Ирина Анненкова - Обманы зрения
— Да я и не удивляюсь, — задумчиво проговорила Ада. — Собственно, чего-то подобного я и ожидала. Только непонятно — зачем?
— А тебе не всё равно? Главное — врут! А если им это зачем-то надо, то ты тогда тем более должна немедленно подать на развод, чтобы их потом радость не замучила.
— Ты как всегда права, подруга. Недаром ты у нас в институте всегда была самая умная. Ну-ка, напомни мне, какие документы могут понадобиться, и вообще, что из себя вся процедура представляет. Это вообще как, долгая песня?
* * *— Я не понимаю, почему ты так торопишься! — упрямо бубнил Петька, старательно не смотря Аде в глаза. — К чему такая спешка? Надо всё хорошенько обдумать.
Они стояли во дворе Адиного дома, с той стороны, где особо одаренным жильцам удалось в свое время подсуетиться и поставить несколько уродливых гаражей-„ракушек“, невзирая на протестующие вопли менее ушлых соседей. Вокруг этих дивных сооружений велись периодические бои, однако их владельцы стойко сопротивлялись натиску глупых людей, ратующих за красоту и ухоженность своего двора и напрочь отказывающихся признавать эстетическую ценность унылых металлических панцирей. Участковый майор Седых тоже недовольно посматривал на эти пыльные конструкции, но действовал строго в рамках закона, медленно и верно. Теперь „ракушки“ доживали свои последние денечки, часть из них была уже наполовину разобрана и лежала неопрятными кучками.
— Петь, о какой спешке может идти речь? — с недоумением спросила Ада. — Я не торопилась почти три месяца. Да и обдумывать мне уже больше нечего. Мы разводимся, нравится тебе это, или нет.
— Я считаю, что ты совершаешь ошибку, — с напором проговорил бывший муж. — Нельзя просто так выбросить десять лет жизни. Пробросаешься! Мы должны попытаться сохранить семью!
— Петя, сохранять давно уже нечего, — терпеливо ответила Ада. — И позволь тебе напомнить, что ошибку совершил ты, решив, что чуть-чуть смошенничать — это совсем неплохо.
— Да ничего подобного никогда и не было! — честно и уверенно глядя на Аду, заявил Петька. — Ты же тогда не взяла на себя труд даже просто со мной поговорить, разобраться, в чём дело. Что-то там такое примерещилась, ты хлоп дверью — и всё, пропала. Тебе, похоже, только был и нужен повод уйти! Хватит валять дурака, собирайся и поехали домой. Пора выбросить всё из головы и зажить по-прежнему!
Привыкшая, вроде, уже ко всему, Ада не верила своим глазам и ушам. Бывший муж настолько вошел в роль, что, похоже, от всей души нёс всю эту пургу.
Петька примчался буквально через полчаса после того, как Ада ему позвонила и сказала, что завтра им надо съездить подать документы на развод. Прискакал, и вот уже битый час доказывает Аде, что жизнь у них удалась, но вот враги подло клевещут, плетут интриги и строят козни. Надо быть выше этого. Надо подняться над обывательскими толками, понять и простить друг другу возможные прегрешения. А затем уверенно начать новую прекрасную жизнь!
— Тебе надо научиться ценить людей, Ада, — на полном серьёзе говорил он. — Да поменьше слушать этих твоих друзей так называемых. Жлобы противные. Завидуют нашему счастью!
— Петя, а ты, часом, не болен? — поинтересовалась Ада. — Может, аспиринчику вынести?
— Здоров, — мотнул головой супруг.
— Ну вот и славно, — обрадовалась она. — А ты мне вот что, дружок, скажи, и зачем же все-таки тебе это всё надо? Только не надо петь песен про крепкую семью, святость брачных уз и большую, но чистую любовь ко мне лично, ладно?
Петька примолк и уставился на Аду желтоватыми немигающими глазами. Было уже совсем темно, пошел снег, немного потеплело.
— Сказать, похоже, нечего, — с удовлетворением отметила Ада. — Тогда вот что: я не стану ломать себе голову, почему же ты так не хочешь со мной разводиться. Я просто разведусь с тобой сама. Я последний раз тебя спрашиваю: ты идешь завтра утром со мной в ЗАГС подавать заявление на развод? Детей и спорного имущества у нас нет, всё пройдет легко и быстро.
— А если я откажусь? — хрипло спросил Петька.
— А если ты откажешься, мой дорогой, то я завтра же с утра отправляюсь в суд по месту твоего жительства. И там подаю заявление уже сама. В суде твоё присутствие и вовсе не обязательно. Доходчиво объясняю?
— Вполне, — вздохнул Петя, сморщился и коротко кивнул куда-то в темноту за Адиным плечом.
Ночь неожиданно придвинулась очень близко, так, что Ада почувствовала, какая она плотная и тяжелая. Вдруг эта ночь со странным всхлипом втянула в себя воздух и стремительно взорвалась в Адиной голове тысячей раскаленных осколков.
А потом Ада сама стала мраком и пустотой.
Вокруг было совсем темно. Темнота была полной, совершенной, без малейшего проблеска или оттенка. У нее не было цвета, ни звука, ни запаха.
Это была… какая-то первозданная темнота.
Я умерла, догадалась Ада. Я умерла, и моя душа попала туда, где нет совсем ничего. Но как же это страшно!
Ещё было очень больно. Боль заполняла всё ее беспомощное, беззащитное, захлебывающееся существо, и если бы у Ады ещё оставался голос, она бы, наверное, выла и кричала. Не осталось и тела, которое могло бы корчиться в муках. Это, наверное, хорошо, подумала Ада, что больше ничего нет.
А дальше темнота навалилась всей тяжестью и задушила ее. Оказывается, темнота очень тяжелая.
„Ма-а-ашка, Ма-а-ашка, Ма-а-ашка“, — заунывно тянул дребезжащий старческий голос. Было не понятно, кому он принадлежит, женщине или мужчине. „Ма-а-ашка, Машка, ну, иди же сюда, сатана!“ Послышался скрип, что-то с грохотом упало и покатилось, потом хлопнула дверь. Мимо кто-то тяжело прошаркал.
Ада открыла глаза. Над ней довольно высоко желтел старый деревянный потолок. Справа была стена, а на ней — что-то разноцветное, мягкое, неровное. Впереди перед глазами тоже стена, на ней картинка, „Утро в сосновом бору“ в нарядной рамочке.
Все чувства возвращались по очереди. Ада медленно подумала, что они пролезают в какую-то узкую щелку, по одному за раз.
Болела голова.
Потом захотелось пить.
Шумело в ушах, а через мерный шум прибоя прорвалось сонное жужжание последней в этом году мухи.
Запахло подгоревшей кашей.
Я что, не умерла? Я жива?
Ада попыталась пошевелить пальцами. Получилось.
Следующая задача была гораздо сложнее: попробовать повернуть голову. Сперва не удалось. Тогда Ада скосила влево глаза. Увидала дощатую дверь с тусклой металлической ручкой.
За дверью опять кто-то прошел.
Ада уже мучилась от жажды. Надо бы позвать кого-нибудь, но она совершенно забыла, как это делается.
Дверь внезапно отворилась, и в комнатку вошла высокая строгая старуха, по брови повязанная темным платком. В руках она несла большой совок.
Ада попыталась что-нибудь сказать, но горло до того высохло, что, наверное, голосовые связки рассыпались в пыль и больше никогда не смогут издать ни одного звука. Тогда она попыталась пошевелиться и застонала.
Этот манёвр оказался удачным. Старуха вздрогнула, потом бросила совок и подскочила к кровати, на которой лежала Ада.
— Ожила? Ну, слава тебе Господи! — Бабуля широко перекрестилась. — А то лежишь как неживая, чуть дышишь. Уже, почитай, так два дня прошло. Генка-то весь извелся!
Какой Генка? Почему извелся? Может ее, Адина, душа, полетав там, где нет ничего, заблудилась и попала в какое-то чужое тело? Вот по которому так и извелся неизвестный Генка.
— Щас, милая, щас, я твоего дохтора покличу, — бормотала старуха, поправляя Аде одеяло. — Он ведь всё с тобой сидел, ему Генка велел. Только что отошел, ты уж не серчай.
Ада зашлепала пересохшими губами.
— Ты, поди, пить хочешь, — догадалась старуха. — Погодь маленько, вот тут в поилке для тебя питьё стоит. Вот я тебе дам.
Бабуля и впрямь поднесла к Адиному рту какую-то круглую штуку со смешным длинным носиком.
Вода была такая вкусная, что Ада замычала от удовольствия. Но поильник быстро опустел. Ада с сожалением проводила его взглядом.
— Еще хочешь, милая? — сообразила старушка. — Погоди, щас дохтора позову.
— Спасибо, — прошептала Ада. Её веки опустились, и она заснула.
Когда она снова проснулась, в комнате было почти темно, лишь откуда-то сзади лился неяркий желтый свет. Голова болела уже чуть меньше. Ада зашевелилась, и над ней склонился кто-то большой и широкий.
— Очнулись? Ариадна, вы можете говорить? Меня зовут Константин. Я врач. Можете мне отвечать?
— Могу, — прошептала она. — Попить дайте, пожалуйста.
Склонившийся человек распрямился и хмыкнул.
— Вежливая. Едва в себя пришла, а уже „спасибо“, „пожалуйста“. Давайте попьем и попробуем поговорить.
— Хорошо.
На этот раз вода была подслащенная, кисловатая. Чай с лимоном.
В комнате стало немного светлее — по-видимому, человек, назвавшийся доктором, что-то сделал со светильником.
