Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка
– Ну естественно. Распечатка у меня.
– Алешка, – она схватила его руку, – я в отличие от некоторых ничего ясного пока не вижу, но предчувствий, и не самых хороших, у меня хоть отбавляй. Ты эту распечатку храни. И мне на всякий случай сделай копию, по дружбе.
– Хорошо, Женя.
– Слушай, а, может, останешься. Коньячку или вина хорошего выпьем. Все-таки день рождения, – она с надеждой посмотрела на Комиссарова. – Сергевна к нам подтянется. Да и поговорить, согласись, есть о чем.
– Прости, Женечка, – он поднялся со стула, – клянусь, я бы с радостью остался. Ты же знаешь… Но у меня на сегодня куча дел. И все неотложные. А завтра в семнадцатой две очень трудные плановые операции. Прости, не могу.
Уже в дверях, махнув ей рукой на прощание, сказал:
– Телефоны включить не забудь.
Когда он вышел, Женя так и сделала. Боже! Что тут началось! А точнее сказать: продолжилось.
Джип ехал в направлении области по Щелковскому шоссе. В салоне автомобиля «Land Crauser 100» находились четыре человека. За рулем сидел Сергей, сын Остроголова, и, надо отметить, он вел машину достаточно уверенно и профессионально. Рядом на переднем пассажирском сидении расположился старший сын банкира Эдуарда Гостева Владислав. Из прочитанного ранее не трудно сделать вывод, что они с Сергеем дружили с детства, и поэтому его присутствие в данный момент, не вдаваясь в подробности, можно считать абсолютно оправданным. Владислав периодически отклонял голову назад, чтобы в очередной раз посмотреть в боковое зеркало заднего вида. Убедившись, что ситуация «на хвосте» не меняется, иронично улыбался, слегка покачивая головой.
Сзади за спиной у Владислава сидел Леонид, мужчина лет сорока, сурового вида охранник с непроницаемым лицом. И, наконец, за Сергеем неприметно устроилась Лариса Дмитриевна, одетая в темное демисезонное пальто. Ее голова была покрыта черным шелковым платком. Она, не отрываясь, смотрела в окно на проносившиеся мимо дома, деревья, бензоколонки, и во взгляде ее ощущалось удивительно всепонимающее спокойствие, которое, бывает, посещает человека, когда уже все решено, но от этого решения, как правило, на душе не остается тяжести. Вероятно, это состояние можно было бы назвать еще одним красивым словом – умиротворение. Но это только вероятность. В глазах Ларисы Дмитриевны тоненькой прозрачной пленкой, пусть и незаметно, но все ж перемешались легкая грусть с почти детской по ощущениям тревогой, которые, наверное, не позволяли ей забыть, а значит, и отрешиться полностью от прошлого.
Так они проехали поворот на Щелково; миновали Бахчиванджи с поворотом на Звездный городок; деревни Юность, Райки; затем еще двадцать километров до «крестов»; после слева обогнули Черноголовку и через тринадцать километров, въехав в деревню Мележа, покинули Московскую область, оказавшись во Владимирской. Затем еще двенадцать километров – и направо по «бетонке» мимо деревни Оленино, по мосту через живописную речку Шерна до поворота на Киржач, ничем непримечательный городок во Владимирской области, в котором, впрочем, раньше шили парашюты, а теперь, наверное, для государства Российского парашюты стали рудиментом… Итак, еще пятнадцать километров после поворота и, может, километр с небольшим до центра города, где с девятнадцатого века сохранились торговые ряды, а с двадцатого большая ленинская голова на центральной площади.
Обогнув площадь и оставив справа по борту пожарную часть, машина остановилась возле ворот женского Зачатьевского монастыря. Все четверо не спеша вышли из машины. Хотелось бы отметить одну характерную деталь: за все время следования никто из них не проронил ни единого слова.
Чуть поодаль остановились два джипа, из которых вышли бравые ребята в костюмах и галстуках и принялись внимательнейшим образом осматривать местность и близстоящие строения.
– Владик, – обратилась к нему Лариса Дмитриевна, – я тебе очень благодарна, что ты не оставил Сережу и поехал с нами. У тебя замечательное сердце, и ты настоящий друг. Благослови тебя, Господь!
– Да ну что вы, тетя Лариса, это же не мешки таскать. Хотя… – он окончательно потерялся, не зная, что ответить. – Ай!.. В общем, все нормально.
– Леня, – она посмотрела на охранника, – вы с Владиком оставайтесь здесь, а меня Сережа проводит.
Так и не сумев поднять глаза, Леонид утвердительно кивнул головой.
Осенив их крестным знамением и поклонившись, она едва слышно произнесла:
– Да пребудет с вами Господь, спаситель наш! Прощайте, дорогие мои.
Взяв за руку сына, Лариса Дмитриевна неспешной, но твердой походкой направилась к открытой калитке монастыря. Подле нее они и остановились.
– Сереженька, родной мой сыночек, – она посмотрела на него глазами, полными любви, но странно, не было в них сейчас ни горечи, ни сожаления. Эти глаза смотрели ясно и открыто. – Ты уже взрослый. Ты вырос и все понимаешь. Я, как видишь, свой выбор сделала. Надеюсь, со временем ты меня простишь. Вообще знай: без прощения ничего бы не было. И нас, наверное, не было бы тоже. Ты только не грусти. Я же не умерла. Я живу, и мне так будет, наверное, легче. А у тебя не должно быть повода для грусти. Слышишь? Уныние – грех.
Лариса обняла сына, и они долго еще так стояли у ворот Зачатьевского монастыря, не обращая внимания на редких прохожих, карканье ворон и сильный порывистый осенний ветер. Такой же резкий и пронизывающий, как во дворе больницы, когда прощались Филарет с Остроголовым.
– Ты береги их всех, Сереженька, – она с нежностью гладила его мягкие волосы. – Люби сестру, отца и, конечно, же Мартышкина своего. Она у тебя очень хорошая. Я ее полюбила. А отца почитай. Он этого больше многих заслуживает… Ну что, сыночек, все? Давай прощаться?
Когда Лариса скрылась за стенами монастыря, Сергей неподвижно стоял и смотрел на калитку, которую его мать без суеты, одним движением руки закрыла за собой, и лишь абстрактному, усердно-творческому воображению не стоило б особого труда представить, что эта застывшая человеческая фигура стоит здесь уже очень и очень давно. Может, даже раньше, чем появилась на центральной площади ленинская голова или – что еще удивительнее – торговые ряды, сохранившиеся аж с девятнадцатого века.
– Дядь Лень, – обратился к охраннику Владислав, когда они остались вдвоем, – а зачем нам столько охраны? БТРа только не хватает со взводом автоматчиков. В сортир тоже будут сопровождать?
– Если потребуется, то будут, – невозмутимо ответил Леонид.
– Да-а-а, – задумчиво протянул Владислав. – Не вижу особого смысла. Если захотят, то все равно достанут. И потом, мы-то для них какой интерес можем представлять? Правда, если только нас взять в заложники…
– Сам же все понимаешь, – сказал охранник, набивая трубку табаком. – Чего тогда спрашиваешь?
– Да это я так, больше к слову. Просто мне такая жизнь не по душе.
– Зато не бомжуешь и по вокзалам не побираешься.
– Видно, у нас без крайностей никак не получается, – Владислав иронично улыбнулся, – либо бомж, либо в сортир с охраной. Когда же, наконец, что-то посередине появится?
– Это ты спроси, – Леонид усердно раскуривал трубку, – у Сережкиного отца. Да и у своего тоже.
Владислав не ответил. Он только задумчиво качал головой, глядя на неподвижно стоящего Сергея у ворот Зачатьевского монастыря.
Время шло, и становилось понятно, что Сережу уже давно пора каким-то образом выводить из оцепенения, но делать это очень осторожно и очень-очень деликатно. И дело даже не в том, что Леонид с Владиславом ясно осознавали: сам он с места не сдвинется, – но в том, что эмоционально это честное и пока еще открытое всему миру сердце могло бы просто не выдержать переживаний, лавиной свалившихся на него.
Подойдя к Сергею, Владик тихо спросил:
– Сережа, ты как? Может, пойдем? Или ты еще хочешь побыть здесь? В конце концов, мы же никуда не торопимся.
– Ну что ты со мной, как с ребенком, – услышал он в ответ тихий и на удивление спокойный голос Сергея. – Со мной все в порядке. Просто стою. Стою и думаю. Ладно, все, пойдем.
Они подошли к машине. Передняя пассажирская дверь была открыта, и Сергей как-то грузно и неуклюже опустился на порог автомобиля, сжав обе руки в кулак и опустив голову:
– Владька, скажи: ну и что мне теперь делать?
– Я не знаю, Серега. Не могу себя представить в твоей ситуации.
– А у тебя ее и не будет. У тебя «товарищи родители» из другого теста. Да и слава Богу.
– А я что, в этом виноват? – искренне удивился услышанному Влад.
– Да ты что, старик? – Сергей поднял голову и грустно улыбнулся. – Во всем виноваты обстоятельства. И все, что связано с ними. Вот так… Мне кажется, что я эту дорогу до Киржача могу проехать от начала и до конца с закрытыми глазами. Я за эти месяцы, наверное, раз двадцать мать сюда возил. Это дядя Сережа, друг отца… Ну, в смысле, Филарет… Одним словом, духовник ее сюда определил. Она же здесь месяц жила… Как послушница, что ли?
