Там мы стали другими - Ориндж Томми
Когда вторая пуля прошивает ногу, он спотыкается, но не теряет темпа. Их с Чарльзом разделяют двадцать шагов, десять. Еще один удар – на этот раз в предплечье. Пара пуль попадает в живот. Он чувствует их и не чувствует. Тони бросает им вызов, таранит их головой. Горячий тяжелый вес и скорость пуль пытаются оттолкнуть его назад, потянуть вниз, но его не остановить, не сейчас.
Уже в нескольких шагах от Чарльза, Тони улавливает в себе что-то настолько спокойное и безмятежное, что кажется, будто это излучается в мир, заглушая его до состояния расплавленной тишины. Тони готов пройти сквозь любое препятствие, что встанет у него на пути. Звук рождается в его теле – прорастает из живота, выходит через нос и рот. Рев и грохот крови. Тони чуть пригибается, приближаясь к Чарльзу, и атакует его в прыжке.
Тони тяжело приземляется на Чарльза. Чарльз тянется к горлу Тони, сдавливает его. Тони снова видит, как наползает темное пятно. Он отталкивает лицо Чарльза, тычет большим пальцем ему в глаз, надавливает. Он замечает пистолет Чарльза, что валяется на земле возле его головы. Собирая остатки сил, Тони перемещает свой вес, сваливается боком, хватает пистолет. Прежде чем Чарльз успевает оглянуться или снова потянуться к шее Тони, тот выстреливает ему в висок и видит, как падает тело, из которого уходит жизнь.
Тони перекатывается на спину и тут же тонет. Зыбучие пески. Небо темнеет, или темнеет у него в глазах, или он просто погружается все глубже и глубже, устремляясь к самому центру Земли, где он мог бы соединиться с магмой, водой, металлом или чем-то еще, что остановит его, поглотит, удержит там навсегда.
Но погружение прекращается. Он ничего не видит. Он слышит какие-то звуки, похожие на плеск волны, слышит далекий голос Максин. Ее голос отдается эхом, как бывает, когда она на кухне, а он рядом, под столом или шлепает магнитами по дверце холодильника. Тони гадает, не умер ли он. И не окажется ли кухня Максин его последним пристанищем и смертным одром. Но ведь Максин жива. И это определенно ее голос. Она поет древний шайеннский гимн, который часто напевает себе под нос, когда моет посуду.
Тони осознает, что может снова открыть глаза, но держит их закрытыми. Он знает, что в нем полно дырок. Он чувствует каждую из тех пуль, что пытаются прибить его к земле. Он вырывается из своей оболочки, воспаряет и с высоты смотрит на свое тело, вспоминая вдруг, что на самом деле никогда не был собой настоящим. Он никогда не был Тони, точно так же, как никогда не был Дромом. Оба были масками.
Тони снова слышит, как Максин напевает на кухне, и вот он уже там. Ему четыре года, на дворе лето, и можно не ходить в детский сад. Он на кухне с Максин. Он – не двадцатиоднолетний Тони, вспоминающий себя, четырехлетнего. Он просто снова там, пройдя обратный путь к себе, четырехлетнему Тони. Он стоит на стуле и помогает ей мыть посуду. Окунает руку в раковину с мыльной водой и пускает на Максин пузыри со своей ладошки. Она не находит это забавным, но не останавливает его. Просто пересаживает эти пузыри ему на макушку. Он все спрашивает у нее: «Кто мы такие? Бабуля, кто мы такие?» Она не отвечает.
Тони опускает руку обратно в раковину с мыльной водой и снова выдувает на пузырьки. Какие-то остаются у нее на лице, и она не смахивает их, а невозмутимо моет тарелки. Тони думает, что это самое смешное зрелище из всего, что он видел в жизни. И он не знает, знает ли она, что это происходит, или их действительно там нет. Он не знает, что его там нет, потому что он там, в том моменте, который не может вспоминать как прошлое, потому что это происходит с ним сейчас. Он на кухне, с Максин, пускает мыльные пузыри.
Наконец, отдышавшись и сдерживая смех, Тони говорит:
– Бабуля, ты же знаешь. Ты знаешь, что они там.
– Что такое? – недоумевает Максин.
– Ба, ты играешь, – говорит Тони.
– Играю во что? – спрашивает Максин.
– Они там, ба, я вижу их собственными глазами.
– Иди-ка лучше поиграй и дай мне спокойно закончить. – Максин улыбается. И ее улыбка говорит ему, что она знает о пузырях.
Тони играет с трансформерами на полу своей комнаты. Он заставляет их сражаться, как в замедленной съемке. Он теряется в истории, которую придумывает для них. История всегда одна и та же. Сначала битва, потом предательство и в финале – жертва. Хорошие парни в конечном итоге побеждают, но один из них умирает, как Оптимус Прайм в фильме «Трансформеры», который Максин разрешила ему посмотреть на том стареньком видеомагнитофоне, хотя и сказала, что он еще слишком мал для такого кино. Однажды они смотрели его вместе и в тот момент, когда поняли, что Оптимус умер, переглянулись и увидели, что оба плачут, и это заставило их рассмеяться. Волшебный миг, когда они вместе смотрели фильм в темноте спальни Максин, и оба смеялись и плакали одновременно.
Когда Тони уводит трансформеров с поля боя, они говорят о том, как бы им хотелось, чтобы все сложилось по-другому. И жалеют о том, что выжили не все. Оптимус Прайм у Тони говорит: «Мы сделаны из металла, сделаны твердыми, способными держать любой удар. Мы созданы для того, чтобы трансформировать себя и становиться лучше. Так что если у тебя появится шанс умереть, спасая кого-то другого, используй его. Каждый раз. Вот для чего сюда поместили автоботов».
Тони снова на поле. Каждая дырка – ожог и разрыв. Теперь ему кажется, что он не сможет всплыть вверх, но вместо этого провалится внутрь чего-то, что находится под ним. Там якорь – то, к чему он был привязан все это время, как будто в каждой дырке от пули торчит крючок, и невидимые нити, что крепятся к этим крючкам, тянут его вниз. Ветер с залива проносится сквозь стадион, просвистывает сквозь него. Тони слышит птицу. Не снаружи. Ее голос доносится из той глубины, к которой он привязан, из середины его середины. Из самой сердцевины его. Птица в каждой дырке от пули. Поет. Хранит его. Не дает ему уйти. Тони помнит, что сказала ему бабушка, когда учила его танцевать.
– Ты должен танцевать, как птицы поют по утрам. – И показала ему, как легко парит в танце. Она подпрыгнула, и пальцы ее ног устремились туда, куда позвало тело. Ноги танцора. Не знающие гравитации. Сейчас Тони, как никогда, нужна эта легкость. Пусть ветер завывает в его изрешеченном пулями теле. Он будет слушать пение птиц. Тони никуда не уйдет. И где-то там, внутри, где он есть, где он будет всегда, даже сейчас царит утро, и птицы, птицы поют.
Благодарности
Я бесконечно благодарен моей жене Катери, моему первому (лучшему) читателю/слушателю, которая с самого начала верила в меня и в эту книгу; и моему сыну Феликсу за то, что помогает мне и вдохновляет меня стать лучше как писателю и человеку. За вас обоих я готов отдать жизнь. И без вас у меня бы ничего не получилось.
Выпустить эту книгу в мир помогли усилия и поддержка многих людей и организаций. Я благодарю всех и каждого. Издательство The MacDowell Colony – за поддержку моей работы задолго до того, как она стала тем, чем является сейчас. Дениз Пэйт из Оклендского Фонда культуры и искусств – за финансирование проекта сторителлинга, хотя он увенчался успехом разве что в беллетристике, в одной из глав этого романа. Пэм Хьюстон – за все, чему ты меня научила, и за то, что первая поверила в эту книгу настолько, чтобы сделать рассылку рукописи. Джона Дэвиса – за поддержку, оказанную мне и программе MFA (Института искусств американских индейцев), которую я окончил в 2016 году, за неоценимую помощь в редакторской работе и за веру в меня с самого начала. Шерману Алекси – за то, что помог этому роману стать лучше, и невероятную поддержку с того самого дня, как рукопись была куплена издательством. Терезе Мэйлхот, которая постаралась, чтобы наши писательские жизни шли параллельно друг другу; поддерживает меня во всем и не перестает восхищать меня своим талантом писателя. The Yaddo Corporation – за предоставленную возможность комфортно работать над завершением книги. Writing by Writers, вы чрезвычайно помогли мне со стипендией в 2016 году. Клэр Вэй Уоткинс, спасибо за то, что терпеливо слушала, как я читаю, и сочла книгу достойной, чтобы отправить ее своему агенту. Дереку Паласио – за ценные советы в работе над рукописью и за поддержку, оказанную мне после окончания университета. Всем писателям и педагогам IAIA, которые многому меня научили. Моему брату Марио и его жене Дженни – за то, что позволяли мне спать на их диване, когда бы я ни приехал в город, и за их любовь и поддержку. Моим родителям, которые всегда верили в меня, за что бы я ни брался. Кэрри и Ладонне. Кристине. За все, что мы пережили и всегда помогали друг другу на этом пути. Мэми и Лу, Терезе, Белле и Секвойе – за то, что сделали нашу семью такой дружной. За то, что помогли мне найти время для писательства. За то, что окружали моего сына заботой, теплом и любовью, когда я бывал в отъезде, чтобы работать над книгой. Дяде Тому и тете Барб – за то, что помогают и любят всех в нашей семье. Саб и Кейси. Мой дядя Джонатан. Марта, Джери и Джеффри, спасибо вам за то, что были рядом, когда наша семья нуждалась в этом больше всего. Моему редактору Джордану – за любовь и веру в книгу, которую ты помог сделать лучше, чем я мог бы об этом мечтать. Моему агенту Николь Араги – за чтение рукописи по ночам и на рассвете, когда, казалось, мир разваливается на части; за все, что ты сделала для меня и для этой книги с тех пор. Спасибо всем, кто трудится в Knopf, за их неиссякаемую поддержку. Туземной общине в Окленде. Моим ныне живущим шайеннским родственникам и моим предкам, которые прошли через невообразимые страдания и трудности и усердно молились за всех нас, кто пришел им на смену, и мы будем так же усердно молиться и упорно трудиться для тех, кто придет за нами.
