Бернард Вербер - Империя ангелов
Кругом все орут. Режиссер не знает другого способа общения с актерами, кроме агрессии. Даже со мной он разговаривает только упреками: «Четче произноси слова». «Не поворачивайся спиной к камере». «Внимание, твоя рука в кадре». «Следи за разметкой на земле». И наконец, вершина: «Не делай ты такое лицо, у тебя раздраженный вид».
Да! Уж этот режиссер…
Никто никогда не вел себя со мной так неуважительно. Во время всей долгой карьеры манекенщицы даже самые истеричные кутюрье не позволяли себе так со мной обращаться. Это уже мой второй фильм, но я начинаю задаваться вопросом, создана ли я для кино.
Ричард очень нервничает. Я мешаю ему флиртовать, как он привык во время съемок. Он вдруг начинает хандрить, и мы часто ругаемся. Кто-то сказал: «Замужество – это три месяца, когда люди любят друг друга, три года, когда они ругаются, и тридцать лет, когда терпят». Мы начали прямо с трех лет ругани, и я не намерена начинать «тридцать лет терпения».
Я постоянно делаю маленькие рисунки. На них всегда два держащихся за руки человечка. Не знаю, почему я все время рисую одно и то же. Возможно, это способ прогнать из головы мою мечту об идеальной паре?
Я разглядываю себя в зеркало. У меня есть все, чего я желала. Я счастлива, но почему я этого не чувствую?
Меня мучает мигрень. Она меня не покидала с самого детства. Это постоянная колющая боль. Это мешает моей частной жизни, работе, лишает радости жизни. Как будто я никогда не могу быть по-настоящему одна. В голове у меня всегда сидит маленький зверек, который царапает изнутри череп, пытаясь освободиться. Это ужасно. И никакой врач не может определить причину.
Теперь я молюсь о том, чтобы у меня не было мигрени.
160. Жак. 23 года
Наконец звонит издатель. Книга продается плохо. «Крысы» не продались даже на половину того, что он ожидал. Каждый год во Франции публикуется столько романов, больше сорока тысяч, что трудно привлечь внимание к какому-то отдельному произведению. Чтобы моя книга пользовалась успехом, нужно нашествие крыс на Париж или чтобы наступил китайский год Крысы. К тому же у меня нет покровителя, ни одна знаменитость не влюбилась в мою книгу.
– Твоя штука с сотрудничеством-взаимоуважением-прощением, как ты ее придумал?
– Во сне.
– Да-а, так вот, по-моему, это была не очень хорошая идея. Я говорил с одним приятелем, критиком, и он считает, что это слишком назидательно и нервирует. Крыса, которая просит прощения, вызывает недоверие ко всей твоей работе по изучению их поведения. Крыса никогда не прощает.
– Я пытался представить, как крысы могли бы развиваться, будь они более сознательны. Ну, короче, это полный провал?
– Ммм… Ну, в общем, во Франции – да, – признается Шарбонье. – Правда, против всяких ожиданий, в России у «Крыс» большой успех. Там продано триста тысяч экземпляров за один месяц.
Вот это новость.
– И как вы это объясняете?
– В России телевидение очень посредственное, и население читает в сравнении с Францией гораздо больше.
Я хотел известности, и я ее получил… но не на своем языке. Конечно, нет пророка в своем отечестве, но в следующий раз, когда я буду молиться, я сделаю уточнение: «Лишь бы все получилось… во Франции».
Благодаря моему русскому успеху Шарбонье готов напечатать новую книгу. Есть ли у меня какой-нибудь проект?
– Э-э… да… Открытие Рая.
Не знаю, почему я это сказал. Слова сами вырвались.
– А почему именно это?
– Тоже из-за сна. Там были люди, которые летали по небу в поисках Рая в космосе. Мне кажется, это хорошая история.
Издатель с этим не согласен. Люди не готовы к тому, чтобы слушать о проблемах Рая со светской точки зрения. Все книги, в которых упоминается Рай, написаны для «укрепления веры». Это священный сюжет.
Я отвечаю, что как раз и хочу десакрализировать все это, поскольку не нужно отдавать религиям и сектам исключительное право говорить о Смерти и Рае.
Минутное раздумье на другом конце, и Шарбонье решает мне поверить. Через несколько дней я захожу в книжный магазин, где мой взгляд утыкается в стоящую на пыльной полке уцененную книгу: «Танатонавты». На обложке голубая спираль на черном фоне и имя: Мишель Пэнсон. Он тоже говорит о Рае, но заголовок, чересчур притянутый за уши, сыграл ему плохую службу. К тому же даже для тех, кто понимает смысл этого неологизма, «танатонавты», идея смерти недоступна. Кому охота покупать книгу о смерти?
Мне. Я ее покупаю и читаю. Я развлекаюсь тем, что пытаюсь найти решение загадки, проходящей через все произведение: «Как нарисовать круг и его центральную точку, не отрывая ручки от листа?» Решение состоит в том, что нужно загнуть угол листа (то есть изменить измерение) и нарисовать спираль на обеих сторонах. Я себе все мозги сломал, пока не обнаружил, что это и есть рисунок на обложке.
Я берусь за работу. Отключаю телефон. Выбираю как самую подходящую музыку «Симфонию нового мира» Дворжака. И пускаю мысли на самотек.
Придумать Рай. Это нелегко. Даже если о нем говорит много мифологий, место остается неясным. Как придать Раю достоверный вид? Планета? Слишком просто. Куб? Слишком геометрично. Группа астероидов? Слишком расплывчато. И снова решение мне указывает кошка. Мона Лиза II играет с водопроводным краном. Вода течет. Зная мои привычки, Мона Лиза опрокидывает флакон с пеной для ванны. Но поскольку сливное отверстие не закрыто, пена постепенно исчезает в нем.
Я думаю, что души, возможно, похожи на эти пузырьки. Я представляю, как они всасываются воронкой Рая. Пузырьки уносятся потоком в канализацию, и выйдут из нее в другом месте, в мире настолько сложном, что они не способны его понять. Как может пузырек определить, откуда он появился и куда направляется? Как может пузырек представить себе ванну, людей, канализацию, город, страну, Землю? В лучшем случае он может ощущать воду и теплую массу ванны… К тому же он должен бояться этой дыры, которая уносит его в неизвестность…
Так вот что мне предлагает Мона Лиза: перевернутый конус, воронка, спираль, всасывающая все до конца.
161. Наконец
Мне кажется, что мы летим прямо и прямо уже месяцы. Впечатление, что я плыву в океане. К счастью, мы не испытываем ни голода, ни жажды. И спать не хочется. По дороге Фредди развлекает нас анекдотами. Он уже все их рассказал по много раз. Мы делаем вид, что не замечаем.
Мы долго летим сквозь вселенную. И вот однажды…
– Галактика на горизонте! – орет Рауль, как в былые времена впередсмотрящий на мачте.
Вдали видно свечение, но не как от звезды. Наконец-то Андромеда! Она не в форме спирали, а чечевицеобразная. Мы несомненно первые земляне, а скорее первые «млечно-путяне», кто видит ее так близко.
Андромеда более молодая галактика, чем наша, и ее звезды более желтые, чем у Млечного Пути.
На этот раз мы добрались.
Мэрилин Монро указывает на центр галактики. Она что-то заметила. Там тоже находится черная дыра. Возможно, это общее правило для всех галактик: черная дыра является стержнем, вокруг которого вращается душащая его масса звезд?
Мы пикируем в направлении этой воронки. Мы пролетаем звезды, планеты, метеориты, которые всасываются этим небесным отверстием! Мы любуемся на них и вдруг видим пролетающую душу. Когда проходит первое удивление, мы пытаемся последовать за ней, но она летит слишком быстро.
Мы останавливаемся, чтобы попытаться понять значение увиденного. Это была душа. Значит, здесь есть сознание. Значит, есть и разумная жизнь. Вот что открывает огромные возможности…
– Что это пролетало, бог или инопланетная душа? – спрашивает Рауль, убежденный, что открыл царство богов. Что касается нас, то Фредди, Мэрилин и я убеждены, что встретили инопланетян.
Мимо пролетают другие эктоплазмы. Мы пытаемся перехватить их, но они каждый раз ускользают. Если это мертвые, то я никогда не видел душ, которые бы так спешили на собственный суд.
Черт побери, и черт побери, и черт побери! – повторяет Рауль, который никак не может прийти в себя.
Наконец кто-то делает нам знак.
– Вы кто?
Это эктоплазма, но она светится не так, как мы. Наша аура голубоватого цвета, а ее скорее розоватого.
– Мы ангелы с Земли.
Вид инопланетного ангела вполне обычный. Это худой тип, похожий на провинциального начальника железнодорожной станции. Он выглядит таким же удивленным, как и мы.
– С Земли? А почему это называется Земля?
– Потому что это материал, который образует ее поверхность. Песок, земля.
– Ммм… А где это, Земля?..
– Э-э… вот там, – отвечает Мэрилин, указывая в направлении, откуда мы прилетели.
К счастью, мы общаемся мысленно, переводчик нам ни к чему.
– Мишель Пэнсон, к вашим услугам, – говорю я.
Он решается представиться:
