Марина Юденич - Исчадие рая
Юная дама попросила кофе и к нему – порцию «Мартеля», ее любимого коньяка. Впрочем, коньяк она позволяла себе крайне редко, зная его коварные свойства быстро подчинять человека себе, незаметно парализуя его сознание. Но сегодня был такой день!
– За тебя! – обратилась она к своему отражению в большом оконном стекле. За стеклом быстро струилась полноводная людская река, проплывали силуэты, мелькали руки, на секунду отчетливо возникали лица, чьи-то любопытные глаза пытались разглядеть изящное убранство ресторана, но все быстро исчезало в водовороте толпы, лишь мельком задевая сознание. Почудилось, что ее отражение вдруг растворилось в прозрачной, почти невидимой глади стекла и вновь возникло уже по другую его сторону, в ярком людском потоке, – едва различимое, легкое и невесомое. Пройдет еще несколько секунд, поток подхватит его, даже не замечая того, закрутит в своем водовороте и унесет навсегда, устремленный в бесконечность. Видение не испугало ее. – За тебя! – повторила юная женщина, уже не различая себя в толпе. – Спасибо, ты была настоящая девчонка!
Она залпом допила коньяк, закусила обжигающую пряную жидкость крохотным пирожным – птифуром, их всегда подавали в «MAXIM'S» к кофе или чаю, и попросила счет.
Ночь была на исходе, а Рокотов так и не появился и не дал о себе знать каким-либо образом. Анна терялась в догадках, а мысль о том, что случилось что-то страшное, медленно зрела в ее сознании. Собственно, это была не мысль, поскольку веских причин думать именно так, у Анны не было, а скорее – предчувствие, которое из смутной тревоги постепенно перерастало в устойчивое ощущение надвигающейся беды.
В такие минуты человек склонен любое, даже самое малозначительное, обстоятельство рассматривать как мрачное предзнаменование и косвенное подтверждение самых худших догадок. Анна в этом смысле не была исключением, и, когда администратор второго этажа вскользь сообщила ей под утро, что все гости сегодня как-то быстро разъехались и сейчас в апартаментах находится только бесчувственный Егоров, она сочла это дурным знаком. «Крысы бегут с тонущего корабля» – такой была первая мысль, пришедшая ей в голову, и тревожное состояние сразу обрело еще более отчетливые контуры. Она почувствовала себя последней пассажиркой огромного лайнера, медленно погружающегося в бездонные, ледяные пучины, одинокой, всеми покинутой и забытой. С какой стороны нападет на нее подкравшееся несчастье, Анна не понимала, но, сохраняя остатки самообладания, пришла к выводу, что источником опасности в эти предрассветные часы является все же Егоров.
Она собиралась подняться к нему, когда на пороге кабинета возникла массивная фигура старшего секьюрити.
– Что? – помертвевшими губами выдохнула Анна, ожидая услышать самое страшное, но парень неопределенно пожал плечами.
– Да ничего особенного. Так, чудит помаленьку. Проспался. Открыл окно. Мой человек думал: желает глотнуть свежего воздуха, а он возьми бутылку коньяка, почти полную, заметь, и рюмку, и лимон туда – бах! И вышвырнул. А потом, как ни в чем не бывало, попросил горячего чаю. Причем в большой чашке. Самой большой, какая есть.
– Чего попросил? – Анна не сразу поверила в услышанное, потому что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Егоров требовал чая – значит, новый запой пошел на убыль. Об этом она даже не мечтала.
– Чаю. Чаю с лимоном, и побольше. Ты что, не помнишь? Он всегда так в себя приходит. Так что я человека своего отозвал, пускай мужик спокойно оклемается.
– Да, конечно. Спасибо тебе.
– Не на чем.
Анна поспешила наверх. На втором этаже царила непривычная для этого времени обстановка: двери почти всех апартаментов были широко распахнуты, в комнатах царил обычный после ухода гостей беспорядок: смятое белье на постелях, пустые бутылки, грязная посуда на столиках, полные окурков пепельницы. Эта картина более соответствовала часам десяти-одиннадцати утра, к тому же, как правило, один-два гостя застревали у них до обеда, а то и до вечера, – сейчас не было никого.
Плотно закрыта была одна лишь дверь, и, подходя к ней, Анна снова вспомнила свой страшный сон и то, что открылось ей за дверью пустой квартиры. На мгновенье, сквозь привычные, ухоженные интерьеры заведения, вдруг проступили обветшалые стены мрачного дома и повеяло плесенью и тленом. Анна энергично тряхнула головой, пытаясь отогнать видение, и негромко постучала в закрытую дверь.
– Кто? – резко и неприветливо, но довольно бодро отозвался из-за двери голос Егорова.
– Разрешите, Александр Георгиевич?
– Анюта? Входи.
Он сидел на постели, неумело и небрежно застеленной, собственно, лишь прикрытой сверху расшитым золотом тяжелым покрывалом. Пиджак и галстук были наконец сняты, воротник рубашки расстегнут и завернут внутрь. Волосы и лицо Егорова были влажными, очевидно, он умывался или просто пытался окончательно прийти в себя, подставляя голову под струю холодной воды. Лицо, разумеется, было отекшим, а глаза красными, но черты лица как-то неуловимо подобрались и затвердели, придавая ему привычное выражение, а взгляд казался совершенно осмысленным и даже сосредоточенным. В руках он держал большую дымящуюся кружку и громко, не соблюдая приличий, отхлебывал из нее чай большими глотками, отдуваясь и снова припадая к кружке.
– Меня не ищут? – Казалось, ничего про их долгие доверительные беседы он просто не помнил или не хотел помнить. Перед ней был прежний Егоров, немногословный, замкнутый, неприветливый.
– Нет.
– И не искали?
– Нет. Дмитрий Игоревич постоянно интересовался.
– Понятно. Где он?
– Обещал быть сегодня, но почему-то не приехал.
– Ясно. Где мои телефоны и пейджер?
Анна молча открыла верхний ящик в тумбочке возле кровати и извлекла оттуда два мобильных телефона и пластиковую коробочку пейджера. Егоров, едва взглянув на него, небрежно бросил рядом с собой на кровать:
– Батарейка села. Оно и к лучшему. Ну что, – он неожиданно поднял глаза и пристально посмотрел на Анну, – напугал я тебя?
– Если честно, то – да. – Она выдержала его взгляд. Разумеется, он помнил все, или почти все, и не то чтобы приглашал ее к разговору, но как бы разрешал, по крайней мере, оставаясь наедине, не делать вида, что ничего необычного с ним не происходило.
– Не бойся, это не заразно. – Егоров невесело усмехнулся и все же отвел глаза в сторону. – Ладно. Подготовь мне счет за все… – Он сделал неопределенный жест рукой, как бы давая понять, что в счет следует включить и ущерб от учиненного им погрома, и щедрые компенсации сотрудникам, словом, все, что сочтет она необходимым.
– Хорошо, но, может, не сегодня?
– Нет уж, давай сегодня. Я еще немного отдохну тут и сделаю несколько звонков. – Он снова невесело усмехнулся. – Погулял, пора сдаваться. И поищи все же Диму, сбрось ему на пейджер, что мне он нужен срочно, что-нибудь в таком духе… сама знаешь.
– Хорошо, Александр Георгиевич. Вам что-нибудь еще нужно?
– Нужно. Еще чаю, это раз. Потом бритвенный станок, желательно «жиллетт», у вас должны быть новые комплекты…
– Разумеется. Зубную щетку, пасту, одеколон? Еще, наверное, новую рубашку, размер у вас, по-моему, сорок второй, и погладить костюм. Если не трудно, снимите брюки: в ванной есть халат. Еще, видимо, – батарейку для пейджера.
Он только кивнул, соглашаясь с ее предложениями, и не сказал ни слова, занятый включением телефонных аппаратов.
Постояв еще немного и окончательно убедившись в том, что он не намерен ее более задерживать, Анна повернулась к двери. Неожиданно ее захлестнула такая горькая обида, что горячие слезы вдруг закипели в глазах, хотя сформулировать сейчас, чем же именно так обидел ее Егоров, она бы не смогла. «Нервы совсем не годятся, – пришла н голову единственная, какая-то потерянная мысль, – поеду домой спать, и пошли они все к черту со своими запоями, разводами и женитьбами! Мне-то что за дело?..»
Однако попасть домой Анне было не суждено.
Дверь, словно сама собой, отворилась ей навстречу, заставив вздрогнуть от неожиданности, но уже в следующую секунду все объяснилось: на пороге возникла все та же массивная фигура старшего охранника. Он явно намеревался сообщить Анне что-то важное, но мялся, очевидно, не зная, стоит ли это делать при Егорове. Новость была явно тревожной, потому что бесстрастное, неизменно хранящее состояние сонного добродушного покоя лицо пария теперь как-то странно дергалось, словно никак не могло принять подобающее случаю выражение.
«Началось», – обреченно подумала Анна, но вслух первым отреагировал Егоров.
– Что там еще? – Вопрос прозвучал так, что стало совершенно ясно: лицо охранника сказало Егорову то же самое, что и Анне, а может, и того больше.
– Такое дело, Александр Георгиевич, звонили от Дмитрия Игоревича… в общем, он арестован.
– Что за бред? За что арестован? Кем?
