Дмитрий Вересов - Книга перемен
— Ой, кто это? — от неожиданности неуклюже повернулась Наталия. — Ой, Аврорка! Ты здесь как?
— Я — никак, Графинчик. Это мой Маугли — как. Франик, иди сюда, в конце-то концов!
— Маугли? Это что, из кино? Тот самый? Маугли! Ну и ну! Светочка, иди сюда скорей, я тебя познакомлю с Маугли. Аврорка! Здорово, что встретились. Нет, правда!
К Наталии подошла длинненькая худышка. В ней Аврора узнала виолончелистку из ансамбля Троицкой. Девочка вежливо поздоровалась, а Франик, который макушкой доставал ей до основания шеи, демонстративно отвернулся, хотя и сознавал, что ничего плохого та ему не сделала.
— Жирафа винторогая, — еле слышно сквозь зубы пробормотал он, искоса разглядывая заверченные улиткой косички на висках. Ну не нравилась ему Светочка-конфеточка, хоть убей. — Удочка наканифоленная, дудка.
Франика, к его же счастью, никто не слышал, подружки, встретившиеся через много лет, вообще ничего не слышали, болтали, перебивая друг друга, и, забыв обо всем, семенили под руку, спотыкаясь на каждом шагу, в сторону буфета. Дети посмотрели друг на друга, Светочка — с любопытством и дружелюбно, Франик — со злым коварством, и отправились следом за своими мамами, Франик — руки в задних карманах джинсов и не глядя по сторонам, так как сопровождавший объект был недостоин его внимания, Светочка — широким страусиным шагом, делая попытки поймать взгляд этого интересного мальчика, киноактера, и завязать с ним разговор. Им пришлось усесться рядом за столик и самим сделать заказ, на собственный детский вкус, так как дамы погрязли в воспоминаниях и сами оказались виноваты в том, что им пришлось запивать взбитые сливки и немыслимую гору мороженого с орешками четырехградусным лимонадом «Буратино».
— Что за гадость такая? — удивилась Наталия. — У меня — печень. — И рассеянно допила стакан до дна, продолжая рассказывать о своем струнном детище: — Ты понимаешь, Аврорка, так смешно: мы только на концертах «Амати и Гварнери», на афишах, а по документам проходим как «Веселые нотки». Нет, ты понимаешь, что за… что за фигня?!
— Графинюшка, ты все та же, — засмеялась Аврора, — словечки у тебя… как будто ты не утонченная интеллигентная девушка, музыкантша-виртуоз, а Вася-водопроводчик из анекдотов.
— Я не утонченная, это ты зря. Когда это я была утонченной? Я грубый ремесленник, тачаю из звуков… нечто. А еще я говорю «задница» и.
Светочка покраснела и перевела умоляющий взгляд на мать, а Франик фыркнул в сливки, повеселел и прислушался.
— Вот кто у меня по-настоящему утонченный, — кивнула Наталия на Светочку. — И откуда это в ней при такой мамаше? Наверное, от папочки. Вот уж у кого была тонкая нервная система. Он играл на валторне и все время переживал, по каждому поводу — мигрень. Картошки в доме нет — мигрень, раковина засорилась — мигрень, белье в прачечную снести — мигрень с осложнениями вплоть до поноса, выполнить супружеские обязанности, — понизила голос Наталия, — гран-мигрень, почти кома, ребенка из школы забрать — ну просто ой. Мы развелись, к счастью. Нет, мой Светик не такой, мой Светик — нежный цветочек, но добрый помощник, сама деликатность и очень, очень талантлива.
Светочка зарделась, а Франик, заметивший это боковым зрением, тихонько пробормотал: «Помидориха тощая». Светочка все же услышала, чего он, собственно, и добивался, покраснела еще больше, опустила повлажневшие глазки и прикрыла поползшие вниз уголки рта стаканом с желтой газировкой. Аврора, заподозрив, что Франик творит недостойное, в упор посмотрела на него и, понадеявшись, что тот примет во внимание намек, вновь обратилась к подруге:
— Натуля, я все равно не поняла, что там у вас такое сложное с названием ансамбля. Почему их все же два?
— Потому что эта детская музыкальная комиссия, заслуженные музыканты, так называемые, которые умеют только хором пукать, как я подозреваю, так вот это у., ладно, убоище… это убоище решило, что детский ансамбль и должен называться по-детски: «Веселые нотки», «Поющие струнки», «Сладкие пяточки», «Дружные ясельки». Не доходит до них, до убогих, впавших в детство маразматиков, что детишки у меня вполне музыкально взрослые. Они многое, многое умеют. Они уже профессионалы высокого класса, творцы. Видела, как мы держимся на сцене? Как у себя дома. Этакий домашний концерт в свое удовольствие. Домашний концерт для истинных ценителей. И репертуар у нас взрослый — Гайдн, Бах, Шёнберг, Мендельсон и Паганини. Мы сами переложили Брамса и Гершвина, вот какие мы смелые. Поэтому я обнаглела и заказала афиши с тем названием, которое нам всем понравилось. Кое-кто пошипел, но мы же победили в куче конкурсов! И называемся теперь как хотим. «Амати и Гварнери»! Это вам не какие-нибудь там «Удалые погремушки», «Счастливые свиристелки».
— Ты великий воитель, Наташка! Просто Цезарь и Александр Македонский в одном лице! — восхитилась Аврора.
— Да, я очень воинственная и независимая, — серьезно кивнула Наталия. — Но кто все-таки заказал эту жирную, приторную пакость? Я не помню, чтобы я. Аврорка?
— Что ты, что ты! Не я! Я полагаю, Франик постарался, известный сладкоежка. Франик?
— А что надо было? Сидеть и ждать? Есть же хочется после всего этого. Скрипучего.
Наталия искренне во весь голос расхохоталась, откинувшись на спинку стула:
— Ох, ох, у него оскомина, у бедного котеночка! Ох, ох, надо сладеньким заесть! Нет, что за прелесть юноша! С ним надо ухо востро. А то возьмет и под шумок. И сама не заметишь, что тебе скормили! А глазки невинные, как у воришки-карманника! Ох, уморил! И, главное, Светка моя ест, и хоть бы что! А она вообще ничего не ест никогда, святым духом питается, проблемы с аппетитом, а тут. Светка, и ты все это съела? Умница! Солнышко! Вот так Маугли! Талантище!
Франик сделал невинные глаза и сказал:
— Ну, я не знал, простите, что ее кормить нельзя. Значит, она сейчас спать будет. У нас на съемках удав был тощий-тощий, а как обожрется, так и спит сутками.
Аврора побледнела от гнева, а Наталия, казалось, наоборот, пришла в восторг от грубости Франика.
— Ну, артист! — воскликнула она. — Похоже, мы с тобой одного поля ягоды, а, Маугли? Обожрется! Восторг! Не реви, Светка! Бывает, настоящие мужчины за грубостью скрывают нежные чувства, свою безбрежную любовь. Кстати, они приходят в восторг, когда получают сдачи. Что-то там такое было у Шекспира, а закончилось все, понятное дело, свадьбой.
— Никакие это не нежные чувства, — бушевала Аврора чуть позже в номере гостиницы, наедине с Фраником. — Это обычное беспардонное хамство! Франц! Что тебе сделала эта девочка? Милейшее, тонкое существо! Воспитанная и от природы деликатная! Сокровище, а не ребенок. А ты… ты вел себя как чудовище, дикарь! И — подло!
