Мигель Сильва - Лопе Де Агирре, князь свободы
— У жестокого тирана всего сто пятьдесят человек, из них — шестьдесят, не более, верны ему беззаветно, остальные же перейдут на сторону его величества, едва представится такая возможность, этого злобного бунтовщика вовсе не нужно атаковать, достаточно подпустить поближе и выждать, пока робкие духом мараньонцы перейдут к нам.
В предсказании Педро Алонсо Галеаса не было ничего невероятного, именно так заканчивались все восстания в Новом Свете, так закончилось восстание Гонсало Писарро, и восстание Себастьяна де Кастильи, и Эрнандеса Хирона, после первого же поражения бунтовщики бросались за помилованием, оставив вождя наедине с его знаменем, и тогда палачи хватали вождя и отсекали ему голову; и Лопе де Агирре не минула бы такая судьба.
Педро Алонсо Галеас не был шпионом жестокого тирана, как многие поначалу подозревали, он оказался ценным перебежчиком, давшим полезные и точные сведения. Это сразу же понял генерал Гутьерре де ла Пенья и восстановил его в звании капитана, которое ему в свое время, еще до начала похода в Омагуас, присвоил губернатор Педро де Урсуа, затем генерал послал его в Эль-Токуйо за доном Педро Кольадо, который писал жалостные письма и никак не желал ехать в Баркисимето, «у меня весь рот в язвах от жара, что жжет мое тело, геморрой вконец меня извел, я вынужден завтра отправиться в Трухильо, там прохладнее и для здоровья полезней». Педро Алонсо Галеасу пришлось перехватить губернатора на полпути в Трухильо, успокоить его страхи перед войском жестокого тирана, значительно преувеличенным его же воображением, в конце концов жар и геморрой стали меньше донимать слабодушного губернатора, и он согласился ехать в Баркисимето вместе с Педро Браво де Молиной и четырьмя десятками его всадников.
В Баркисимето все командование собралось на совет в то самое время, когда Лопе де Агирре через Валье-де-лас-Дамас направлялся прямо к городу.
— У жестокого тирана сто пятьдесят вооруженных аркебузами стрелков, наше войско насчитывает сто восемьдесят всадников, вражеские стрелки могут превратить каждый дом города в бастион и успешно стрелять оттуда, я предлагаю вывести кавалерию из города, — сказал начальник штаба Гарсиа де Паредес.
Генерал— капитан Гутьерре де ла Пенья и генерал-лейтенант Педро Браво де Молина полагали, что старый вояка прав, и приняли решение отступить из города, захватив оружие, боеприпасы и продовольствие, и занять позиции в полулиге от города, в ущелье, где протекала река.
Вождь мараньонцев вступил в брошенный город Баркисимето двадцать второго октября, в авангарде шли сорок стрелков с аркебузами наготове, за ними несли знамена: черные, окаймленные золотом, с двумя скрещенными окровавленными шпагами, трубы и барабаны звучали угрожающе и победно, в небо то и дело возносились ликующие крики: Да здравствует твердый вождь непобедимых мараньонцев! Да здравствует Князь Свободы! Всадники Гутьерре де ла Пеньи слушали их с вершины холма; заметив всадников, Лопе де Агирре развернул свое войско боевым строем; тогда королевские солдаты вернулись в укрытие и стали ждать в пещерах, когда люди жестокого тирана начнут переходить на их сторону, как пообещал им Педро Алонсо Галеас.
Жестокий тиран разместился в огромном доме, занимавшем целый квартал, окруженном высокой зубчатой кирпичной стеной, который капитан Дамьан де Барриос построил себе для жилья. У дома был такой воинственный вид, что солдаты назвали его крепостью, так они и величали его до конца случившейся там трагедии.
Лучший из покоев Лопе де Агирре отдал дочке Эльвире, свой гамак он повесил в коридоре, соединявшем комнаты Антона Льамосо и Хуана де Агирре, расставил часовых в дверях и на стене меж зубцов и отдал город солдатам на разграбление, но осторожно, мараньонцы, строго блюдите честь женщин (если встретите хоть одну) и уважайте святые церкви и алтари.
Однако ничего достойного разграбления в городе не осталось, дома стояли пустые, все, включая паралитиков и страдающих грыжей, ушли вместе с солдатами, продовольствия тоже не было, если не считать полдюжины визгливых поросят и нескольких связок чеснока, зато повсюду в изобилии на столах и на полу лежали помилованные грамоты, оставленные людьми губернатора: «Все — и солдаты и население, — кто перейдет к нам на службу, будут прощены, какие бы жестокости и убийства они ни совершили, находясь под командою тирана»; было и еще одно письмо, подписанное доном Пабло де Кольадо и губернатором и обращенное к Лопе де Агирре, которое гласило: «Возвратитесь, ваша милость, на службу к Королю, а я стану посредником и обращусь к милосердию Его Величества».
Письмо и грамоты были принесены к Лопе де Агирре. Антон Льамосо взял у него из рук одну грамоту и сказал, сопровождая слова непристойным жестом:
— Смотри, ничтожный губернатор Кольадо, как мы, мараньонцы, поступаем с вашими помилованными грамотами: подтираемся ими!
Но Лопе де Агирре знал, черт подери!, знал, что не все его люди намерены, подобно грубому и неотесанному Антону Льамосо, подтереться этими грамотами, «в которых за красивой видимостью и приятными словами таился смертельный яд». А потому он собрал всех во дворе крепости и сказал так:
— Слушайте, мараньонцы. Я, как человек в таких делах опытный, хочу разуверить вас по поводу обещаний, которые дает губернатор в этих лживых помилованных грамотах. Должен вам напомнить, что совершенные вами жестокости и убийства превосходят и числом и свирепостью все, что было совершено в Испании и в Индийских землях всеми, кто восставал против королевской власти; справедливейший из королей не мог бы простить вас, а уж этот дважды лиценциат Пабло Кольадо и подавно; даже если бы король захотел вас простить и простил бы, родственники и друзья убитых станут преследовать вас и постараются лишить вас жизни. И предрекаю, если вы меня бросите и перейдете к королю, то меня ждет одна смерть, а вас ожидают три тысячи всевозможных смертей и изничтожений; постараемся же продать наши жизни подороже, мараньонцы, и сделаем то, что нам следует сделать, ибо идем мы, скитальцы, на землю Перу, где все принадлежит нам по праву, и на земле Перу каждый будет вознагражден за свои труды.
Сказав эти слова, он повелел поджечь несколько домов, в которых королевские солдаты, пойдя на штурм, могли бы укрепиться. «Постарайтесь, чтобы огонь не перекинулся на церковь!» — прокричал он громко, но дома были крыты соломой, и церковь — тоже, а потому от одной, случайно залетевшей искры она вспыхнула словно фитиль, и тогда жестокий тиран приказал скорее спасать-вытаскивать из огня изображения святых и церковную утварь. Гутьерре де ла Пенья в свою очередь велел сжечь те немногие дома, которые уцелели от первого пожара, чтобы мараньонцы не смогли воспользоваться ими, и таким образом после двух пожаров в Баркисимето остались только четыре стены, за которыми укрылся Лопе де Агирре со своими людьми.
Вождь мараньонцев велел позвать писца Педрариаса де Альместо, пригласил его сесть за обеденный стол Дамьана де Барриоса и продиктовал ему ответ на письмо губернатора Пабло Кольадо. Лопе де Агирре никогда не оставлял без ответа писем и ни за что не желал нарушать правила и в этом случае, который был для него последним.
«Письмо Вашей милости я получил и премного благодарствую за посулы и предложения, которые в нем даются, хотя мне и в настоящем моем положении, и в смертный час, и после смерти были бы ненавистны королевское прощение и Ваше милосердие, тем более что все Ваши помилования и прощения — до первого дождика… Ваша милость говорит, что положит тысячу жизней во имя служения Его величеству, пусть Ваша милость получше хранит одну — свою собственную, ибо, ежели она сгинет, Король ее не воскресит. Ваша милость очень правильно поступает, что служит Королю; оттого, что потеет такой высокородный сеньор, безо всяких трудов Королю удается и дальше пить пот бедняков… Будь прокляты люди низкие и высокие, и рождением и ростом, ибо они, вместо того чтобы перебить всех бакалавров, дают им путаться под ногами, а от этих бакалавров столько зла… Ваша милость развязала войну, а теперь держитесь, мы зададим вам работку, потому что жить мы большого желания не имеем… Да хранит и приумножает достоинства Вашей замечательной милости Господь наш Бог, как того Ваша милость желает».
Прошли три дня и три ночи, и ни один солдат не пал в бою, ни один не был ранен. Шпионы и лазутчики обеих сторон наталкивались друг на друга в густых зарослях и ночной темени и разбегались, не затевая боя, или издали стреляли друг в друга наугад. (Два вида оружия помогали испанцам завоевывать Индии — аркебуз и лошадь; на этот раз у мараньонцев Лопе де Агирре были аркебузы, в распоряжении королевского войска были лошади. Два других могучих оружия были страх и измена; Лопе де Агирре использовал панический страх сторонников короля перед ним, имевшим славу злобного тирана; сторонники же короля пожинали плоды измены, расцветавшей в лагере Лопе де Агирре, словно ядовитая гвоздика.) И в том и в другом войске были солдаты отчаянной смелости; в числе королевских офицеров были Гутьерре де ла Пенья, Гарсиа де Паредес, Педро Браво де Молина, Педро Алонсо Галеас, Эрнандо Серрада, Педро Гавильа, Гарсиа Валеро, Франсиско Инфанте, Гомес де Сильва и сам губернатор дон Пабло Кольадо, который чудесным образом излечился от своего кровоточащего недуга и теперь молил судьбу, чтобы его война с тираном разрешилась «небывалой битвой». На стороне мараньонцев были Лопе де Агирре, Диего де Тирадо, Хуан де Агирре, Роберто де Сосайя, адмирал Хуан Гомес, генуэзец Хуан Херонимо де Эспиндола, старый Блас Гутьеррес, Кристобаль Гарсиа, Кустодио Эрнандес, Бартоломе Паниагуа, Франсиско Карьон, Антон Льамосо, Эрнандо Мандинга — уже не черный раб, но храбрый и верный сержант, и многие другие. Прошли три дня, а королевская кавалерия все не нападала на крепость, и мятежные стрелки тоже не выходили, чтобы вызвать на бой врагов. И вот сегодня на рассвете, черт подери!, на сторону короля перешли три солдата: Хуан де Талавера, Педро Герреро и Хуан Ранхель; они попросили разрешения напоить коней в реке и перешли в лагерь короля, а потом появились все трое на крутом речном берегу и издалека стали кричать, подбивать остальных мараньонцев последовать их дурному примеру. Ты, Лопе де Агирре, сразу понял, что сидеть и дальше в крепости означает рисковать: и другие, столь же трусливые изменники, могут побежать за помилованием, обещанным в грамотах губернатора Кольадо. Вождь мараньонцев приказал начальнику стражи Роберто де Сосайе и капитану пехоты Кристобалю Гарсиа напасть неожиданно с шестью десятками стрелков на лагерь противника, а если им не повезет и они не сумеют разбить врага, то пусть займут соседнюю рощицу, такую густую, что коням в нее не пробраться. Так они и поступили, а через некоторое время Лопе де Агирре с остальными людьми вышел из крепости и присоединился к своим товарищам, укрывавшимся в зарослях на склоне. Пробил наконец час одержать победу или сложить голову в бою; Лопе де Агирре, мятежник, выкованный на перуанской наковальне, воин, раненный в долине Чукинга, генерал и предводитель непобедимых мараньонцев, в эту решающую минуту ты должен доказать, что ты, законный отпрыск басков, — достойный соперник яростного Михаила-архангела, карающая рука гнева божьего. Вечную славу принесет тебе победа над знаменитым королем Филиппом, представленным здесь его сторонниками, ничем особо не выдающимися. Вперед, мараньонцы! Цельтесь этим простолюдинам прямо в грудь и в лоб! (Пули мараньонцев жалили землю или пролетали над головами врагов.) Что такое, мараньонцы? Почему вы палите по звездам? (Стрелков было более сотни: но ни одна пуля не попала в королевского всадника, ни одна не задела лошадиного крупа.) И тут случилась неслыханная беда. Капитан кавалерии Диего де Тирадо, бывший одним из самых близких и ценимых тобою друзей, истинный и верный, не знающий жалости мараньонец капитан Диего де Тирадо обратился в позорное бегство, можно было подумать, что лошадь под ним понесла, капитан Диего де Тирадо перешел в лагерь его величества в разгар боя, и в эту минуту, Лопе де Агирре, ты уже знал наверняка, что дело твое проиграно и смерть твоя близка. Капитан Диего де Тирадо первым высаживается на острове Маргариты, капитан Диего де Тирадо разоружает губернатора Вильяндрандо, капитан Диего де Тирадо вскакивает на рыжего коня алькальда Родригеса де Сильвы, капитан Диего де Тирадо во весь опор скачет по улицам города Эспириту-Санто с криком: Да здравствует генерал Лопе де Агирре, Князь Свободы!, капитан Диего де Тирадо заботливо сопровождает меня всюду, где мне приходится карать и наказывать, «если этот Диего де Тирадо мне верен, весь мир будет моим» (так говорил я каждое утро), и этот капитан Диего де Тирадо переходит в лагерь его величества в разгар боя, а через полчаса я вижу его в ущелье, верхом на коне губернатора Кольадо, и он кричит: Эй, друзья, переходите под знамена короля, король милостив! (А пули мараньонцев по-прежнему роют землю или зарываются в облака; у королевских солдат не более пяти аркебузов, но они уже ранили двоих наших и попали в лоб черной кобыле, на которой сидит Лопе де Агирре, и она свалилась замертво.) И ты, Лопе де Агирре, видя, что смерть близка и неминуча, ты поднимаешься на ноги из-под рухнувшей лошади и снова кричишь: По ним, мараньонцы! Не по звездам палите, а по врагам! Я бы один сразился и победил этих бездарей, но разве победишь с изменниками!
