Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2008)
охватывающее весь земной шар. Эти два фактора делают возможным (совсем недавно еще невозможное) орбитальное движение весомого тела по имени Филеас Фогг.
Кругосветка Филеаса Фогга носит не только доказательный, констатирующий характер. Он сам — своей несокрушимой волей и своей несокрушимой верой — создает новую реальность. Ибо, что уж греха таить, реальность, наличествующая к моменту пари, хотя и была близка к выдвинутой им концепции, но кое-где все-таки чуть-чуть недотягивала, огорчала мелкими несовершенствами. Он сам связывает несвязанные концы, стягивает то, что не было стянуто, дает реальности последнюю отделку, сообщает недостающее ей совершенство. Его вера как обличение вещей невидимых делает их видимыми для всех. Филеас Фогг не только пророк, но и агент упорядочения, малый демиург нового, дивного, разумного мира.
Есть такой анекдот: если хотите рассмешить Всевышнего, расскажите Ему о своих завтрашних планах. Филеас Фогг этот анекдот просто не понял бы: ведь он, как и сам Жюль Верн, жил в мире, из которого Бог уже ушел, а дьявол еще не пришел.
Жемчужина для леди Гленарван
Филеас Фогг получает в качестве дополнительного приза прекрасную вдову, спасенную им в экзотической стране при экзотических обстоятельствах. Женщина станет женой Филеаса Фогга — до той поры отношения их целомудренно и даже церемонно уважительны, малейшая вольность исключена — викторианский век на дворе и, что еще важнее, в голове.
Впрочем, дело не только в викторианском веке — дело еще в самом Жюле Верне. Мир ниже пояса для него не существует, более того, он не существует и ниже головы, так что все страсти, какие ни есть, — в головах героев-энтузиастов (для экономии места исключительно в левом полушарии) и ниже не опускаются. Писать-то о женщинах он все-таки пишет, но без заинтересованности, неохотно, скупо, неувлекательно; зажигание хвороста посредством самодельной линзы (“Таинственный остров”) много интересней. Знает, что в романах вообще так положено, что читатель без романтического сюжета скучает, томится, ждет, — Жюлю Верну не жалко: на вот, возьми его скорей, этот сюжет! Ты хотел женщину? На тебе женщину! Доволен? Ну и будет, давай-ка я теперь расскажу тебе про что-нибудь интересное: про устройство и2глу или историю железных дорог.
Филеас Фогг и без жены жил себе не тужил, не испытывая от ее отсутствия ни малейшего дискомфорта. Да разве только он? Вот хотя бы главный идеальный герой Жюля Верна — капитан Немо. И он прекрасно обходится. И его товарищи не страдают. Чисто мужской экипаж. От женщины на борту (и в романе) одна морока. Правда, в туманном прошлом загадочного капитана появляется едва различимая жена, но о ней сказано ровно два слова: отметились (совершенно формально) и поехали дальше — так Филеас Фогг получал консульские печати для подтверждения реальности своего путешествия.
В романе “В мире мехов” (приключения за полярным кругом), написанном в том же году, что и восьмидесятидневная кругосветка, целых четыре женщины — все исключительно для оживляжа: надобно чем-то сдабривать описание арктических просторов и как-то коротать полярные ночи (героиня читает вслух своим товарищам книжки). Забавно: в романе есть все предпосылки любовного сюжета — он и она, кажется, обречены броситься в конце концов друг другу в объятья. И читатель этого ждет. Хорошо, объятья у Жюля Верна исключены. Ладно, пускай. Ну хоть слова какие-нибудь сказать можно? Нельзя? Ну хоть попереживать немного?
Жюль Верн томится, не знает, что и делать, медлит, откладывает на потом-— может, как-нибудь обойдется, оставляет себе возможность в любой момент пустить в ход любовный сюжет, как бы и надо, как бы и положено, но душа совсем не лежит. Вот вручил Филеасу Фоггу вдову. Что в ней, в этой вдове, хорошего, что с ней теперь делать? Но тут весьма кстати падает занавес, и вопрос снимается сам собой. И потом, нельзя же идти на поводу у читателя в каждом романе. Перебьется! У мужчины и женщины могут быть простые дружеские отношения (и действительно могут). В конце романа герои, проведшие вместе в арктическом заточении более двух лет, постоянно остававшиеся наедине и, при всей симпатии к друг другу, ничего себе такого не позволявшие не потому, что сдерживали страсти, а потому, что ничего такого не приходило им в голову, церемонно прощаются: они встретятся через год в новой экспедиции.
Мир Жюля Верна — мужской мир: появление в нем отдельных женщин ничего не меняет. В “Таинственном острове” чисто мужская компания, и без женщин четыре года своей распрекрасной жизни эти героические люди совсем не скучают. Не вспоминают, что те вообще существуют. Как-то без надобности. И свежий воздух не влияет.
Впрочем, в самом конце, когда уже все хорошо кончается, одна женщина все-таки возникает. Правда, виртуально. И хорошо, что виртуально. Это леди Гленарван. Щедрые герои посылают ей самую красивую жемчужину из ларчика, подаренного таинственным капитаном. Что двигало этими благородными людьми — не помню. Да и не важно: как бы ни был сюжетно мотивирован этот дар, смысл его очевиден: это благодарность леди Гленарван, а в ее лице всем женщинам мира, что они оставили наконец автора и его героев в покое и не мешали им наслаждаться жизнью на протяжении такого большого романа.
Капитан-окормитель
С Богом примерно то же самое, только хлопот меньше. Я что-то не соображу, с какой буквы его в этом контексте писать: с прописной ли, со строчной? Для простоты пусть будет с прописной — как имя персонажа. Впрочем, маргинального и притом виртуального. В отличие от женщин, Бог мало интересен читателю, во всяком случае — читателю, для которого пишет Жюль Верн, он же просвещенный человек, этот читатель, увлечен наукой и техникой, верит в прогресс, в покорение природы, верит, что “андарт мир ос спа” (см. ниже), надеется на собственные силы и начисто лишен суеверий. Зачем Филеасу Фоггу Бог? Вовсе незачем. Он и сам прекрасно управляется. Непременное пребывание Бога в романе литературными приличиями не требуется, однако же Жюль Верн время от времени вспоминает, что некоторые герои при некоторых обстоятельствах должны ради правды жизни помянуть Бога, почитать что-нибудь религиозное, а то и помолиться (не без этого). Жюль Верн им никогда не препятствует, но никогда и не поощряет.
Порой он и сам не оставляет героев без религиозного попечения. Через капитана Немо он посылает островитянам посылку с самым необходимым: помимо стамесок, абордажных палашей, секстана, барометра-анероида, помимо трех дюжин носков, шести медных луженых кастрюль, шести столовых ножей, помимо двух словарей полинезейских наречий, шеститомной энциклопедии естественных наук, фотографического аппарата и прочих столь же важных вещей, Жюль Верн вкладывает в посылку и Библию (с Ветхим и Новым Заветом-— уточняет он в прилагаемой описи). Жюль Верн — автор, а кому, как не автору, знать, в чем нуждаются его герои.
Чтение важной книги не демонстрируется. С другой стороны, ведь не демонстрируется надевание носков и использование столовых приборов. С третьей
стороны, про носки и приборы — мы (читатели) можем вообразить, для чего эти вещи островитянам нужны и как они с ними манипулируют; что же касается Библии, то для воображения это куда более проблематично. Тем более что герои не проявляют к священным текстам ни малейшего интереса — разве что за кадром. То же, что и с двумя (!) полинезейскими словарями, изучение которых на необитаемом острове может доставить радость только умам большого интеллектуального бескорыстия. Но вот, не пожалел дефицитного места в посылке. С четвертой стороны, Библия — атрибут культуры, должна стоять на полке в каждом приличном доме, а уж открывают ее, не открывают-— дело десятое. Пусть будет: захотят — откроют.
На самом деле все это совершенно Жюля Верна не занимает. Ждать от него описания религиозных переживаний, размышлений, разговоров — все равно что ждать описания секса. При этом секса в его романах в принципе нет, а переживания все-таки есть: раз люди молятся, значит, есть, надо полагать. Что ж, Жюль Верн скажет в нужный момент пару приличествующих случаю слов и (взглянув на часы) поспешит себе дальше, не оборачиваясь: пора, пора уже добывать кислоту из серного колчедана, запустит процесс и прочтет толковую лекцию интересующимся. Впрочем, случаев этих — по пальцам перечесть.
Прекрасная вдова, путешествующая с Филеасом Фоггом, требует хотя бы минимального литературного внимания, и Жюль Верн время от времени достает ее из кармана и предъявляет читателю, ну, скажем: “Удалившись в одну из комнат при вокзале, миссис Ауда в ожидании дальнейших событий в одиночестве размышляла о Филеасе Фогге, о его прямоте и великодушии, о его спокойном мужестве”.
