Михаил Барщевский - Лед тронулся
— Ладно! Дело такое. Я привез тут некоторые документы, — Вадим показал глазами на две перевязанные стопки папок, которые он уже успел занести в квартиру. — Там до пупа компромата на меня. Досье клиентов, по которым можно на них выйти и узнать про гонорары, прошедшие мимо кассы. Плевое дело для ментов. А у меня ситуация сейчас опасная. Мало ли что. Я и с «Московскими новостями» сотрудничаю, и из Америки только что приехал, и с кооператорами якшался…
— Нашел, куда привезти! — Автандил неожиданно вспылил. — Вот у меня точно обыск будет. Если мы не победим. Но мы не победим. Кулаки и палки против танков — никогда! Понимаешь, никогда! А сидеть и смотреть, как у нас страну забирают — трусость и подонство!
— Погоди, ты чего так завелся?
— А тебя все это говно не касается? Это не твоя страна? Ты в Америке себе базу создал?! Свалишь, и все? А вы здесь во всем этом говне выживайте, как хотите?! — Автандил перешел на крик.
— Погоди, что ты орешь?! Что происходит? Это их разборки — политиков, — в голосе Вадима открыто звучала неуверенность в собственной правоте. Как ни странно, это неожиданно успокоило друга.
— Знаешь, об этом мы с тобой потом поговорим. Я так думаю, право выбора есть у каждого. Если это твоя страна — борись за нее, тебя в ней все касается. А если так, пристанище на время, полное твое право — собрал вещи и…
— Ты еще скажи «чемодан — вокзал — И зраиль», — тут уже начал заводиться Вадим. — Не думал, что ты антисемит!
— Да при чем здесь национальность? Ты, что, вконец охренел от страха? Я про жизненную позицию — либо моя хата с краю, либо… Либо меня это касается!
— А тебя это касается?
— И меня касается, и еще больше моего сына, когда он вырастет, касаться будет. Я не хочу глаза в сторону отводить, когда он спросит: «Папа, а ты что во время путча делал?»
— И что же ты собираешься делать? — Вадим вдруг въехал, что Автандил не просто разглагольствует, он что-то задумал. Поэтому и жену с сыном к теще отослал. Поэтому и про обыск сказал. С его восточным темпераментом он мог наделать массу глупостей.
— Коротко — выполнять клятву Гиппократа. Быть врачом!
— За это не сажают. Поконкретнее!
— Сегодня секретарь парторганизации больницы собрал всех врачей и предупредил — мы поддерживаем ГКЧП, мы не вмешиваемся. Медицинскую помощь бунтовщикам, оказывающим сопротивление законной власти, не оказывать. Ни в больнице, ни в частном порядке.
— Ну и что?
— А то, что у Белого дома будут раненые. Обязательно будут!
— Ну к вам-то их не повезут. У вас детская больница, забыл?
— Значит, мы должны быть там, на месте! — Автандил опять почти кричал.
— Ага, и много толку от тебя со скальпелем будет против танка? Ты ему гусеницы станешь резать?
— Иди ты… Знаешь, я себя мужчиной считать перестану, если дома буду отсиживаться!
— Хорошо, хорошо! Что конкретно ты собираешься делать?
— Мы, несколько врачей, собрали в больнице перевязочный материал, йод, вату, тампоны, хирургический инструмент, антишоковые препараты, ну, словом, все, что нужно при ранениях. Мы едем туда, к Белому, и развернем там полевой госпиталь! Будем спасать людей!
— А если стрельбы не будет? Окружат танками Белый дом, народ дня два побузит и разойдется? Ну, три?
— Это такие, как ты. А есть люди, которые готовы бороться! — В голосе зазвучал вызов. Спорить дальше было бесполезно. Автандил находился в таком состоянии, когда эмоциональный порыв не остановишь никакими разумными доводами.
Вадим почему-то вспомнил Александра Матросова. Сколько шуток ходило о том, что тот просто поскользнулся перед амбразурой. А черт его знает, может, он был в таком же порыве, как сейчас Автандил? Тогда и правда можно грудью на амбразуру лечь. А не шинелькой заткнуть. Ну что за тяга к геройству!
Хотя на этом фоне месть в виде казни партбилета, что собирался свершить сам Вадим, выглядела даже не фигой в кармане, а простой трусостью.
А что он может сделать? Если идти к Белому дому, то с оружием. Погибнуть, так хоть с толком.
«Все! К черту! Надо ехать на дачу! Там родители и Лена с Машкой! Я там сейчас нужнее», — решил Вадим. Пожелал Автандилу удачи, подхватил свои папки и отправился к машине.
Каким взглядом провожал друга Автандил, Вадим не видел.
* * *На даче Вадим появился только к вечеру. Сначала все просто радовались, что он вернулся живой и невредимый. Потом стали расспрашивать, что в Москве? Наконец, Михаил Леонидович и Владимир Ильич, отослав женщин, стали обсуждать с Вадимом, что будет дальше?
Неожиданно вернулась Лена. У нее в руках был маленький радиоприемник, который они купили в Америке по дешевке. Но он ловил FM-диапазон.
— Попробуй найти «Эхо Москвы». Ты говорил, у Егора его все слушали.
— Да уж прикрыли наверняка! — бросил Владимир Ильич.
— А вдруг? — Михаил Леонидович, надев зачем-то очки, стал медленно крутить колесико настройки. Сквозь скрежет и шуршание эфира прорвался голос. Человек говорил, что сейчас происходит у Белого дома: собралась огромная толпа людей, недалеко стоят танки, но солдаты никаких действий не предпринимают.
— «Свобода» или «Голос Америки», — высказал догадку Владимир Ильич.
— А может, просто кэгэбэшная провокация? — испуганно предположила Лена.
— Дайте послушать! — рявкнул Вадим. Он хотел услышать что-нибудь про полевой госпиталь. Сейчас он переживал только за Автандила.
Голос продолжал рассказывать, что подходят люди с термосами и бутербродами. Защитники здания разделились на бригады. Есть десятники. Находящиеся в толпе военные пытаются как-то организовать оборону Белого дома. Строятся баррикады. Много врачей. Среди защитников и старики, и молодежь. Народ воодушевлен. Тот там, то тут начинают петь песни. В основном — «Это есть наш последний и решительный бой»…
В глазах Владимира Ильича блеснул огонь:
— Я поеду! Я войну прошел. Я умею!
— У вас есть связка гранат? — попытался умереть пыл тестя Вадим.
— Зачем?
— Ну, на войне вы на танк могли пойти со связкой гранат. А здесь с чем? С пучком морковки? «И этот туда же — взбесился Вадим. — Герои чертовы!»
— Знаешь, Вадим, мы потому войну и выиграли, что на танки с голыми руками шли! — Пафосные слова не помогли, — сам Владимир Ильич сник.
Именно в этот момент голос объявил, что в эфире «Эхо Москвы». Как назло, волна стала куда-то уходить, голос пропал. Михаил Леонидович начал судорожно вращать колесико настройки и через несколько минут, как и раньше, сквозь треск и шипение, голос зазвучал опять.
Еще часа два спать никто не уходил. Мужчины слушали радио, периодически начиная обсуждать только что прозвучавшую информацию, женщины говорили о чем-то своем, но в другой комнате. Лена сидела то с мужчинами, но обязательно рядом с Вадимом, то с женщинами, притягивая на колени сопротивлявшуюся дочь.
— Что ты собираешься делать? — спросила Лена, когда Машу все же уложили. С недавних пор у них появился новый ритуал: разбирать постель на ночь вместе.
— Скорее всего, ничего, — Вадим приподнял покрывало со своей стороны. — Во-первых, бессмысленно. Во-вторых, вами не могу рисковать, — тут Вадим вспомнил, что собирался порвать партбилет. Но говорить об этом Лене не стал. Почувствовал, что прозвучит это как-то показушно и мелко.
— Наверное, ты прав, — Лена помолчала несколько секунд. — Ехать туда, правда бессмысленно. Но если что-то более разумное тебе придет в голову, — действуй. Я пойму, а Машке объясню, то есть вместе объясним, — быстро поправилась Лена, — когда она вырастет.
— Что ты имеешь в виду? — Вадим откинул край одеяла, сел на кровать и стал снимать носки.
— Ничего. Не знаю. Просто думаю.
Легли.
— Слушай, а что сейчас делает Кузьмичев? Люберецкий Кузя, это не он?
Вадима как током прошибло! Вот о чем думала, оказывается, Лена. Но, по-любому, это было не ее дело. Совсем не женское.
— Не знаю. Давай спать! — Вадим повернулся к Лене спиной и погасил свет прикроватной лампы. Настало время думать.
Кузьмичев — бывший клиент Вадима по мебельному делу. Ходили слухи, что именно он встал во главе «люберов», то ли группы, то ли банды накачанных молодцов, державших в страхе не только Люберецкий район, но и всю Московскую область. Да и всю Москву. Они контролировали проституток, давали «крышу» кооператорам. Непокорных строго наказывали. До убийств дело, вроде, не доходило, но могли и палатку сжечь, и побить. Через них выбивали долги, решали спорные вопросы с конкурентами.
Поговаривали, что Кузя сидел за что-то, но не кровавое. А когда вышел, решил собрать уличную шпану, организовать и с ее помощью взять под контроль зарождавшийся бизнес. Начал с простого — чуть ли не в каждом свободном подвале Люберец стал создавать спортзалы. Спортивным танцам там не учили, шахматам тоже. А вот тяжелая атлетика, бокс, самбо — везде. Ну, молодежь и потянулась. Нужная молодежь, правильная.
