Дмитрий Быков - Эвакуатор
— Куда брать? — Майнат даже подпрыгнула на сиденье. — Меня нельзя брать! Я никуда из Москвы не поеду!
— Вот и не езди, — сказала бабушка.
— Ой, ну что вы все, честное слово… — сказала Катька и осеклась. Москва горела.
Дождь к вечеру перестал, и в ранней ноябрьской темноте ближе к центру то тут, то там озарялись красными отблесками угрюмые дома. Желтых, уютных окон почти не было, но темные стекла тут и там вспыхивали алым: покидаемый город горел, как перед нашествием Наполеона. Пронеслась, ревя сиреной, одинокая пожарная машина — и все опять затихло. Вдруг пламя вырвалось из ближайшего дома, словно до поры огонь еще чего-то стеснялся — но вдруг получил тайный знак, что бояться больше нечего и можно резвиться безнаказанно. Дом мгновенно утонул в пламени, со звоном лопнули стекла, послышался грозный гул.
— Быстрее надо, — сказал дядя Боря и поехал быстрее. — А то действительно, прямо как догоняет кто.
На их улице все было пока спокойно, и даже светилось несколько окон в роскошном доме напротив. Дом состоял из шести башен, соединенных надземными коридорами, и принаждежал Государственной Думе, даже теперь о чем-то себе думавшей, наверное.
— Подождите в машине, — сказала Катька. — Майнат, ты же никуда не спешишь?
— А? — спросила Майнат. Она пребывала в угрюмой задумчивости.
— Не спешишь, говорю, никуда?
— А? Нет.
— Ну, я быстро. Сейчас, дядь Борь, только мужа моего захватим. Я тебе и денег вынесу.
— Да на что мне теперь деньги, — спокойно сказал дядя Боря. — Летим так летим. Только у меня загранпаспорта нету.
— Не надо нам загранпаспорта, — в сотый раз повторила Катька. — Подождите, сейчас спущусь.
Лифт не работал. Правильно. Она стремительно взбежала на свой шестой этаж. Слава Богу, они были дома, никуда не сбежали и ждали. Подуша смотрела телевизор. Показывали мультфильмы Сутеева, и позднеимперские зайчики и белочки выглядели такими же несчастными и беззащитными, как те, под дождем, в Сухиничах.
— Мать не поедет, — сказал Сереженька тихо и грустно, как человек, переживший сильное нервное потрясение.
— Почему?
— Она уже уехала. С другим человеком.
— Куда?!
— В Штаты. Ее увозит какой-то секретный мужик, с которым у нее, оказывается, роман.
— И ты не знал?!
— Ага. Представляешь, не хотела травмировать.
— Черт-те что. Какой хоть мужик?
— Я не знаю. Она нас не знакомила. Говорит, что военный летчик. Предлагала лететь с ней, но я сказал, что без тебя никуда не поеду.
— Спасибо, — сказала Катька. — Это благородно.
Черт бы драл его благородство. Пусть бы оставил Подушу и летел на все четыре стороны.
— Ты представляешь? — спросил Сереженька. — Сказала, что имеет наконец право на свою жизнь, а до этого заедала мою, но теперь избавляет меня от себя. Я говорю — мать, давай вместе в Германию, у Катьки есть возможность. Все, как ты сказала. А она — нет, я в Штаты, ты ко мне приедешь потом. Я не могу больше висеть у тебя на шее. Так и сказала. Представляешь? Значит, она все время думала, что она мне в тягость.
— Может, ты сам себя так вел?
— Ну Кать, ну правда! Когда я себя так вел?
— Не знаю. Орал ты на нее все-таки порядочно.
— Господи, ну мало ли на кого я орал! На тебя, на нее… Я же от боли орал, пойми. У меня тоже жизнь была не очень сахарная.
— Конечно, кто спорит.
— Они сегодня утром должны были улететь. Ты понимаешь? У нее уже год была, оказывается, вторая жизнь, а я ничего не знал. Ужас, да? Я думал, у меня ближе никого нет. — Он смутился и исправился. — Ты, Подуша и она. И теперь такой оборот. Ну с ума сойти, да?
— Да ничего не сойти. Она нестарая женщина, у нее может быть своя жизнь.
— А меня, значит, она бросает?
— Сереж, ты взрослый мужик. Опомнись, у тебя свой ребенок. Может она наконец отпустить тебя в свободное плавание?
— Ты ее с самого начала ненавидела, — тихо сказал Сереженька.
— Ладно, думай так, если тебе больше нравится. Собирайся, у нас мало времени.
— Подожди. А как мы полетим? Нужны документы на Подушу, полис медицинский, вещи все для нее…
— Ты еще не собрал вещи?!
— Я собрал, но я думал, тебе видней… ты мать все-таки…
— Сережа! — заорала Катька. — Понимаешь ты или нет, через два часа мы должны выехать из Москвы! Ты вообще сделал что-нибудь или нет, черт, дьявол, или сидел тут в прострации, переживая приступ второго рождения! Где чемодан?!
— Вот, — он показал раскрытый чемодан, из пасти которого торчали подушины колготки и свитерки, в полном беспорядке.
— Ладно, собирай все, что нужно тебе. Много не бери, у нас там мало места.
— Ты можешь мне наконец сказать, куда мы летим?
— Мы летим в Германию, к моим родителям, брат устроил меня на чартерный рейс. Сережа, все надо делать очень быстро! — От отчаяния она затопала на него ногами.
Он принялся вяло вытаскивать из шкафа свои вещи и складывать их в гигантский рюкзак, с которым хаживал в свои любимые походы.
— Пиджак тебе там не понадобится! — заорала Катька. — И костюм не понадобится! Бери теплые вещи, сапоги, носки, только для дороги, остальное купим!
Он так же вяло стал вешать пиджак обратно в шкаф, потом туда же костюм, костюм свалился, он подобрал и тщательно стал его цеплять обратно на вешалку… Катька перестала обращать на него внимание, пошвыряла в чемодан все подушины вещи (Подуша цеплялась за ноги, прижималась, пищала: «Мама! Куда мы едем?» — «К бабушке». — «В Блянск?» — «В Германию. Брянская бабушка внизу, в машине». — «Мама! А Гемания далеко?» — «Близко, очень близко»).
— Документы взял?
— А какие нужны?
— Все! — рявкнула она. — Загранпаспорта, просто паспорта, медкарта на Польку! Там проверки на каждом шагу!
— В Германии?
— У нас на МКАДе! Мой паспорт не ищи, он у меня. Все, только бутылку воды Польке возьми. И пошли быстрей. Да не из-под крана, Сережа! У нас что, кипяченой нет?
— Нет.
— Ну, набирай из-под крана, черт с тобой. Ты сам не мог об этом подумать?
— Я думал, купим…
— Где, что ты сейчас купишь?! Ты в магазины заходил сегодня?!
— Нет… У нее со вчерашнего дня еще остались йогурты, пудинг я вчера достал тоже…
— Клади к себе пудинг… а, черт, раздавится. Ладно. Все, выходи.
— Подожди. Надо же запереть.
— Ну, запирай.
На улице почему-то стало жарко. Это мне жарко, наверное, подумала Катька. Она тащила за собой кое-как одетую Подушу, вцепившуюся в ее правую руку, а левой волокла тяжелый чемодан на колесиках. Чемодан был старый и ехал с трудом — колесики заедали.
— Сюда, в машину.
