Ян-Филипп Зендкер - Сердце, живущее в согласии
Я сама не понимала, чтó хотела сказать. Что девушка делала в том жутком лагере? Как туда попала? Почему Маунг Тун мне не рассказал?
Тхар Тхар молчал. Его взгляд остановился на ступе. По щекам текли слезы, но лицо оставалось бесстрастным.
– Я давно подозревал, что Ко Бо Бо что-то от меня скрывает, – шепотом продолжал Тхар Тхар. – Однажды мы стирали белье на реке, он поскользнулся и упал в воду. Плавал Ко Бо Бо плохо, я прыгнул за ним и вытащил на берег. Оба мокрые, мы несколько секунд стояли и молча смотрели друг на друга. Рубашка и лоунджи плотно прилипли к его телу… ее телу. Сквозь тонкую ткань все просвечивало… Она с таким же успехом могла стоять совершенно голой…
Мы молча сели рядом. Я пыталась упорядочить мысли. Тхар Тхар продолжал рассматривать выщербленные камни ступы.
– Я не подозревала, что военные и женщин брали в носильщики.
– Не брали.
– Тогда как же Ко Бо Бо…
– Мо Мо! – резко поправил Тхар Тхар.
– Как Мо Мо оказалась в лагере?
– Она переоделась парнем.
Я потянулась к его руке:
– Кто заставил ее это сделать?
– Никто.
– Она добровольно поехала в лагерь?
– Да.
Чем больше Тхар Тхар говорил, тем меньше я понимала что-либо. Из рассказа Кхин Кхин я помнила, какой ужас наводили на жителей деревни военные. Боялись даже те, у кого не было сыновей. Зачем же деревенской девчонке по собственному желанию лезть в пекло? Я не могла придумать ни одной мало-мальски убедительной причины.
– Тхар Тхар, – позвала я. Он не шелохнулся. – Зачем она это сделала? – (Ответа не было.) – Зачем переоделась парнем?
Тхар Тхар повернулся ко мне и посмотрел в глаза:
– Потому что любила. И понимала, чтó значит любить.
– Но кого она так сильно полюбила? Ради кого пошла на невероятную жертву?
– Ради брата.
– Брата? – недоверчиво переспросила я.
Я могла бы поверить (и то с громадной натяжкой), что девушка уберегла от смерти любимого. Но чтобы брата?
– У нее был близнец. Он родился на десять минут позже, они не разлучались с рождения. Мать рассказывала, что в раннем детстве стоило одного куда-то унести, другой начинал орать и не успокаивался, пока их снова не укладывали рядом. Стоило одному простудиться, вскоре и у другого появлялся жар. У обоих в один день прорезался зуб. Второй – тоже. Мо Мо первой начала ходить. Брат хватал ее за руку и пытался ей подражать, пока оба не падали. Став старше, они по-прежнему держались вместе. Иногда родителям казалось, что у близнецов одна душа, вселившаяся в два тела. Они жили в своем мире и не нуждались в обществе сверстников. Поранившись или ударившись, никогда не бежали к родителям за помощью и утешением. Справлялись сами. Таких близнецов в их деревне еще не знали. Их так и звали – Неразлучники. Соседские дети дразнили их «прилипалами». Когда в деревню приехали солдаты, родители и брат Мо Мо работали на дальнем поле и домой должны были вернуться затемно. Мо Мо слышала с улицы голоса солдат и сжималась от ужаса. Как и все в деревне, она знала, что парней забирают на верную смерть. Она сразу подумала о брате, и у нее замерло сердце. Так она мне рассказывала. На стене висела его лоунджи, которая и подсказала выход. Мо Мо быстро надела одежду брата и выдала себя за него. После этого ей стало очень спокойно. Никто из солдат не заметил переодетую девушку. Вот так Мо Мо попала в лагерь… Теперь понимаешь?
– Нет, – тихо призналась я.
Любила ли я кого-нибудь настолько сильно, чтобы обречь себя на мучения и пожертвовать жизнью?
– Вот и я не мог понять. Вначале. Но что я знал о любви? Ровным счетом ничего. Мо Мо показала мне: человеку все по плечу. Часто людьми движет зло, заставляя их совершать немыслимые поступки. Но каждое самопожертвование – это маленькая победа над злом, если ты понимаешь, о чем я говорю. Для меня это была кружка воды, отданная тому, кто умирал от жажды. Маунг Тун говорил, в каких условиях мы жили?
– Да.
– Это было ужасно. Люди сходили с ума от страха. Некоторые носильщики рвали на себе волосы, без конца плакали, а потом бились головой о сваи хижин. Кончалось тем, что подходили солдаты и стреляли в них. Это у них называлось «укол милосердия». Он тебе и об этом рассказывал?
– Нет.
– Мо Мо учила нас своим примером. Учила принимать пинки и побои, но при этом не терять человеческого достоинства. С такой силой солдатам было не справиться. Когда она голодала, потому что нам в очередной раз не дали риса, она делала это ради брата. Когда солдаты измывались над ней и заставляли стоять на одной ноге под палящим солнцем, она страдала ради брата. И ради нас. – Тхар Тхар ненадолго замолчал. – Я не знаю людей более смелых, чем она. Ее жертвы давали мне мужество жить. С их помощью она постепенно настраивала мое сердце. Я об этом и не подозревал. А она настраивала. День за днем. В какой-то момент из моей души исчезла горечь. Гнев, презрение, озлобленность, ненависть пересохли, как ручей, лишившийся источника.
Тхар Тхар осторожно притянул меня к себе. На лбу и бритой голове блестели капельки пота. Только сейчас я заметила, что он весь дрожит. Я крепко обняла его. Так мы и сидели, обнявшись, словно искали защиту от окружающего мира.
Солнце клонилось к закату. Тхар Тхар встал, откинул волосы с моего лица и поцеловал. В лоб, в глаза, в губы. Потом поднял меня на руки, обвил мои ноги вокруг своих бедер и понес за ступу.
И вновь я чувствовала его каждой клеточкой своего тела.
Слышала его ритмичное дыхание. Тонула в его запахе, наполнявшем меня странным ликованием.
Мы лежали среди цветов и фруктов, молчаливо рассказывавших свои истории. За ступой, не желавшей подчиняться законам гравитации. Рядом с храмами и алтарями, где обитала надежда.
Мы лежали так безмятежно, будто существовало нечто, способное защитить нас и наше счастье. Духи, звезды или что-то еще.
Глава 8
На следующее утро меня снова разбудила Моэ Моэ. На миг мне показалось, что я по-прежнему лежу в объятиях Тхара Тхара, чувствуя на животе теплую руку.
Моэ Моэ опустилась передо мной на колени. По лицу девочки я сразу поняла: что-то случилось. Она улыбалась, но во взгляде не было прежней жизнерадостности. Моэ Моэ поставила на пол кружку с чаем. Когда наши глаза встретились, она опустила голову. Поверх чашки лежал многократно сложенный листок бумаги.
– Для тебя, – сказала Моэ Моэ.
– Письмо? Для меня? Ты уверена?
Ни мой английский, ни моя улыбка не вызвали у нее отклика. Моэ Моэ лишь кивнула, встала и быстро вышла. С чего такая спешка? Может, она видела, как мы с Тхаром Тхаром ночью выходили из монастыря? Видела, что в сарае я нашла свое счастье?
Снова забилось сердце. Я развернула лист. Оттуда выпали засушенные цветки жасмина.
Моя дорогая Джулия!
Никогда еще мне не было так тяжело, как сейчас. Никогда еще я не выводил строчки дрожащей рукой. И никогда слова, ложащиеся на бумагу, не вызывали у меня столько душевной боли.
Начало письма не предвещало ничего хорошего.
Твои часы показывают половину четвертого. Все спят. Даже твой брат мягко и ровно посапывает. Кстати, он перестал кашлять во сне!
Но нет покоя в моем сердце. Оно напряженно бьется. Я дрожу всем телом. Какой уж тут сон!
Я сел возле тебя, зажег свечу. Ты лежишь рядом, и мне не отвести от тебя глаз. Я по-прежнему ощущаю прикосновение твоего тела, твоих рук и губ. Что ты со мной сделала? В какое место меня унесла? Я не ожидал найти в себе этот уголок. Я бы с радостью остался в нем навсегда, хотя едва ли там можно задержаться дольше нескольких драгоценных секунд. Я не знал, что ты обладаешь такой властью надо мной. Не подозревал о существовании места, где страх уже не имеет силы.
Места, где мы удивительно свободны.
Как же удивительно ты красива! Твой брат прав, когда говорит об этом. Сон ничуть не уменьшает твоей красоты. Ты даже не представляешь, чего мне стоит не лечь рядом с тобою. Мне так этого хочется. Хочется кожей ощущать твое дыхание, целовать и ласкать тебя.
Мое желание так велико, что мне физически больно сидеть рядом и не дотрагиваться до тебя. Но если я не сделаю над собой усилия, то вообще не смогу расстаться с тобой. Потому я и решил уйти.
Когда ты увидишь это письмо, я буду в пути. Я вышел из монастыря, едва начало светать.
Пожалуйста, прости меня.
Дни, проведенные с тобой, принесли в мою жизнь великую радость. Ее не передашь словами. Я и не надеялся, что когда-нибудь судьба снова подарит мне такое. Я тем более благодарен тебе за это, поскольку знаю, как хрупко и мимолетно счастье. Оно – торопливый гость, а не друг, который остается надолго. Слова о постоянном счастье или постоянной радости – не более чем фантазия. Такого нет нигде.
