Марк Ламброн - Странники в ночи
Кейт спит на походной койке в Ка Лу. На ней зеленая майка морского пехотинца и короткие белые брюки. Волосы рассыпались по ее лицу. Закрытые глаза кажутся раскосыми: во сне у нее лицо вьетнамки. Может быть, я сейчас проникаю в ее сны.
В Кемп-Кэрролле один капитан морской пехоты долго разглядывает ее. Потом подходит ближе и говорит:
— Вы Кэтрин Маколифф?
— Да.
— Меня зовут Джон Маккорд. Вы, наверно, меня не помните, но я часто видел вас на балах в пятьдесят восьмом году. Что вы здесь делаете?
— Пишу репортажи для "Нью-Йорк таймс".
— Вы?
— Да, я.
Он оторопело смотрит на нее.
— Вы помните Кэндис Пристли?
— Кэнди? Конечно, я ее прекрасно помню. Как она теперь?
— А вы не знаете?
— Нет.
— В прошлом году она бросилась со скалы в море.
Кам Ло. Мы разговариваем, и вдруг ни с того ни с сего она заявляет:
— Я краду тебя у Тины, но мне на это плевать.
— Ничего ты не крадешь.
Она отрицательно покачала головой:
— Позволь мне так думать, Жак. Я краду тебя у Тины, и мне на это плевать. Я ни в чем не виновата.
Мерзкая мысль, будто войны — это члены математического уравнения, уравнения чувств. Но разве можно думать о любви, когда на вертолетной площадке видишь молодого солдата, который поддерживает вываливающиеся кишки, а вокруг него летают мухи? Американцы, эти розовощекие детишки, привыкшие к жевательной резинке, здесь оказываются перед багровым ликом смерти. Даже в Кейт есть что-то родственное им.
Бомбы парализуют половой инстинкт. Когда опасность на время отступает, он возвращается вновь, точно морская волна. Его стимулирует страх. Меня стимулирует страх.
Груди у нее точь-в-точь как у сестры.
Кейт приехала во Вьетнам, чтобы разоблачить войну, но потом поняла: достаточно просто описать ее. Женщины редко добираются до линии фронта. Но те, кого я там видел, уже не хотели уезжать, их затягивал водоворот ужаса и сострадания. Быть может, оттого, что женщины вынашивают детей, они ближе к границе, которая разделяет жизнь и небытие? А значит, и ближе к войне?
Что мы делали там, в ДМЗ, в марте 1967 года, проносясь над лесом в обезумевших вертолетах, пристегнувшись к потолку ремнями, которые не раз спасали нам жизнь, удерживая от падения на виражах? Весенние сумерки, взгляды, неотрывно устремленные на зеленый простор внизу. Мужчины и женщины, идущие по краю скалы перед последним прыжком. Считается, что талантливо сделанный репортаж — это ценное свидетельство. Военные корреспонденты часто рискуют жизнью, выходя на линию огня, но на эти безоружные мишени не падает позор поражения. Во Вьетнаме попадались старые вояки, помнившие бои на острове Иводзима, и совсем молодые ребята, которые хотели доказать отцам, что и у них тоже, в шестидесятые годы, может быть своя Бастонь, своя битва за Мидуэй. Там встречались и горделивые, замкнутые натуры, и сорвиголовы, люди растерявшиеся и те, кто уже ни на что не надеялся. Бесчестные войны обязывают к честности. Возможно, я приехал сюда для того, чтобы досмотреть кошмарный сон, — именно таким было мое впечатление от Сайгона в 1953 году. Здесь началась моя молодость, здесь она и заканчивалась. Поскольку с моим возвращением в Сайгон сбылось предсказание гадалки, я мог в дальнейшем не прислушиваться ни к каким оракулам. Чего я добился за эти четырнадцать лет? Ничего такого, чем я мог бы оправдать свое существование. Вот почему в 1967 году я смотрел на молодых американских солдат с братской солидарностью. Им в удел достались все запутанные проблемы, какие только есть на свете, а ведь они тоже имели право на сочувствие. Карта боевых действий в Южном Вьетнаме стала отражением тех психоделических войн, которые сотрясали американские города. В Хюэ так же, как в Чикаго, курили марихуану и торговали амфетаминами. Нередко выяснялось, что лучшие разведчики из патрулей прежде возглавляли молодежные банды в Уоттсе или в Бруклине. Они истребляли "чарли", стреляя по ним реактивными снарядами с таким же хладнокровием, с каким когда-то наводили страх на весь квартал. Во всяком случае, так нам казалось со стороны. Но что мы знали о них? Их братья в Сан-Франциско мечтали о лучезарной Азии, в то время как они сами бродили по смертоносным азиатским джунглям. Они слушали калифорнийскую музыку, группы "Матери вдохновения" и "Сладостная смерть", слушали "Хей, Джо" с нервным соло, острым, как язык дракона.
В марте из Штатов привезли новую пластинку. Она тут же разошлась по всем базам в ДМЗ, многие переписывали ее на магнитофонные кассеты. Пластинка называлась "Сюрреалистская подушка", ее слушали в казармах, в столовых, от нее прямо было некуда деться. Морпехи обожали эту группу, в частности потому, что в ее названии было слово airplane, "самолет", а еще эти калифорнийцы играли так, словно штурмовали бункер. В журналах, которые солдаты покупали в Дананге или в Сайгоне, были напечатаны фотографии музыкантов. Они смахивали на хиппи, но их манера одеваться пришлась по душе отчаянным ребятам из Первого района: круглые очки, ковбойские сапоги, нашивки на куртках армейского образца, жилеты как у байкеров. Они пели о мире, но их гитары вели войну. Героический голос Грейс Слик, грозы, которые исторгал из своего инструмента бас-гитарист Джек Кэссиди, дразнящие арпеджо Нормы Кауконена — стоило послушать их в бункере базы Рокпайл, когда над джунглями садилось солнце. Именно там было самое подходящее место.
Один морпех помахал у меня перед носом кассетой с записями Jefferson Airplane, он светился изнутри, как будто у него там была электрическая лампочка:
— Эти парни знают свое дело. Их песни выжимают меня как лимон. Будто какая-то чертова кобра раскачивается на своем чертовом хвосте. Эти ребята сидят в своей летающей машине и запускают фейерверк у тебя под носом.
Он и его товарищи, надев наушники, слушали песню, которая называлась "Белый Кролик" — там говорилось об Алисе в Стране чудес, о кролике с Марса в норе, а по сути — об ЛСД. На территории ДМЗ были тысячи белых кроликов, и они постоянно попадали в Зазеркалье. Была там и ЛСД.
Другие слушали Боба Дилана. "Команда разрушителей". Как сейчас слышу голос Боба Дилана, звучащий на кассете маленького магнитофона в Куангчи на исходе дня. Казалось, это голос пророка, возвещающего о пришествии Зверя, или бродяги, который прочел знаки на звездном небе и знает: скоро нас всех поглотит вечная ночь. "They are selling postcards of the hanging, they are painting the passports brown"[38]. Голос Боба Дилана озвучивал эту войну; вот так же над Европой в 1944 году раздавался голос Синатры. Неважно, каков был исход — победа или поражение: они рассказывали о неприкаянности, об ослеплении человека, который оплакивает своего утраченного Бога.
…
В первые дни апреля мы поднялись на борт вертушки, летевшей в Дананг. Кейт вдруг захотелось отдохнуть в Чайне-Бич, центре досуга, который американская армия, безгранично уверенная в своих силах, устроила на берегу океана, словно на каком-нибудь участке побережья возле Майами. Там вас ждали чистенькие коттеджи с кондиционерами, магазины, где продавались продукты, доставленные самолетами из Калифорнии, зрелища, организованные крупными продюсерскими фирмами. Это были Венеция, Малибу и Санта-Барбара для морпехов Первого района. Я подумал, что Кейт захотела обратно, в Нью-Йорк, и Чайна-Бич должен стать прелюдией к возвращению в прежнюю жизнь. Такая перспектива совершенно меня не устраивала. Я не хотел рассматривать ее даже как гипотезу.
Нам предоставили двухместный коттедж для представителей прессы — просто роскошь. Первый день мы полностью провели на пляже, длинной, нескончаемой полосе песка, где можно было гулять, купаться, загорать под весенним солнцем. По небу плыли серо-белые облака. На пляже резвились десятки морских пехотинцев, некоторые были с женами или подружками, но в основном из пенистых валов прибоя доносились мужские голоса: это напоминало летний лагерь для скаутов-переростков. И каждый из них, как я с гордостью отметил, провожал взглядом Кейт. Над пляжем развевались американские флаги: казалось, что видишь юную, чистую Америку, с катерами береговой охраны и маяками, — Нантакет в воспоминаниях детей капитана Ахава. Я чувствовал, что влюбляюсь, а на самом деле я просто был счастлив.
Вечером я сидел в одном из местных ночных клубов и ждал Кейт. Она отправилась за покупками в военный универмаг, где можно было купить буквально все, и в том числе вьетнамские сувениры, которые морпехи посылали домой, как будто проводили отпуск на озере Гарда.
Клуб был похож на большую фанерную будку, приспособленную под место отдыха для читателей "Плейбоя". Хью Хефнер был одним из тайных властителей Вьетнама. В зале стояли банкетки с подушками из синтетического шелка, звукоусилительная аппаратура, прожекторы с светофильтрами, рассеивающие фиолетовый свет. В баре имелось пиво всевозможных сортов, фруктовые соки, молочные коктейли. Здесь тоже почти не было женщин, только военнослужащие сотрудницы информационных центров, жившие своей жизнью среди громадной массы мужчин, и еще вьетнамские подружки, которых при входе на территорию курорта сто раз тщательно проверили и обвешали сотней пропусков. Как ни удивительно, в клубе царила атмосфера приятной раскованности. Морские пехотинцы приходили туда, чтобы выпить, покурить травки — в общем, приятно провести время. Они играли в каникулы. Они не могли опомниться от счастья, что остались в живых.
![Ата Каушутов - Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) [сборник]](/uploads/posts/books/228972/228972.jpg)
