Ирэн Роздобудько - Амулет Паскаля. Последний бриллиант миледи (сборник)
За своим столиком Влада увидела Куртю и Зозуленко, но Ярика не было и здесь.
– Наш коллега, видимо, решил остаться голодным! – сказал Куртя, подвигая Владе стул.
На завтрак подавали салаты, овсянку, йогурты и холодную телятину. Влада едва притронулась к еде, выпила немного ананасового сока. Она заметила, что за соседним столиком отсутствует Атонесов.
– Ребята потихоньку бегут с парохода, – сказал Зозуленко, перехватив ее взгляд. – Не удивлюсь, если на этой остановке мы утратим еще несколько персон.
– Конечно же! – подхватил Куртя. – Все им кажется скучным! Вот если бы это был кругосветный круиз…
– Патриоты хреновы! – согласился с ним Зозуленко.
На этом разговор за столиком прекратилася, каждый был занят содержимым своей тарелки.
После завтрака Влада решила все же разыскать Ярика и решительно направилась в его каюту, которая находилась на второй палубе.
На стук никто не ответил. Влада подергала ручку, и, к ее удивлению, дверь открылась… Сразу же мощный сырой сквозняк закружил в своем вихре какие-то бумажки, лежавшие на столике, поднял облако пепла из пепельницы. На ветру затрепетала занавеска: в каюте был открыто окно. Влада быстро вошла вовнутрь и поспешила закрыть дверь.
– Ярослав, это я! – крикнула она, прислушиваясь к звукам в ванной комнате.
Но ответом ей была тишина. Без сомнения, Ярика в каюте не было, на столе стояла грязная чашка из-под кофе и бутылка коньяка…
Влада тронула разостланные на кровати простыни – они были холодные и влажные от мелких брызг, летящих из открытого окна. Значит, постель оставалась пустой, по крайней мере, часа два-три… Владе стало холодно, она решила закрыть иллюминатор. Она уже взялась за ручку и вдруг заметила на круглой пластиковой раме бурый след, такой, будто кто-то выплеснул в окно остатки кофе. Влада достала из ридикюля свой носовой платок, тщательно протерла белую раму и, прежде чем выбросить платок в реку, поднесла его к глазам. Потом пожала плечами, свернула из носового платка мягкий шарик, бросила в воду и закрыла окно. Нужно было незаметно выйти. Она уже стояла у двери в узком коридорчике, когда заметила, что ручка на двери тихонько поворачивается, словно кто открывает ее с той стороны. Влада плотно прижалась к стене и затаила дыхание. Она не ошиблась – кто-то осторожно и тихо открывал дверь. Влада плотнее вжалась в стену, наткнулась на спасительные двери ванной комнаты и так же осторожно и бесшумно начала отступать в темноту этой небольшой кабины, потом так же бесшумно скользнула в тень и спряталась за пластиковой шторой душа. Дверь ванной она закрыть не успела – в каюту уже кто-то входил…
Как в кривом зеркале, сквозь мутный пластик длинной шторы Влада разглядела, что это был один из друзей Дартова – Вадим Портянко. Лысый толстяк так же, как и она, удивленно оглядел пустую каюту, несколько раз окликнул друга, бросил взгляд на приоткрытую дверь ванной, прислушался, несколько раз растерянно повторил: «Ничего не понимаю…» и, прихватив со стола бутылку, так же тихо удалился.
Влада с облегчением вздохнула и, посчитав в уме до двадцати, тоже вышла из каюты.
Пароход уже причаливал к берегу, все члены делегации собрались на палубе, – Влада вышла в пустой коридор и поспешила присоединиться к остальным… День обещал быть жарким.
* * *– Клянусь тебе, Жан, еще раз повторяю… – Портянко, несмотря на то что рядом с бутылкой стояла рюмка, приложился к горлышку и жадно, не чувствуя вкуса, сделал три больших глотка. – Богом клянусь или чертом… если хочешь…
Они снова сидели в баре.
Так же гудел мотор, так же играла музыка, так же изрекал свои сентенции художник Скун. Пароход отчалил от славного города О., в котором за каких-то десять часов состоялось более двадцати встреч, творческих вечеров, гала-концерт и грандиозная праздничное гулянье в живописном историческом музее под открытым небом. Члены делегации уже прилично загорели, перетасовывались между собой, как колода карт, и пароход им стал как дом родной. Дартов улыбался и разглядывал свои безукоризненно подстриженные ногти.
– Вадик, ты блефуешь? – спросил он.
– Клянусь тебе, Жан… – в который раз дрожащим голосом повторил Портянко.
– Замолчи, гнида! – злобно процедил Дартов. – Надоело слушать! Но запомни, если ты решил достать меня – у тебя ничего не выйдет.
– Кля… – снова начал было Портянко и безнадежно махнул рукой.
– Завтра мы будем несколько часов стоять в бухте неподалеку от моей новой дачи, – сказал Дартов. – Там мы высадимся, я возьму все бумаги, и мы спокойно поделим наши дивиденды, обещаю… А сейчас иди, тебе надо проспаться! Ты хорошо поработал!
Портянко снова махнул рукой, тяжело поднялся из-за столика, пошел к выходу, но на мгновение остановился и снова подошел к Дартову:
– Жан, ты идиот! Ты не слышишь, что я тебе говорю. Увы… Но запомни: «НА НАС КТО-ТО ОХОТИТСЯ!» И я не знаю, кто из нас будет следующим…
– Ты мне угрожаешь?! Ты? – Дартов оттолкнул приятеля, и тот полетел в объятия московского гостя, который как раз входил в бар.
– О! Гавно само плывет в руки! – констатировал московский гость и ласково обнял Портянко за плечи. – Пашли выпьем! У меня в каюте есть классный самагон, не то что пойло в этом баре!
Увидев товарища, художник Скун поднялся из-за своего столика:
– Нальем-ка, братья! – закричал он и обнял Портянко с другой стороны. Так втроем они вышли из бара, сопровождаемые скептическим взглядом Жана Дартова.
Фантасмагория продолжалась, играла музыка, по всем углам целовались парочки, а в залах выступали и жаждали внимания творцы. Пароход выходил в море.
Часть четвертая
Есть лишь покой
– А поворотись-ка, сынку! – кричал Скун, выставляя Портянко из каюты. Тот пьяно сопротивлялся, хватаясь руками за дверной косяк. Скун оценил его подходящую позу и во всю силу залепил коленкой в толстый зад. Портянко потерял равновесие, выпустил из рук дверь и улетел в противоположную сторону коридора, а довольный Скун захлопнул дверь. Портянко полежал на ковре, устилающем коридор, прислушиваясь к тишине. Был третий час ночи.
После полного беспредела и разгула, происходящего в каюте, тишина показалась Портянко зловещей, неестественной и сразу же будто отрезвила его. Он поднялся с пола и, хватаясь руками за стены, побрел на вторую палубу, судорожно пытаясь вспомнить номер своей каюты и разыскать в карманах ключ.
«Клянусь тебе, Жан… – бормотал он. – Ты – настоящая сволочь, Жан… Я еще тебе покажу, вот увидишь…»
Узкий коридор, покрытый алым ковролином, тусклый свет маленьких круглых лампочек за матовым стеклом плафонов навевал неприятные ассоциации.
«Вот и дорога в ад…» – бормотал Портянко.
Пошатываясь, он наконец добрался до лестницы и поднялся в коридор второй палубы. За стеклянной дверью, ведущей наружу, мелькнула легкая тень.
«Люди!» – обрадовался Портянко и решил остаток пути пройти по палубе.
Он открыл дверь и полной грудью вдохнул свежий ночной воздух. В голове немного прояснилось.
«Нет, Жан, тебе меня не достать! – подумал Портянко. – Нет, нет и еще раз нет!»
Крупные неподвижные звезды стояли у него над головой, ветер холодил лысину. Портянко расправил клетчатый галстук, вытер им потное лицо, успокоился и взялся за ручку двери, чтобы вернуться в коридор.
– Не спится? – услышал он тихий голос за спиной. Из кромешной тьмы палубы выступил силуэт…
Портянко приветливо улыбнулся, чувствуя неловкость от того, что от него несет водкой…
* * *…Влада проснулась опустошенной и разбитой и решила целые сутки не выходить на палубу, не появляться в ресторане и на танцплощадке. Она заказала завтрак в каюту.
Официант с недовольным видом принес ей поднос с кофе, соком, порцией жареной картошки и отбивной по-французски. После завтрака Влада удобно устроилась в постели, задернула занавески и решила сегодня вообще не снимать ночную рубашку.
Она лежала на высокой подушке в полутьме (занавески были двойные, а нижние, пластиковые, были темно-синего цвета) и смотрела на узор теней, создаваемый тонким лучиком солнца, каким-то чудом проникшим сквозь крохотную, едва заметную дырочку в занавеске…
Она сложила руки на груди и вспомнила, что мать всегда делала ей замечания из-за этой любимой ее позы, мол, так лежат мертвецы. Теперь Влада лежала именно так и думала о том, что эта поза – когда обе руки сложены на сердце – утешающая, усыпляющая, умиротворенная, недаром кто-то давно придумал ее для тех, кто больше не будет суетиться. Она представляла себе, как рано или поздно застынет именно в такой позе, в полной темноте, в одиночестве с никому не нужной ритуальной атрибутикой, и завеса из белого гипюра будет лежать на ее заостренном лице… Будет ли она чувствовать что-нибудь?..
