Игорь Ушаков - Семейная сага
целый урок, выдержал успешно. Учитель меня перед всем классом похвалил, после чего уже меня в течение года ни разу меня к доске не вызывал, а только спрашивал, когда кто-то ошибался: "Макаров, где здесь ошибка?" За каждый такой мой односложный ответ в журнале появлялась пятерка. Мне, конечно, было не легко: на уроке не расслабишься. Я даже на математике от Нины отодвигался, чтобы касания ее бедер меня не отвлекали.
В начале октября у нас был полуфинал школьного кубка по футболу. Я играл вратарем за команду нашего восьмого "В". В финал вышли мы и десятый "А". Конечно, по сравнению с нами десятиклассники выглядели, как
взрослый мужики. Пришлось мне туго, но я старался вовсю. Я
"намертво" взял пенальти, отбивал корнеры в высоких прыжках. Однажды при выходе со мной один-на-один форвард противников врезал мне бутсой в грудь, и я даже
"отключился" на несколько мгновений… Проиграли мы с разгромным счетом — 8:0!
Но после матча десятиклассницы подбежали ко мне и буквально засыпали меня цветами, которые были приготовлены ими для своих одноклассников- победителей. Так, проиграв, я стал героем матча и немножко даже героем школы.
Тогда я понял, что в жизни не всегда главное —
победить, главное бороться и не сдаваться.
Все это интересно, все это хорошо, но я очень тоскую по своей московской школе. И продолжаю по воскресеньям ездить к своему Мурзилке, а там мы тоже играем в футбол или просто шатаемся по улицам.
Ксения. 1950, 12 ноября
Вчера узнала трагическую новость: выполняя боевое
задание, в Корее погиб Костя… Для меня это был страшный удар, со мной случилась такая истерика, что Виктор не мог меня успокоить, наверное, целый час. Потом мама напоила меня валерьянкой, дала понюхать нашатырь, и я немного
пришла в себя. Сегодня выходной, и мы с Витей поехали в Мытищи. Я решила, что должна навестить Рыбаковых, а Витя боится отпускать меня одну, куда бы то ни было.
Приехали, Витя сказал, что мне удобнее зайти одной, а он будет прогуливаться по улице и ждать меня. Когда я вошла Евдокия Ивановна, Костина мама, со слезами бросилась ко мне, обняла меня, уткнулась мне в плечо и беззвучно зарыдала. Я тоже заплакала. Потом подошел Миша, Костин брат и стал нас обеих успокаивать.
Я попала к ним в тот день, когда у них было что-то наподобие поминок. На столе стоял графинчик с водкой да нехитрая закуска: селедка, соленые огурцы, черный хлеб… Мы все молча выпили по полрюмочки водки за светлую память Кости. Тут уж я просто-напросто разревелась. Потом Миша рассказал, что приезжал друг Кости по авиационной части и сказал, что Костя вылетел на боевое задание и не вернулся. Летели они вдвоем, лавируя между горными хребтами. На одном из поворотов снизу оказался американский вертолет, который выпустил несколько ракет. Одна из них попала в Костину машину. Его напарник видел, как Костин самолет задымился и стал резко падать.
Костина мама рассказала мне, что Костя в Одессе женился и что накануне его отправки в Корею, жена его, Мила, была уже на седьмом месяце беременности. Уезжая, Костя сказал, что если родится мальчик, назовите его Миша в честь брата, а если девочка, то Елена. Сказал, что ему это имя очень нравится. "Вроде у нас и в родне нет ни одной Лены, — сказала Евдокия Ивановна, — да и среди Костиных знакомых не припомню…"
Родилась девочка, уже после Костиной гибели. Как он и просил, назвали ее Леной. "Вот Мила скоро приедет к нам с малышкой, хотим, чтобы жила с нами. — Сказала Костина мама. — Она ведь детдомовская, у нее никого, кроме нас, на свете-то и близких нет".
Я конечно поняла, в честь кого Костя хотел назвать свою дочку…
Когда я засобиралась уходить, Миша сказал, что проводит меня до электрички. Мне неудобно было ему
отказать, хотя Виктор и поджидал меня на улице. Когда мы с Мишей вышли на улицу, нам навстречу пошел Витя. Он подошел, я даже не успела произнести: "Познакомьтесь", как они молча протянули друг другу руки… Все происходило молча. Я едва сдерживала слёзы.
Мы втроем молча дошли до станции, и буквально тут же подошла электричка. Парни опять молча пожали друг другу руки, а под конец Миша сказал: "Виктор, береги Ксеничку, она очень хорошая девушка… Костя любил ее больше всех на свете". Витя молча кивнул, мы вошли в двери и прошли в вагон. Оттуда мы помахали Мише рукой, я опять не смогла сдержать рыданий. Перрон побежал назад, оставляя с собой и Мишу, фигура которого становилась все меньше и меньше…
Я вспомнила, как в тот давний день я не доехала одной остановки до Мытищей, когда в последний раз ехала к Косте… А если бы электричка была не со всеми остановками, то и моя, и Костина судьба могла бы коренным образом перемениться… Но ведь я так люблю Виктора! Какие могли возникать "если бы"! Я сквозь слезы, опять нахлынувшие на мои глаза, сказала Вите:
— Знаешь, Вить, у Кости родилась дочка, которую назвали по его просьбе Леночкой. Понимаешь почему? Но он так и не узнал, что у него есть дочь… Она родилась уже после его гибели.
Я заплакала, Витя обнял меня за плечи… Вот и Загорянка. Хорошо, что путь до дома от платформы долгий и длинный, я смогу придти в себя. Как трудно будет рассказывать маме, Кате и Сереже про этот визит!
Катерина. 1951, 9 мая
Пожалуй, больше всего от отчаяния, чем от какой
другой причины, я решила поехать с Сережей к Павлу на День Победы. После моих рассказов об отце, Сережа стал более терпимо относиться к Павлу, хотя напряжение между ними осталось. Но во многом виноват, видимо, Павел: ведь хоть Сережа и большой уже, но это дело взрослого мужчины
налаживать отношения, а Павел ведет себя с ним странно, не пытается заговорить "по душам", не интересуется Сережиными делами. Что это — чувство вины или обычная его форма общения, не пойму.
Съездили мы с Сережкой в Миргород. Большей дыры себе и представить трудно: большая грязная деревня! Нет, сюда я ни за что не поеду. Мне, в конце концов, не нужна роскошь, но жить в дерьме — нет, это уж извините!
И подумала я: какая же я дура! Уж лучше бы спокойно сидела в Риге, в нормальных условиях, ждал бы у моря погоды, пока вдруг само собой что-нибудь яркое не появится на горизонте, какой-нибудь новый Георгий, который не так цеплялся бы за свою старуху! А и не появится, можно было бы обойтись и чем-нибудь помельче. А от этой романтики да погони за принцами одни разочарования… Да, честно, говоря, и с принцами у меня в жизни слабовато!
Конечно, если бы Павел был в Москве, все проблемы были бы решены. Мне бы его хватило. Лучше синица в руках, чем никто в небе… Про журавля я и не говорю!
Ксения. 1951, 20 мая
Виктор узнал, что многих выпускников
Радиофакультета Военно- воздушной академии с того курса, который кончали они с Павлом, приказом Министра обороны перевели в Москву для работы в новом КБ по разработке отечественных радиолокаторов. Ему предложили, но он отказался, так как у нас на Чкаловской, где мы сейчас живем, хорошая квартира и у него интересная работа и хороший начальник. Он мне сказал: "Не бывает хорошей работы, бывает хороший начальник". Когда его вызвали в кадры Министерства обороны и предложили перевод в Москву, он вежливо уклонился, но рекомендовал Павла, охарактеризовав его, как наиболее трудолюбивого и дисциплинированного слушателя во всем их выпуске. Витя очень уважает Павла как фронтовика, но характеризуя его, он мягко говоря, преувеличил достоинства Павла. Тем не менее, его
поблагодарили и сказали, что они внимательно рассмотрят кандидатуру Павла Макарова.
Когда я сообщила об этом Кате, она, по-моему, была на седьмом небе от счастья. Она только попросила, чтобы ни я, ни Витя не говорили Павлу, как все получилось, сказав:
— Ты же знаешь, что у Павла и так комплекс неполноценности: он и учился с трудом, и направили его чёрти-куда и работа не ахти какая. Пусть он думает, что его выбрали наверху за его личные качества, а не по рекомендации Виктора. Даже лучше сказать ему, что мне удалось устроить ему протекцию через генерала Удальцова, которого я случайно встретила на улице и разговорилась.
Ну, если Кате так удобнее, пусть так и будет. Я, конечно, пообещала молчать о том, что знаю, и передать ее просьбу Вите.
Михаил. 1951, 5 июля
Катерина попросила развод. Может, это и к лучшему.
Пора кончать с этой неопределенностью. Придется налаживать жизнь заново. Кругом, конечно, много добрых и милых женщин, но все это не то… Часто вспоминаю Наташу с ее искренним чувством, с ее дикой, но при этом какой-то невинной страстью. Иногда с грустью вспоминаю Катюшу Буслаеву… Ведь и с ней было бы хорошо, уютно и спокойно. Может, моя братская к ней нежность переросла бы потом во что-то большее.
