Андрей Ветер - Стеклянная тетрадь
Что я знаю о работе Юрваса в Индии? Практически ничего. Поначалу я не задавал ему вопросов, так как меня не интересовала его работа. Когда же я осознал, чем он занимается, я не осмеливался задавать вопросы, ибо он не мог на них отвечать.
Но какие–то крупицы проскальзывали. Так, однажды я узнал о том, что он летал в Кашмир не по своим документам. В чём была причина, точно сказать не могу, но знаю, что его имя не должно было «засветиться» в этот раз при поездке туда. Поэтому он взял паспорт Виктора Руднева (второй заместитель торгпреда) и с этим паспортом сел на самолёт. Юрвас был уверен, что индийцы не обратят внимание на то, что в паспорте вклеена чужая фотография, если он будет вести себя беззаботно. Он даже взял в рот сигарету, будто бы намереваясь закурить; чиновник же попросил его отойти с сигаретой в сторону. Юрвас неторопливо отошёл, чиркнув спичкой. Затем его окликнули, мол, ваши документы готовы, проходите дальше, сэр. Это был, конечно, огромный риск. У меня есть подозрение, что о том, что Юрвас воспользовался чужими документами, в резидентуре никто не знал.
В Дели мы не раз появлялись в доме господина Д. Леонид Шебаршин в книге «И жизни мелочные сны» называет его Джаганатхан. «Джаганатхан был талантливым, на грани гениальности учёным–микробиологом. Он был настолько талантлив, что получил в США собственную лабораторию, где увлечённо работал над средствами противодействия бактериологическому оружию… Джаганатхан время от времени бывал в Индии, и в один из приездов уважаемый родственник познакомил его с русским. Русского звали Юра, он работал в торгпредстве и был очарован Индией».
Речь идёт о моём отце.
«Скоро, очень скоро Джаганатхан рассказал своему новому другу о секретной лаборатории в далёких Соединённых Штатах, поделился сомнениями и страхами, даже совета попросил: не бросить ли ему эту сытую и чуждую жизнь, не возвратиться ли в Индию?» — продолжает Шебаршин, в то время ставший резидентом в Дели.
И вот в один прекрасный день господин Д исчез. Исчез без следа. Его жена много раз обращалась к Юрвасу с вопросом, нет ли хоть какой–нибудь информации о нахождении Д, не слышал ли он чего–нибудь. Она плакала и не могла найти причину исчезновения мужа. Юрвас лишь пожимал плечами и сочувственно покачивал головой. Между тем, он был одним из тех, кто организовал тайный выезд господина Д в Москву.
Но я об этом ничего, разумеется, не знал. Я вообще не знал, что Д куда–то подевался.
И вот как–то раз в Москве я встретил этого Д.
Юрвас привёз его к нам домой, в московскую квартиру. Мы пили чай. Отец просил меня поставить пластинку с музыкой Индии (ситары, тамбурины, таблы), но при их разговоре я не присутствовал. Когда Д уехал от нас, Юрвас предупредил меня: «Если кто–то вдруг спросит, что это за темнокожий человек к вам приезжал, отвечай всем, что это туркмен или узбек, плохо говорящий по–русски. Никаких упоминаний об Индии».
Когда я наконец узнал о том, что в действительности Д был тайно увезён в Москву, мне сделалось весьма не по себе. Я расценил это как похищение человека. Как же так? Мой отец — участник похищения? Это шокировало меня не меньше, чем информация о том, что моя бабка покончила с собой, а не умерла обычной смертью.
Но такова работа разведчика. Как–то отец сказал мне:
— На нашей работе мы вынуждены обманывать других людей и даже часто причинять боль не только им, но даже их близким, хотя они этого не заслуживают. Увы, нам приходится делать это ради нашей Родины. Мы ведём войну без выстрелов и взрывов. Мы ведём невидимую войну, чтобы не случилась война видимая, с выстрелами и взрывами. Иногда ради этого мои друзья погибают…
Много лет спустя я разговаривал с Валерием Буренковым, и он поведал мне, что он занимался организацией быта мистера Д, подбирал для него повара, знакомого со всеми тонкостями индийской кухни. Он признался, что на тот момент он понятия не имел, для кого именно подготавливалась тонкая схема приёма некоего «гостя» с индийскими вкусами. Лишь путём многочисленных сопоставлений он позже сумел понять, кому предназначалась квартира, восточные кушанья и служанка со знанием хинди.
С исчезновением Д из Индии связан ещё один эпизод. В торгпредстве СССР работал Георгий Пузенков, очень улыбчивый и очень толстый мужчина. Однажды он повесился, не оставив никакой записки. Для всех жителей нашей колонии это был настоящий шок. Об этом говорили только шёпотом.
Уже после смерти Юрваса я узнал, что Пузенков, приехав в командировку в Москву, интересовался у всех судьбой Д. Он даже Юрваса расспрашивал о господине Д. Вероятно, кто–то из индийцев обратился к нему с этой просьбой, облачив её, как это водится у сотрудников спецслужб, в какую–нибудь невинную форму. Вероятно, этот обратившийся к нему человек имел прямое отношение к индийским спецслужбам. Может быть, по возвращении Пузенкова из Москвы в Дели, индийцы предложили ему денег, может, сболтнул что–то лишнее, может, ещё что–то было, теперь уж никто не скажет наверняка, что случилось. Так или иначе, но Пузенков, должно быть, догадался, с кем вступил в отношения и испугался (в то время сама мысль о том, что тебя могут заподозрить в сотрудничестве с иностранной разведкой, была страшнее смерти)… Впрочем, это лишь зыбкая догадка, попытка объяснить таинственное и беспричинное самоубийство. Наверняка известно одно: Георгий Пузенков начал интересоваться господином Д и вскоре повесился…
Господин Д через несколько лет воссоединился со своими детьми и женой, а вот дети Георгия остались сиротами.
Сколько всяких опасных тонкостей пронизывает разведывательную деятельность, сколько судеб ломает эта тайная служба, подтачивая их, словно подводное течение…
Возвращаясь к теме похищения, должен заметить, что между похищением и нелегальным вывозом человека (при его согласии, готовности и желании выехать) есть существенная разница, великая разница, принципиальная разница.
***Когда Юрваса привезли из Женевы на носилках, многие из его агентов не могли понять, что произошло, почему он внезапно исчез. В конце концов, они отказались работать с тем, кого прислали на место Юрваса. Такова сила дружеских связей.
Как–то раз (я работал тогда ещё в «Медэкспорте») раздался звонок у нас в секретариате, и голос спросил мою фамилию. Я подошёл и услышал испанскую речь. Кто–то затараторил, приняв меня за моего отца:
— Юрий, как дела? Наконец–то я нашёл тебя! Куда ты вдруг пропал?
Я вежливо остановил говорившего и объяснил, что я вовсе не Юрий, а его сын. Надо сказать, что нас многие путали по телефону из–за похожести голосов. Испанец стушевался и спросил, что с Юрием. Я ответил, что Юрвас попал в больницу. Голос замолк. Затем в трубке раздались гудки. Больше того человека я не слышал.
После смерти отца я вспомнил об этом эпизоде в разговоре с моей матерью, и она сказала:
— Я знаю, кто это звонил. Он, как мне говорили, долго искал Юру, не хотел работать ни с кем другим…
И я вспомнил сцену, когда к отцу приехал Юрий Иванович Попов — в то время резидент в Женеве.
Я не слышал всего их разговора, но один эпизод задел мой слух, и это дало мне понятие об очень большом пласте работы этой службы.
Попов просил моего отца передать ему на связь какого–то агента. Агент, судя по всему, был очень важным. Но мой отец ответил:
— Нет, это мой человек!
Я не понял тогда глубины этих слов. «Мой человек»…
Есть агенты, которые наотрез отказываются продолжать работу, когда их передают другому разведчику. Видно, таким был «его человек». Вероятно, мужчина, дозвонившийся мне в «Медэкспорт», и был тем самым агентом. Он искал Юрваса, он не желал иметь дела больше ни с кем, он верил только ему. Но Юрвас внезапно пропал, и агент, вероятно, запаниковал: исчез тот, кому он бесконечно доверял, а это могло означать провал.
Юрвас же, прикованный к постели, всё–таки надеялся вернуться на службу, не думал о смерти, сопротивлялся ей. И «тот человек» был для него своего рода стимулом, маяком, фундаментом, на котором будут построены новые обелиски побед. Попов просил Юрваса написать «тому человеку» хотя бы письмо, но отец не согласился.
Он любил почёт и уважение, любил быть первым, любил добиваться невозможного.
А ведь к тому времени он уже устал от разведки.
Виталий Буданов, мой шеф в «Медэкспорте», вспоминая о своей поездке в Женеву, рассказывал мне, как он ехал однажды в машине с моим отцом, и Юрвас сказал:
— Устал я от этой работы. Надоела бесконечная конспирация, «наружка» и вообще всё…
— Юра, а ты не боишься, что здешние «ребята» прослушивают тебя? — спросил Буданов, не без основания опасаясь, что в автомобиле могли стоять «жучки».
— Да пусть прослушивают. Они же прекрасно знают, кто есть кто… Знаешь, как они нас обложили со всех сторон? Из Женевы выезжаешь, а тебя полиция останавливает под каким–нибудь предлогом и интересуется как бы между прочим, что это вы так далеко от Женевы уехали? Здесь принято сразу звонить в полицию, если на улице видят автомобиль с советскими номерами. «Любят» они нас здесь жутко. При Сталине в СССР меньше было добровольных информаторов, чем здесь, в их «свободном» мире… Устал я от такой работы…
