Ганс Носсак - Избранное
— Ну, ну, — сказал председатель.
— Прошу еще минутку внимания, я уже почти кончил. Я записал и другое высказывание подсудимого, которое он сделал в том же разговоре со мной. Мой подзащитный сказал: «Как может суд ставить свои решения в зависимость от людей, которые делают бизнес на иллюзиях, хотя сами эти люди не могут избежать иллюзий, не говоря уже о том, что вся их жизнь — сплошные иллюзии».
— Ну, ну, — повторил председатель суда.
После этого председатель суда спросил подсудимого, по-прежнему ли тот придерживается высказанного мнения?
Подсудимый ответил, что придерживается. Они только теряют время попусту.
— Но и мы здесь сидим не для собственного удовольствия, — сказал председатель суда. — Переливание из пустого в порожнее, которое ни на шаг не продвигает нашу работу вперед, утомляет нас не меньше, чем вас.
Чего же от него еще хотят?
— Прежде всего мы хотим, чтобы вы отвечали на наши вопросы как можно точнее. Итак, продолжим следствие. Вы утверждаете, что ни вы, ли ваша жена не сказали ни слова. Для нас это совершенно непостижимо. Хорошо! Оставим это. Будьте добры, рассказывайте дальше. Что произошло потом? Что вы сделали, когда жена спустилась вниз и стала как раз напротив вас? Ведь так расположена лестница в доме?
— Я подошел к шкафу в передней и снял с вешалки ее меховое пальто.
— Подождите! Не торопитесь! Поскольку две нижние ступеньки лестницы немного выступают вперед, то часть прихожей между кухонной дверью и дверью гостиной очень узкая. Стало быть, если вы пошли вперед к шкафу, то должны были буквально столкнуться с женой. Так оно и было?
— Да, вероятно.
— Вы ее коснулись?
— Разве это можно теперь вспомнить? Дверь в гостиную еще была открыта.
— Но вы ведь не заглядывали больше в гостиную?
— Нет, но я мог обойти жену.
— Прекрасно. Вы, значит, отправились к шкафу. И притом, видимо, поставили пепельницу, которую до сих пор держали в руке, на четвертую ступеньку у самых перил?
— Да, не исключено.
— И ваша жена действительно не произнесла ни звука? Например, тогда, когда вы вдруг сняли с вешалки ее меховое пальто? Ведь если вы предварительно не договорились об ее уходе, то ваша жена должна была не на шутку удивиться. Удивиться так же сильно, как, наверно, удивились вы, увидев, что она вопреки обыкновению в столь поздний час опять спускается вниз. Или вы договорились заранее?
— Нет, но я знал: это могло случиться в любую минуту.
— Звучит весьма невразумительно.
— Может быть, жена что-нибудь и сказала, но не вслух, не шевеля губами. В такие мгновения говорят даже очень много, говорят с лихорадочной поспешностью. Но ничего нельзя запомнить, да и не нужно, все и так ясно.
— Было бы лучше, если бы вы проинформировали нас о разговоре.
— Это невозможно, господин председатель суда. Слова сами по себе не важны. Их слышат только муж и жена, мы были женаты семь лет, другим это все равно показалось бы молчанием. Мы оба знали, что срок истек. К чему тут еще слова?
— А почему вы сразу схватили меховое пальто?
— Оно висело там, и ей надо было надеть что-нибудь.
— Был конец сентября, стояла довольно теплая погода. А меховое пальто уже висело на вешалке?
— Когда мы по вечерам выходили гулять, жена накидывала на себя меховое пальто. Она зябла. А у озера по вечерам гораздо прохладней, чем наверху.
— Ага! И вы решили тогда, что на воздухе будет очень холодно?
— Меня самого знобило. Я дрожал от холода.
— Но вы не взяли свое пальто?
— Не было времени. Да и не во мне было дело.
— Значит ли это, что предполагаемый холод беспокоил вас только в связи с женой?
— Я человек привычный. К тому же нельзя сказать, будто меня что-то беспокоило. Я ни о чем не думал. Все произошло естественно. Каждый из вас поступил бы так же, как я.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вы бы тоже подали жене пальто.
— Вы, стало быть, подали ей пальто?
— Да, разумеется. В один рукав она не сразу попала. Подавая пальто, я был неловок.
— Странно, некоторые мелочи прямо врезались вам в память.
— Мелочи? — спросил подсудимый с изумлением.
— Я имею в виду рукав.
— Я видел ее лицо в зеркале шкафа, потому был так неуклюж, подавая пальто.
— Мне казалось, что вы не зажигали света в прихожей.
— Да, я не включил свет.
— И несмотря на это, сумели разглядеть лицо своей жены в зеркале?
— Я видел белое пятно, этого достаточно.
— И вы все еще не произнесли ни слова?
— Нам было не до слов. Я подал ей пальто, вот и все. У нее очень слабые плечи.
— Гм. Почему вы, к примеру, упоминаете именно сейчас о том, что у вашей жены слабые плечи?
— Потому что у нее и впрямь очень слабые плечи.
— Может быть, вы подумали об этом в ту секунду, потому что жена возбудила в вас жалость?
— Жалость? Жалость? Мы уже давно были по ту сторону жалости.
— Опять одна из ваших непонятных сентенций.
— Тут и понимать нечего, так оно и есть.
— А если бы вы почувствовали к ней жалость? Что тогда?
— Почему я должен был чувствовать к ней жалость?
— Хотя бы просто потому, что она женщина.
Подсудимый усмехнулся.
— Звучит так, словно это я сам сказал.
В его словах не было насмешки, но председатель суда заподозрил насмешку.
— Ваши улыбочки здесь не к месту, — сказал он. — Я хотел бы, чтобы вы уяснили себе одно: у суда создалось впечатление — мне кажется, я вправе говорить и от имени моих коллег, — у суда создалось впечатление, что вас и жену разделяла поистине бездонная пропасть ненависти, по крайней мере вы питали к ней ненависть. Все ваши слова можно было бы без труда истолковать в том смысле, что вы хвалите себя — мол, все же вы не допустили взрыва ненависти.
— И это вы говорите лишь потому, что чисто случайно я упомянул о слабых плечах моей жены? — спросил подсудимый, я его голос по-прежнему казался почти веселым.
— Да, именно так.
— Но это же не имеет отношения ни к ненависти, ни к любви. То была лишь констатация факта. Признаю, она, быть может, фальшиво прозвучала в обстановке судебного заседания.
После этих слов подсудимый помедлил секунду и испытующе посмотрел на публику. Он уже несколько раз поступал так. И опять он вынудил судейских проследить за его взглядом; по воле случая солнце в эту минуту вдруг раздвинуло серую пелену облаков, которые уже с утра затянули небосклон. На два или три мгновения в зал проник широкий луч света, пробившийся сквозь грязное окошко. Из-за пыли, рассеянной в воздухе, луч казался странно плотным, он как бы нашаривал что-то в рядах зрителей, а потом так же внезапно померк. Подсудимый снова повернулся лицом к суду.
— Когда мы были детьми и бабушка рассказывала об ангелах, мы думали, что точно знаем, как выглядят ангелы и как надо с ними обращаться. Позже люди забывают об этом или у них не хватает времени на подобные мысли, хотя, в сущности, ничего не меняется. Только иногда, благодаря какой-то мелочи, все опять всплывает в памяти. Правда, на долю секунды, и, когда ты начинаешь сознавать это, все опять ускользает, остается лишь ощущение грусти, общее для всех. — Подсудимый снова усмехнулся. — Вот как это приблизительно бывает, господа.
Председатель суда предоставил слово прокурору.
Может ли подсудимый описать, спросил тот, как выглядело меховое пальто?
— Оно было коричневое. Рыжевато-коричневое. Довольно пушистый мех. Заграничный барашек, по-моему.
Не может ли он случайно вспомнить, где было куплено пальто?
Они купили шубку в угловом магазине у… у… Фамилия владельца написана в товарном чеке, а чек хранится у него в конторе. Они купили шубку года два назад.
Принадлежала ли фирма имярек?
Да, каким образом это узнал прокурор?
И еще один вопрос: опознает ли подсудимый шубку, если она будет найдена?
— А как ее можно найти? — спросил подсудимый с удивлением.
— Вы считаете это полностью исключенным? — быстро ответил прокурор вопросом на вопрос.
— Но ведь моей жене шубка нужна самой.
— Ах так, конечно, извините. Разумеется, она ей нужна, за это время уж и зима настала. Но вы все же узнаете шубку жены?
— Наверно. Впрочем, таких шуб много. Может быть, узнаю по подкладке. Она слегка шуршала.
— Спасибо. Пока достаточно.
— Но почему вообще эта шубка возбуждает такой интерес? — удивился подсудимый.
— Подсудимый не имеет права задавать вопросы, — ответил председатель суда, не поднимая глаз от своих бумаг. Очевидно, и он не понимал, к чему клонит прокурор, спрашивая о меховом пальто.
Слегка замявшись, а потом переждав положенное время, чтобы дать возможность прокурору высказаться, но так и не дождавшись этого, судья сам взял слово.
