остановился рядом, готовый схватить ее за руку; он видел, что его жалкие советы произвели действие прямо противоположное тому, на которое были рассчитаны. Сара опять смотрела в морскую даль, и по выражению ее лица Чарльз догадался, что она поняла свою ошибку: он всего-навсего пустой болтун, изрекающий банальные истины. В ней действительно было что-то мужское. Чарльз почувствовал себя старой бабой, и это чувство не доставило ему удовольствия.
— Простите. Быть может, я слишком многого от вас требую. Но я только хотел вам помочь.
В ответ на извинение она чуть наклонила голову, но потом снова обратила взор к морю. Оба стояли теперь на виду у всякого, кто появился бы внизу среди деревьев.
— И прошу вас, отойдите немного назад. Здесь небезопасно.
Она обернулась и посмотрела на него. И снова взгляд ее обескураживающе откровенно говорил о том, что от нее не скрылась истинная причина его просьбы. Мы можем порой распознать в лице современника выражение минувшего века, но нам никогда не удается распознать выражение века грядущего. Мгновенье… потом, пройдя мимо него, она вернулась обратно к боярышнику. Чарльз остался стоять посреди маленькой арены.
— Все, что вы рассказали, лишь подтверждает мое прежнее мнение. Вам следует оставить Лайм.
— Оставив его, я оставлю здесь свой позор. Тогда я погибла.
Она протянула руку и дотронулась до ветки боярышника. Чарльз не мог бы сказать наверное, но ему показалось, что она нарочно прижала к ветке палец. В ту же секунду на пальце выступила алая капля крови. Сара несколько мгновений смотрела на нее, потом достала из кармана платок и незаметно вытерла кровь.
Помолчав, он неожиданно спросил:
— Доктор Гроган предлагал вам помощь прошлым летом. Почему вы отказались? — В ответ она метнула на него укоризненный взгляд, однако на этот раз Чарльз был к нему подготовлен. — Да, я советовался с ним. Вы не станете утверждать, что я не имел на то права.
Она снова отвернулась.
— Нет. Вы имели право.
— Тогда вы должны мне ответить.
— Потому, что я не просила у него помощи. Я не питаю к нему дурных чувств. Я знаю, что он хотел мне помочь.
— Он дал вам тот же совет, что и я?
— Да.
— В таком случае осмелюсь напомнить о вашем обещании мне.
Она ничего не ответила. Но это и было ответом. Чарльз подошел к ней. Она стояла, пристально глядя на ветки боярышника.
— Мисс Вудраф?
— Теперь, когда вы знаете правду, вы не отказываетесь от вашего совета?
— Ни в коем случае.
— Значит, вы прощаете мне мой грех?
Такого оборота Чарльз никак не ожидал.
— Вы слишком высоко цените мое прощение. Важно, чтобы вы сами простили себе свой грех. А здесь вы никогда не сможете это сделать.
— Вы не ответили на мой вопрос, мистер Смитсон.
— Я не возьму на себя смелость судить о том, что может решать один лишь Творец. Но я убежден, мы все убеждены, что вы искупили свою вину. Вы заслужили прощение.
— И меня можно предать забвению.
Холодная безнадежность ее тона вначале его удивила. Потом он улыбнулся.
— Если вы хотите этим сказать, что здешние ваши друзья не намерены оказать вам практическое содействие…
— Я не хотела этого сказать. Я не сомневаюсь в их добрых намерениях. Но я как этот боярышник, мистер Смитсон. Пока он растет здесь в одиночестве, его никто не порицает. Чтобы оскорбить общественные приличия, ему надо прогуляться по Брод-стрит.
Чарльз усмехнулся.
— Но уважаемая мисс Вудраф, не станете же вы утверждать, что ваш долг — оскорблять общественные приличия. Если, конечно, я вас правильно понял, — добавил он.
— А разве общество не желает снова обречь меня на одиночество?
— Теперь вы ставите под сомнение справедливость законов бытия.
— А это запрещено?
— Нет, но это бесплодно.
Она покачала головой.
— Плод есть, только он горек.
Однако она сказала это не в укор ему, а с глубокой печалью, как бы про себя. Волна ее исповеди, отхлынув, оставила в душе Чарльза ощущение невосполнимой утраты. Он осознал, что прямоте ее взгляда соответствует прямота мысли и речи, и если прежде его поразило, что она претендует на интеллектуальное с ним равенство (а следовательно, восстает против мужского превосходства), то теперь он понял, что речь идет не столько о равенстве, сколько о близости, подобной наготе, об откровенности мысли и чувства, какой он до сих пор не мог себе представить в отношениях с женщиной.
