Сергей Минаев - Media Sapiens. Повесть о третьем сроке
Будущее
СТРА-
НЫ!
Он даже останавливается, для придания своей речи вящей торжественности.
Что же, не знаю как для страны, а для меня последние успехи имели колоссальное значение. Во-первых, Вербицкий стал воспринимать меня чуть ли не героем отечественной медиа. Ввёл в ближний круг, намекал на скорый совместный визит в Лондон, а однажды даже пригласил на семейный ужин в «Царской охоте». Во-вторых, в глазах Вадима и его непосредственных подчинённых я стал кем-то вроде гуру. На собраниях люди внимали моим речам подобно откровениям Дельфийского оракула (я даже перестал выступать на собраниях в состоянии похмелья, дабы особо ретивые из них не поспешили воплотить в жизнь какую-нибудь совсем уж сюрреалистическую из моих задумок). Некоторые молодые сотрудники копировали мои жесты и манеру говорить. Что мне, безусловно, импонировало. В-третьих, нам существенно увеличили финансирование.
Пока Вербицкий рассказывает, мы сидим и занимаемся обычными для такой ситуации делами: Вадим рассматривает собственные ногти, а я – стены кабинета. Вербицкий, увлечённый собственной речью, не обращает на нас никакого внимания. Как всякий человек, испытывающий страсть к ораторству, но оратором так и не ставший, Аркадий Яковлевич использует любую возможность, чтобы превратить свой кабинет в трибуну. Малочисленность аудитории его не смущает. Вероятно, в эти моменты он представляет себе, что вместо нас двоих перед ним сидит несколько сотен слушателей, замерших в благоговейном трепете. Смотря, как увлечённо Вербицкий ораторствует, я спрашиваю себя, тренируется ли он в одиночестве? Мне представилось, как Вербицкий подходит к картине, занимающей всё свободное пространство стены между книжным шкафом и окном, встаёт перед ней и что-то долго вещает, попеременно всматриваясь в каждое из лиц. Лиц было шесть штук – три в верхней части полотна, три в нижней.
Когда я увидел картину в первый раз, я подумал, что это подлинник Уорхолла. Действительно – лики Джона Леннона в типичных круглых очках, написанные розовой, голубой и оранжевой краской, смотрелись очень аутентично. Но, присмотревшись к ней однажды внимательнее, я понял, что изображения на картине чередуются: одни действительно являются лицами Леннона, а другие – лишь ловко стилизованными под Леннона лицами Михаила Ходорковского. Также в круглых очках. В углу полотна чётким типографским шрифтом было написано:
ROCK AND OILL:
Те, кто нас любят,
Смотрят нам вслед.
Понятно, что данный шедевр не имеет к Уорхоллу никакого отношения и является лишь имитацией его стиля. Равно как и надпись, представляющая собой вычурную пародию на песню Б.Г. «Рок-н-ролл мёртв».
Что-то мистически притягивающее было в этой картине. То ли техника исполнения вкупе со слоганом, то ли смесь духа хиппи 60-х с русским лагерным шансоном? В любом случае, если Вербицкий и тренировался в собственном кабинете, то только перед ней. Слишком уж мощная у неё была энергетика.
Вторым арт-объектом был плакат, стоявший в шкафу – чёрно-белый Чубайс, смотрящий куда-то вдаль и прикрывающий глаза от солнца ладонью, словно козырьком, и надпись:
И нет в России лучшей доли, чем
В ДОЛЕ!
Слава миноритарным акционерам!
У этого плаката был такой элегантный kick, сразу приводящий тебя в чувство. Смотря на него, я возвращался к мысли, что всё-таки нужно помнить о том, что ты занимаешься бизнесом. На столе Вербицкого зазвонил телефон.
– Алло? Да, Ольга. Хорошо. Спасибо, – он положил трубку, – Вадим, возьми пульт, включи Первый, там про этот ваш финансовый кризис говорят.
«Сегодня, в 13.00 пресс-секретарь банка „Зевс“ Василий Головенко сделал заявление для СМИ, в котором говорилось, цитирую: «наш банк испытывает некоторые трудности, но они, вопреки слухам, не связаны с действиями государственных органов,
– говорила ведущая, с каким-то особенно просветлённым лицом.
Мы работаем практически в круглосуточном режиме и уверяем всех наших вкладчиков, что к концу недели все проблемы, связанные с их счетами, будут решены», – конец цитаты. Головенко, в частности, заметил, что «нездоровая истерия в СМИ, вокруг банка инспирирована криминальными структурами».
– Ух, как интересно события разворачиваются, – говорит Вербицкий.
– Вот и всё. Это конец «Зевса», – Вадим повернулся ко мне и захлопал в ладоши.
– Пресс-секретарь их ещё, идиот, сделал акцент на том, что проблемы с госпроверкой не связаны. Фактически расписался в обратном. Интересно, кто их учит? – Я качаю головой – Сам себе в ногу выстрелил.
Новости закончились, и пошла реклама. Первым шёл ролик «Альфа-банка», в котором Герой Советского Союза космонавт Леонов говорил что-то вроде «если вы не верите в свой банк – забирайте вклады, а я своему банку верю».
– Смотри-ка, – Вербицкий ткнул ручкой в сторону Леонова, – правильный ход сделали. Антон, ты как считаешь, «Альфа» устоит?
– Как сила инерции пойдёт. Я так думаю, что после того, как «Зевс» грохнулся, все более или менее успокоится. Хотя статья в «Коммерсанте» фактически анонсирует общий кризис. Народ испуган очень.
– А дальше что?
– Дальше будем держать тренд в СМИ недели три. Народ окончательно озвереет, а там, глядишь, ещё какой-нибудь из банков грохнется. Многим из них просто первый толчок нужно дать.
– А толчков будет больше, чем достаточно, – соглашается со мной Вадим, – на теме кризиса сейчас мечтает отоспаться вся журналистская тусовка.
– Да, ребята, молодцы, – говорит Вербицкий, выключив телевизор, – Зайцевым и бомжами вы аудиторию напугали, финансовым кризисом вы её раздели, остаётся только, хе, хе, убить. Шутка.
– Убить мы её, Аркадий Яковлевич, можем только постоянной демонстрацией каких-нибудь шокирующих новостей. Может, нам телеканал открыть специальный? «Хоррор-ТВ». Позволят нам такие бюджеты? – спрашивает Вадим, – что-то типа «Дискавери».
– Бюджеты-то нам позволят, федералы не позволят. Все частоты под государственным контролем, – мрачно замечаю я.
– Насчёт «Хоррора», – обращается ко мне Вербицкий, смеясь. – А как вы умудрились прапора без ноги снять в первый раз?
– Да запросто, – пожимаю плечами я. – Одеялом накрыли, ногу подогнули, а на месте сгиба сделали пятно, типа кровь.
– А как федералы потом его в эфире заставляли прыгать на одной ноге, – Вербицкий закрывает ладонью рот и практически всхлипывает, – я чуть не умер, когда на это смотрел.
– Самое смешное было, когда они его с постели стаскивали, – говорит Вадим, – как он упирался и кричал «позовите мне адвоката».
Мы все дружно хохочем, и тут, как бы невзначай, я говорю Вербицкому:
