Дзюнпэй Гомикава - Условия человеческого существования
Чен забеспокоился, он не мог больше ждать. Не помогли и ласки Цзинь — страх и тревога не покидали его. Цзинь достала водки и заставила Чена выпить несколько глотков. Постепенно чувство отчаяния сменилось у Чена безразличием ко всему. Тогда Цзинь налила ему полную пиалу.
— Выпей залпом, будет лучше… А у соседей только начался праздник…
Чен прислушался. Через тонкую перегородку слышалась веселая возня. Ему хотелось крикнуть, чтобы люди не обманывали себя этими минутными утехами, но он не крикнул, а единым духом осушил пиалу. Вдруг ему показалось, что перегородка, отделявшая соседнюю каморку, вдруг плавно опустилась на пол, а лицо Цзинь стало каким-то сиреневым. Чена закачало, словно на волнах. Руки Цзинь снова обвились вокруг его шеи. И недавно казавшееся чужим тело женщины вдруг неотвратимо потянуло к себе.
Когда Чунь-лань вернулась, Чен спал непробудным сном.
— Не видела, — сказала Чунь-лань, стуча от холода зубами. — Он в самом деле говорил, что убежит?
— А тебя никто не видел? — тихо спросила Цзинь, затащив окоченевшую Чунь-лань к себе в каморку.
— Там темнота хоть глаз выколи, и дождь льет, как из ведра. Ничего не видно. Слушай, правда, что он решил убежать?
— Тебя-то, дура, никто не видел? Да отвечай же!
— Нет, никто.
Каждую из них занимали сейчас свои мысли.
— Что же делать? — сказала Цзинь в отчаянии.
— Если он убежит один, я руки на себя наложу! — сказала Чунь-лань.
— Надо выключить ток! Бог знает, что может случиться, если разозлить этого Фуруя… — сказала Цзинь, блуждая диким взглядом по тесной каморке.
А Чен спал, провалившись в небытие.
22Старые часы, словно из последних сил, пробили двенадцать.
Сев на постели, Чен замотал головой, будто на нее был падет горшок и он хотел от него освободиться. Голова у него нещадно болела.
— Ну, что надумал? — схватив его за руку, спросила Цзинь.
— Может, самое лучшее, признаться во всем Кадзи?
— Только не это! Прошу тебя! — выкрикнула Цзинь. — Этот человек только притворяется добрым, а такие люди самые страшные. Неизвестно, что он еще сделает.
— И это верно. На что этот Кадзи способен, если рассердится?
Чен вспомнил, как Кадзи его ударил. Какое страшное у него тогда было лицо, особенно глаза!
А ведь именно после того случая Чен свихнулся. Он встал с кровати и отстранил цеплявшуюся за него Цзинь.
— Времени мало, надо что-то делать. — И Чен, откинув занавеску, вышел из каморки.
— Возвращайся скорее, я хочу знать, что ты сделал. Мы ведь с тобой теперь в одной лодке.
Лицо женщины было покрыто испариной. А ведь это с ней он познал первую любовь! А какая это любовь? Так, серость одна. Огонь вспыхнет на миг и потухнет, а после него зола и вспомнить нечего. И ради чего все это, зачем?
Дождь почти перестал.
— Ну, ты идешь или нет?
Чен вышел из барака. И все же он не мог решиться. Да, душа у него огрубела, но разве способен он предать соотечественников? Чен решительно зашагал к колючей изгороди. Как-нибудь надо все уладить. Подойти к четвертому бараку, бросить камень в окно и вызвать Гао. Надо остановить побег — вот что он сделает. Потом отправиться к Кадзи и во всем признаться. Все равно, пусть бьет, пусть делает, что хочет! А что после? Не важно, будь что будет!
Вот и четвертый барак. Одно окно в нем светилось. Дождь перестал, было тихо. И никто еще не знал, что тут произойдет через час.
Чен уже шагал по мокрой траве вдоль изгороди. Вдруг из травы выросли две фигуры, они преградили ему путь. Он хотел крикнуть, но не успел. Ему зажали рот, свалили и стали бить. Он почти потерял сознание. Блеснул свет карманного фонарика и тут же погас.
— Я так и думал.
Это был голос Фуруя. Чен узнал бы его из тысячи других. Он почувствовал, что человек, сидящий на нем верхом, приставил к его груди пистолет. Вот так всегда — на полдороге его настигает беда. Вдоль изгороди стояли еще люди. Чен понял, что Фуруя расставил тут всех свободных от дежурств охранников.
— Дурак! На два фронта работаешь! Или жизни не жаль? — Фуруя присел перед Ченом на корточки.
— Что с ним делать? — спросил человек, сидевший на Чене верхом.
— Я ему кое-что поручил, да, видно, как до дела дошло, он не выдержал.
Фуруя схватил Чена за грудь.
— Сделал все, как я сказал?
У Чена застучали зубы. Было темно, он ничего не видел, но приставленный к груди пистолет мог каждую секунду прогреметь выстрелом.
— Сделал, — с дрожью в голосе прохрипел Чен.
— Ты ничего не сказал Кадзи?
— Нет.
Фуруя оскалился в улыбке. Кадзи ничего не знает. Интересно будет на него посмотреть утром, когда он узнает, что Фуруя задержал беглецов! Фуруя слизнул с губы упавшую на нее каплю дождя. Сейчас Кадзи, верно, спит в объятиях своей Митико. Фуруя представил себе тонкую талию и округлые бедра Митико. Что ж, пока обнимай свою Митико. Если дело завершится удачно, он обо всем донесет в жандармерию. Он, а не Кадзи будет героем. А с Кадзи все будет кончено. И уже нового никого не пришлют. Назначат, конечно, его, Фуруя. А там, может быть, и от мобилизации освободят, начальство походатайствует. Ведь он будет необходим. И все же чертовски трудно долго терпеть несправедливость! Этот Кадзи только четыре года назад кончил университет, а уж всего достиг! А он в этой глуши уже десять лет трубит! Видите ли, он сам не станет меня выгонять! Фуруя мысленно повторил слова Кадзи, сказанные ему в амбулатории. Да я сам тебя скоро прогоню!
— Выполнил ты мое поручение или. нет — сейчас мы узнаем, — сказал Фуруя Чену. — А ежели не выполнил — пуля в лоб! Ясно?
Человек с пистолетом приставил дуло к голове Чена.
— Стукнем как пособника, — сказал этот человек. — И награду еще получим!
Чен уже раскаивался, что не поступил так, как велел Фуруя. Пока не поздно, надо бежать на подстанцию.
— Фуруя… — начал было Чен, но голос словно застрял где-то в пересохшем горле и не выходил наружу. И тут момент упущен! Чен умолк.
А может быть, обойдется? Ван Тин-ли, верно, уже пришел с работы. Может, он остановит побег, ведь он говорил, что с этим надо повременить. Ван зря не погорячится, он спокойный. А если все же побегут, отсюда будет видно, нужно только крикнуть: «Все подстроено! Не лезьте!»
Дождь совсем прекратился. Темно и тихо. Чена била мелкая дрожь.
— Идут! — тихо проговорил человек с пистолетом.
За колючей проволокой промелькнуло несколько теней, но вот они растаяли. Наверно, люди залегли. Внезапно на Чена напал неодолимый страх. Он давил ему грудь. Чен тихо застонал. Фуруя ткнул его в бок. Преодолев отчаяние, Чен шепнул:
— Фуруя, я на подстанции еще…
— Что?
В это время надрывно завыла сирена. Чен хотел крикнуть, чтобы люди не лезли на проволоку. Мгновение он колебался, взглянув на пистолет. Потом дернулся, чтобы вскочить и побежать, но в эту минуту по проволоке пробежали яркие искры. Мрак пронизали дикие вопли.
— Ну, ты! — зло процедил Фуруя, схватив Чена за грудь. — Жить надоело?
Но Чен вырвался из рук Фуруя. Ни мрака, ни искр, ни страха, ни Цзинь — ничего уже не было. Он метнулся вперед и с разлету бросился на колючую проволоку…
23Ток выключили. Пока с изгороди снимали трупы, Кадзи стоял на одном месте, словно окаменев. Фуруя рассказывал Окидзиме, как ему было трудно все подготовить. А Кадзи — слепец, ведь это его любимчик Чен, которому он полностью доверял, содействовал побегам. Рассказывал Фуруя хоть и осторожно, но напирал именно на это. Окидзима слушал Фуруя молча.
— Да, видимо, я был действительно слеп, — неожиданно сказал Кадзи. — Я и не подозревал, что ты можешь состряпать такое гнусное дело!
Фуруя украдкой взглянул на Кадзи. При свете карманных фонариков глаза Кадзи свирепо сверкали.
— Что ж, пойди расскажи директору про свое геройство! — сказал Кадзи глухим голосом. — И вот еще что, говорю это при Окидзиме: у меня нет права тебя уволить, но расставлять своих подчиненных по должностям — это мое право. С завтрашего дня ты будешь работать в дактилоскопической группе. Перебирай там карточки с отпечатками пальцев рабочих-китайцев. А в дела нашего отдела чтоб и носа не совал! Если не нравится, можешь жаловаться директору. Но что бы ни сказал директор, пока я здесь, ты будешь сидеть в этой группе. В противном случае пусть увольняет меня, так и скажи.
Фуруя посмотрел на Окидзиму. Тот молчал, и тогда Фуруя ушел.
У барака черной плотной стеной стояли спецрабочие. Гао, не скрывая ненависти, вызывающе смотрел на Кадзи. Он был уверен, что эта провокация исходила от него. И Гао мысленно поклялся: подвернется случай — он самого Кадзи швырнет на проволоку!
Увидев Ван Тин-ли, Кадзи подошел к нему.
— Ну что, Ван, опять тебе придется браться за карандаш? Захочется, наверно, и этот случай описать! Но теперь уж покритикуй себя. И ты не всегда оказываешься прав. Все-таки надо было прислушаться к моему предупреждению.
