Юрий Покальчук - И сейчас, и всегда
Он лежит навзничь на траве и слушает голос луга, многоязыкий хор — кузнечики, шмели, осы, мухи, — шелестит трава, струится ручей. А может, выкупаться? Никого нет. Боязно Андрийке. Здесь он никогда не был, но настоящий страх уже миновал... Что-то сегодня приключилось... Он не знает, что произошло, он только чувствует себя иначе, каким-то другим... Чуть больше, чуть сильнее. Он просто вырос. Нет, он растет сейчас, именно в эту минуту. Вместе с травой, вместе с деревьями, вместе с вечным звоном узкого ручья, в котором и плавать негде, но зато и не страшно.
Ничего. Андрийка не боится. И не будет бояться. Он стоит, сбросив одежонку, на берегу ручья и внимательно рассматривает себя. Здесь никого нет, не может быть. И он подставляет солнышку голое тело, ему приятно и в воду не хочется. Он думает, что осенью пойдет в школу. А до осени еще подрастет. Все равно я выше Юрка и сильнее. Хотели, чтобы я с ним боролся. Он же маленький. Я сказал, что уложу его сразу; И уложил. Где ему... А крепенький таки Андрийка. Чувствует себя крепеньким. Хорошо под солнцем. А почему люди не ходят нагишом? Так приятно. Ну что здесь такого? Вот когда мы все купались там, в затончике, — и Вера, и Женя, и Юрко, и я... Ну и что, что он их брат, какая разница? Ну почему нельзя так запросто с девчатами? Интересно. Они какие-то другие. Нельзя было рассмотреть, неудобно, все купаются, прыгают... Да и не хотелось тогда. Нет, хотелось. Но неловко было... И почему нельзя смотреть на девочку во время купанья, почему ей нельзя смотреть на меня? Странные эти взрослые. Столько всего нельзя. Еще курят. Тато не курит, а вот дедусь курит. Юрко говорил — давай попробуем, но Андрийка отказался. Не хочу никого обманывать, не хочу, надо быть честным. Я обещал отцу. Я обещал отцу как мужчина, и все. Где-то глубоко шевелится, конечно, мысль: а не попробовать ли?.. Интересно же. Но он гасит такие мысли с легким сожалением, пожалуй, нет, скорее — с уважением к себе: я же обещал.
Жара. Стоит жара, палит... По-польски — «упали»... Смешно звучит, будто упал кто-то, — они упали. Андрий научился по-польски в городе, со Збышеком. Все-таки мой наилучший друг. Збышек. Пусть он по-польски говорит, но и тато сказал, что он славный мальчик. Андрийка слышал, как тато с мамой говорили о Збышеке. Порядочная семья, честная. Мама Збышека говорила, что ей все равно, поляк или украинец, был бы человек добрый, был бы к людям по-людски. Myciми жить, як людзi, вшистцi естешьми людзьми, нема ружиiци... Тато говорит, если так, пусть Андрийка с ним дружит, даже лучше, быстрее польский освоит. Да и вообще, среди наших тоже нечисти хватает, разве в нации дело? А если хорошая семья, то и родителей как-нибудь пригласим, отчего ж... Это уж Андрийке неинтересно, главное — родителям нравится Збышек; несколько недель, как Андрийка познакомился с ним. Родители Збышека переехали на угол Сенкевича и Спокойной, недалеко от их дома. Збышек появился на улице и сразу понравился Андрийке. Совсем белый, белокурый, только брови и ресницы чуть темнее. Чистенький, аккуратненький. Вот только говорил не по-нашему, но столковались быстро. Потом Андрийка привел его к себе домой. Мама расспросила, кто родители Збышека, а позже познакомилась со Збышековой мамой. У Збышека есть ровер, Андрийка всегда мечтал о ровере, но отец говорил, что позже когда-нибудь, потому что нет денег. На их улице Збышек единственный обладал ровером и Андрийке давал ездить довольно часто. У Збышека тетка в Гданьске, и на лето он всегда ездит в Гданьск. Это далеко, Андрий завидует Збышеку, но когда они вырастут, поедут вдвоем, ведь Збышек всегда будет находиться рядом, а когда Андрийка пойдет в школу, то круглый год станет жить в городе. Здесь ему становится грустно, потому что в городе тоска; если бы не Збышек, так и совсем не хотел бы туда. Как-то на улице у них мало детей, неинтересно. Разве что Оленка Волохова ничего. Но ведь девчонка. А что с ними можно? Неинтересно, да и все.
Сколько помнит себя Андрийка, живет он у деда в селе. В город только приезжает. Это уже настоящее путешествие. Радуется, когда заходит в дом, где живут родители. Все здесь и знакомое, и незнакомое. Вещи разжигают любопытство. Он шарит по всем углам, ищет свои старые забавки, бросается к отцовскому шкафу с книгами. Но с каждым днем интерес Андрийки к городской жизни гаснет и хочется обратно, к деду, в село, на волю, где можно сколько угодно бегать, гонять босиком, где не надо бояться машин, где яблоки, молоко; где он будет пасти корову Миньку каждый день под вечер, потому что утром бабуся пасет сама; где собаки Аза и Топс встречают Андрийку радостным скулежом и визгом, непременно стараясь тут же лизнуть его в щеку, обе сразу, и почему-то это им удается; где Юрко Кушнирук появляется через полчаса после его приезда и, вежливо поздоровавшись, моргает Андрийке пошли! Через секунду — разрешение, лишь бы на вечерю вернуться!.. Эге-гей! — доносится уже с тропинки в глубине сада, и только их и видели...
Андрийка идет садом вниз, к лугу. Но не сходит на зелень травы, оставаясь возле густой стены из боярышника, которая отделяет дедову усадьбу от поля. Нижний край усадьбы дед недавно обсадил елочками. Сейчас они маленькие, в рост Андрийки, у них нежные колючки, и Андрийке нравится сидеть в уголке под боярышником и елочками и думать всласть, без помех. Здесь уютно. Его окутывает ощущение тайны, уединение взывает к философским размышлениям, — например, сколько он будет жить? А когда он станет старым, то как это произойдет? В чем проявится? Ах да, тогда он женится. Все женятся. Надо жениться. Может, на ком-то из Кушнируковых сестер. Наверное, Оля лучше всех, она не так красивая, как добрая. И бабуся когда-то говорила, какая она работящая...
Андрийка преисполнен уважения к себе, сознания собственной взрослости. Понятно, все это на потом. Но надо же думать о будущем. Дед всегда говорит — надо соображать наперед. Вот сегодня за вечерей и скажу деду с бабой, какие мысли насчет женитьбы меня посетили; они сразу увидят, какой я взрослый, как хорошо соображаю... А чего?
Горячо. Елки пахнут горечью, хвоей. Андрийка срывает несколько иголок и жует. Какой горький вкус! Вроде бы и приятный, а горький. Пусть стоит жара. Лето Андрийка любит. Зиму всегда переживает, только чтоб быстрее миновала. Надо одеваться. Сапоги, кожушок. Все равно холодно. Но иногда хорошо и зимой. Вспоминает, как ходил на охоту. Рано вставал, завтракал, а потом брал большую палку и шел на охоту. Обходил весь сад, глядя вокруг сосредоточенно и солидно, как настоящий, бывалый охотник. Когда же наконец из-под ног выскочил заяц, Андрийка растерялся, а потом закричал — пух! пух! пух! — размахивая палицей, даже швырнул ее. Но — промах, а заяц удрал, не испугавшись ни Андриевого крика, ни его оружия. Или испугавшись, но не настолько, чтобы сдаться в плен без боя...
Даже сейчас Андрийке жаль, что у него не было настоящего ружья. С тех пор как бросил, не выдержав, боевую палицу, на охоту больше не ходил. Ну что это за охота? Одно расстройство. Ружья ведь нет, не из чего выстрелить, зайцы удирают. И не пошел, хотя и хотелось, и еще не раз. Слишком велико было разочарование, куда сильнее, чем радость, когда воображал себя настоящим охотником. Вот если бы ружье! А так...
И сейчас жаль, что заяц сбежал, жаль, что не было ружья, что охота была заранее обречена на неудачу. Лишь бы как Андрийка ничего не делает. Он хотел бы добыть зайца. Почему летом не тянет охотиться? Зимой, охота лучше, а сейчас нельзя. И потом — жара. Где, интересно, сидят зайцы в такую жару? Где сидит тот заяц, который удрал от Андрийкиного — пух! пух! Что он сейчас делает? А что делает Збышек там, в Гданьске? Завидует Андрийка. Збышек видит море, пусть холодное, но ведь и там можно купаться. Балтийское море... Страшно завидует сейчас Андрийка, грустно ему становится от мысли, что он один, что некуда ему пойти, что он уже давно знает все, а ничего нового не происходит. С тех пор как тато приехал со своим приятелем Марковским. А тот — фотограф. О, это интересно! Как же делают фотографии? Отцов приятель ставил их всех подряд и фотографировал. Но ничего больше не делал. Оказалось, совсем неинтересно. Марковский уехал обратно в город. А потом тато привез фотографии. Красивые все там были. Тато, мамо, дедусь и бабуся. А уж Андрийка — чаще всех. Он себе не понравился. Маленький, нахмуренный, волосы взъерошены. Вот там, где с мамой, она его причесала, и он смеется... Не знал, что фотографируют, там ничего... и еще... интересно... Жаль, что он не умеет фотографировать. Может, стать фотографом? Но нет. Марковский худой, сгорбленный, кашляет. О чем-то они с отцом все время говорили, что-то читали. А потом — Андрийка подсмотрел — спрятали на чердаке, в хлеву. Что-то отнесли туда, а потом спустились, и в руках — пусто. Андрийка хотел было раскрыть эту тайну, но сразу ничего не нашел, а потом надоело заниматься розысками. Да и боялся, чтобы тато не заметил. Так и забыл.
Марковский спросил тогда Андрийку: скажи, а как ты сам хочешь сфотографироваться? Ну, что тебе больше всего нравится или где тебе больше всего нравится? Есть такое место? Это Андрийке пришлось по душе. Он задумался. А потом сразу вспомнил — есть такое место, пойдем. Он повел Марковского в сад. Тато шел за ними, удивленно поглядывая на Андрийку. Но Андрийка знал, что говорил. Вот, я хочу, чтобы было видно дорогу, всю дорогу, и дальше, как можно дальше, до самого города… Знаете, это же дорога в город... Да мы же шли по ней, усмехнулся Марковский. Сошли с роверов и пешком. Такая красота здесь! Правда, ты хорошо выбрал. Молодец!
