Луи де Берньер - Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана
Дионисио и официальная группа встречающих не просто смутились, а готовы были сквозь землю провалиться: что гости подумают об их городе? Все прекрасно понимали, какая важная фигура посол, но почти никто не знал, как себя с ним вести. Дионисио пожал ему руку, а Серхио сделал книксен. Хекторо вынул изо рта сигару, уважительно сплюнул на землю и спросил:
– Привет, дружище, что сначала посмотрим – храм Виракочи или бордель?
Мисаэль стянул с головы сомбреро и глупо ухмыльнулся до ушей. Дон Эммануэль, возлагавший на этот день особые надежды, сказал, великолепно пародируя манеру учащихся общедоступной школы:
– Здорово, старый хрыч, чертовски рад тебя видеть!
Английский посол, приподняв бровь, ответил весьма сдержанно:
– Берти Вустер,[83] я полагаю?
На что дон Эммануэль низко поклонился и сдернул с головы шляпу, обнажив плешь, на которой Фелисидад под его руководством старательно вывела: «Боже, храни Королеву и всех, кто в ней побывал».
Посол приподнял другую бровь и насмешливо скривил губы.
– Желаю вам скорейшего выздоровления, – проговорил он и отошел поздороваться с мексиканцем-музыковедом, который представил его своим женам – Эне и Лене. Посланник, взглянув на одинаково одетых улыбающихся близняшек, заморгал. Потряс головой, словно прогоняя наваждение, и посмотрел снова: и впрямь две совершенно одинаковые женщины, притом жены одного мужчины. Посол выпучился и отошел поздороваться с Ремедиос и Глорией, которые были в полевой форме и с «Калашниковыми».
– Добро пожаловать, – заявила Ремедиос, – но ваша зарубежная политика дурно пахнет.
– Gracias,[84] – ответил посол; он почти не понимал кастильский диалект и старался угадать с ответом.
– De nada![85] – сказала Ремедиос, наслышанная, что британские правящие классы необычайно вежливы.
Тут вперед выступил Аурелио и преподнес каждому гостю традиционный мешочек с листьями коки и жавелью – едкой жидкостью для вызова духов. Генерал нахмурился, но из вежливости принял мешочек, за ним посланник и мама Хулия, которая уже собралась с духом и вышла к мечущимся свиньям. Она прошептала Дионисио на ухо:
– Что с этим делать?
– Обычно их здесь жуют, – ответил Дионисио, и, прежде чем он успел остановить мать, та засунула кусок коки в рот:
– М-мм, это шпинат такой, да?
Она потихоньку отправляла в рот все новые порции, и результат проявился чуть позже.
– Должен извиниться перед вами за весь этот беспорядок, – сказал Дионисио. – У нас тут неожиданно приключилось нашествие диких свиней, но мы делаем все возможное, чтобы от них избавиться.
– Ничего, мой мальчик, вы продолжайте, а мы постараемся не обращать на них внимания, – сказал генерал, шарахнувшись от молодого хряка с впечатляющими острыми клычками, которого пытался загнать француз Антуан.
Гостей повели знакомиться с городом; экскурсию со знанием дела вел учитель Луис, а переводил для посланника дон Эммануэль:
Учитель Луис: Вот храм Виракочи…
Дон Эммануэль (переводит): Вот наш самый большой нужник, который в плохую погоду используется и как бордель…
Мама Хулия: Чувствую себя изумительно!
Учитель Луис: А это – наш самый большой и, наверное, самый красивый обелиск в честь ягуаров…
Дон Эммануэль: Здесь представлен член Пачакамака, воткнутый небесам меж прелестных ножек…
Мама Хулия: В самом деле изумительно!
Учитель Луис: Наш столб, послуживший осью; на нем мы привезли в город огромную бухту веревки…
Дон Эммануэль: Наша телефонная система, работает на невидимых проводах…
Мама Хулия: О! Ах, ах, ах!
Учитель Луис: Вот ресторан «У донны Флор», он принадлежит Долорес.
Дон Эммануэль: Здесь Манко-Капак[86] провел четыре дня, когда подхватил дизентерию…
Мама Хулия: А есть совсем расхотелось, эге-гей, ляля-ля!
Учитель Луис: Ил доходил вот до этого места, пока мы не откопали город…
Дон Эммануэль: Во время последнего нашествия свиньи завалили город дерьмом вот посюда…
Мама Хулия (поет): Приплыл матросик из Перу, красавчик, просто душка…
Генерал Хернандо Монтес Coca: Господи, что это на тебя нашло, дорогая?
Мама Хулия (поет): Всех мужиков к чертям пошлю, ему – моя подушка…
Генерал Хернандо Монтес Coca: Да прекрати же ты, ради бога, женщина!
Учитель Луис: А здесь Дионисио устроил пункт обмена книг…
Дон Эммануэль: В этой библиотеке содержится великолепное собрание порнографии раннего византийского периода…
Мама Хулия: Тра-ля-ля, дальше слова забыла, трум-пум-пум!
Дионисио пришлось увести мать и запереть у себя в доме; она все подпрыгивала то на одной ножке, то на другой и припоминала обрывки гадких песенок, которые пелись в школе. Дионисио вернулся к гостям как раз к тому моменту, когда английский посол начал понимать, что дон Эммануэль его разыгрывает. Уши посланника покраснели от злости, и он с трудом сохранял дипломатическое sang-froid.[87]
– Какую школу вы окончили? – спросил он вдруг.
– Дартингтон, – ответил дон Эммануэль, на что посол сказал:
– Тогда все понятно. Я заметил, что в вас есть нечто необычное.
– А вы где учились?
– В Итоне.
– Отлично, превосходно! – заулыбался дон Эммануэль, потирая руки от радости, что недели репетиций не пропали зря. – Скажите, как узнать, что шлюха полна под завязку?
– Простите, я не понял? – изумился посол.
– У нее течет из носа, – сказал дон Эммануэль.
Посланник поморщился и с этого момента старался держаться от соотечественника подальше; на время это удалось из-за непредвиденной поломки гигантского подъемника.
Генерал, учитель Луис, английский посол и невозмутимый Хекторо (верхом на лошади) взошли на подъемник и стали опускаться на плато. Учитель Луис демонстрировал красоту ландшафта, а генерал шумно восхищался изобретательностью создателей подъемника, когда тот внезапно остановился, и они повисли в воздухе на полпути к плато. Учитель Луис страшно разволновался: его изобретение подвело именно в тот момент, когда здесь такие важные люди.
– Извините, пожалуйста, – беспрестанно повторял он, – мне так неудобно, просто не представляю, что с ним могло случиться. – Он переминался с ноги на ногу, рукавом утирал взмокший лоб, метался по платформе и безуспешно дергал толстые веревки.
– Пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал генерал, – в государственных учреждениях с лифтами все время происходит то же самое.
Английский посол уже не в первый раз пожалел, что выбрал дипломатическую карьеру.
– Угощайтесь сигарой, – предложил Хекторо, из седла протягивая гостям по сигаре. – Легче будет скоротать время.
На вершине утеса царила паника: сколько ни тужились люди, как ни напрягался Качо Мочо – блоки заклинило. Несколько человек с глубоко укоренившейся подозрительностью простого народа ко всякого рода машинерии крутились неподалеку и не скрывали радости:
– А я предупреждал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Уж если б Господь захотел, чтобы у нас были подъемники, он бы их сам и создал.
Липовый священник дон Сальвадор обернулся к отцу Гарсиа и спросил:
– Ты не мог бы, используя левитацию, зависнуть там и втолкать их обратно наверх?
– Нет, не мог бы, – раздраженно ответил отец Гарсиа. – Во-первых, у меня получается, когда я об этом не задумываюсь; во-вторых, я не могу ничего втолкать наверх, потому как не во что упереться ногами, а в-третьих, левитация происходит только во время проповеди, но в таких условиях я не могу проникнуться святыми словами. Обратись к учителю Луису, машина его, и только он в ней разбирается.
Но учитель Луис находился под утесом и не мог дать интервью. Серхио предложил спросить Дионисио, но того не могли найти – он повел матушку проветриться от вредоносного воздействия коки. Так что решать задачу предоставили Мисаэлю, поскольку это он подал идею строить подъемник.
Мисаэль облазал все блоки и соединения, вглядываясь в них в надежде, что, может, вспомнит, как они работают, и стараясь не слушать бесполезные советы снизу. На подъемнике лошадь Хекторо отдавила посланнику ногу, а учитель Луис не мог сдержать слез позора. Он уткнулся в перила, плечи его затряслись, и генералу Хернандо Монтес Соса пришлось поглаживать его по спине и утешать: «Ну-ну-ну, ш-ш-ш, не надо».
Ремедиос решила вспомнить былые времена и взять командование на себя: под страхом своего вечного презрения она приказала немедленно решить задачу, и тут вперед вышел граф Помпейо Ксавьер де Эстремадура. Он театрально размахивал мечом и выкрикивал:
– Я знаю! Клянусь богом, знаю, как это сделать! У нас была такая машина при осаде Аракажу в год одна тысяча пятьсот тридцать первый от рождества Христова. Мы только чуточку подкрутили ее наверх, а потом отпустили, клянусь богом!
Метод графа испробовали, и – о чудо! – подъемник вздернулся, а затем продолжил спуск после затянувшегося антракта. Граф свесился с утеса, торжествующе заорал: «Ну ни хрена себе!» – и важно прошествовал сквозь толпу, снисходительно принимая поздравления. Он устремился к своей возлюбленной Ремедиос, дабы насладиться заслуженным восхищением, но растянулся во весь рост, споткнувшись о свинью.
