Люси Невилл - О, Мексика! Любовь и приключения в Мехико
— Эй, güera, – спрашивает Жаклин, – вы машину с собой забираете?
— Нет, мы летим самолетом, – говорю я.
— Жалко. У меня есть такие глушители…
Мы прощаемся и благодарим их за все. Они машут нам, и, пока машина отъезжает, я замечаю в зеркале заднего вида золотозубую улыбку Тонио.
Когда самолет взлетает, уже темно.
— Эй, это же Сокало!
Рикардо показывает за окно, на большую черную площадь посреди моря золотых огней. Отсюда я замечаю прямую линию белых огоньков, протянувшуюся по диагонали через весь город. Это Пасео-де-ла-Реформа, дорога, которая после объявления результатов выборов превратилась в огромный лагерь. Она ведет в Поланко, район лощеных fresas, куда я ездила на работу каждое утро. Другая линия белых огней пересекает середину проспекта Реформы. Это Калье-Инсурхентес, соединяющая север города с югом, а Колония-Рома, где я жила вначале, с Гвадалупе-Инн, где я обрела свой первый настоящий дом. Дальше, к югу, белые огоньки ведут к круглому черному пятну – парку, окружающему Национальный университет.
Мы поднимаемся над вулканами и горами, окружающими Мехико, и карта двух с лишним лет моей жизни затуманивается и исчезает по мере нашего взлета в черную бесконечность. Подо мной остается второй по разгулу преступности город в мире, если верить статистике, – теперь он будет жить без меня.
Эпилог
Поздно ночью наш самолет приземляется в Сиднее. Мы спим на раскладном диване в квартирке моих родителей в Бонди. Смена часовых поясов сбивает нас с толку: мы просыпаемся на рассвете и спускаемся с холма по извилистой тропке к океану. Трехполосные улицы пусты. Мы заглядываем к людям во дворы. Их украшают цветы и маленькие деревца магнолий, сомкнутыми рядами выстроены глазурованные горшки с устойчивыми к сквознякам декоративными растениями. Они кажутся такими открытыми, такими незащищенными. Я понимаю, что такие дворики в Мехико увидеть снаружи невозможно: те дома, у которых есть такие дворики, спрятаны за стенами, оплетенными колючей проволокой и оснащенными камерами наблюдения и системами двусторонней связи.
Солнце уже наполовину поднимается из воды, когда мы добираемся до пляжа. Мы сбрасываем одежду и идем к линии прибоя, уворачиваясь от полуобнаженных людей, которые набегают на нас, похоже, со всех сторон. Черные резиновые гидрокостюмы обтягивают сильные молодые тела, несущиеся мимо нас к океану с досками для серфинга втрое больше их самих. У нас такое чувство, будто вокруг одни супермены. Мимо пролетает молоденькая девчонка. У нее гибкое мускулистое тело и длинные блестящие волосы, и на ней ничего нет, кроме оливкового цвета бикини. Но никто на нее не пялится. И вокруг сотни таких девушек: почти полностью обнаженных, сильных и уверенных в себе. Мы с Рикардо с шумом ныряем в белую пену, я открываю глаза под водой и вижу бирюзовые пузырьки.
О, Австралия!
Когда мы поднимаемся обратно на холм, на тропинках появляется еще больше бегунов. Некоторые бегают с высокотехнологичными колясками, в которых сидят оживленные младенцы. За другими, пыхтя, следуют собаки на поводках. Рикардо заинтригован масштабами утренней зарядки, которой заняты все вокруг.
— Местным жителям что, не нужно ходить на работу? – спрашивает он.
Стайка ребят в школьной форме гоняется друг за дружкой по улице на скутерах. Мы останавливаемся и с удивлением смотрим на них. Только через несколько секунд до меня доходит, почему эта сцена кажется нам такой странной. Где их родители, интересно? В Мехико на улицах можно увидеть детей, только если это нищие дети. Более обеспеченные родители обычно держат детей за высокими заборами.
Рикардо был принят в круг моей семьи и друзей. Приближалось Рождество, и к нам съезжались все близкие – отовсюду. Рикардо сердечно отнесся к этому радостному событию – возвращению в отчий дом, – как будто он всегда был частью моей сумасшедшей семейки. Мы нашли себе квартиру по средствам недалеко от Бонди-Бич, в запущенном доме, заселенном в основном туристами из Великобритании. Их ежедневное пьянство начиналось рано утром и достигало к полудню своего апогея. Они громко орали под музыку, били друг дружке морду и затем блевали. Но из окна спальни, выходящего на терракотовую крышу, мы видели голубое небо и голубой океан. А из окна кухни наблюдали крону большого эвкалипта, будуар белых какаду и радужных лори, чья лихорадочная и нескромная программа размножения разворачивалась, как в документальном фильме, у нас перед глазами, пока мы завтракали. Это напоминало нам об отце Рикардо и его любви к каналу «Дискавери». Сидя за этим столом, я начала писать свои воспоминания о жизни в Мексике.
Я снова нашла работу преподавателя английского, на этот раз для иорданцев, индийцев, корейцев и словаков, и принялась за диссертацию. Рикардо дает частные уроки испанского у нас на квартире, и эклектичная компания учеников его просто обожает; кроме того, он поет мексиканские песни в местном баре. В конце концов он нашел работу на полный день – переводчиком в телевизионной компании, но продолжает давать уроки и петь по выходным. У него была пара нелегких моментов в прибрежных волнах, но «Спасателей Бонди» – реальное ТВ-шоу, в котором полузахлебнувшихся пловцов вылавливают плечистые спасатели, – в то время, по счастью, еще на экран не запустили. Сейчас он уверенно чувствует себя в океане. Рецепты блюд из ягненка, приготовленного на медленном огне, потихоньку доводятся до совершенства: с австралийскими ягнятами у этих блюд получается совершенно иной вкус, нежели с мексиканскими баранами.
— Когда австралийцы наконец поймут, что тако – это не сэндвич? – говорит Рикардо, старательно выуживая «преступный» лист салата из свиного тако, лежащего перед ним.
Реакция мексиканца на салат в тако подобна ужасу, который охватил бы японца, увидевшего, что сасими полили томатным соусом. Мы давно махнули рукой на мексиканские рестораны в Сиднее. Но сегодня 16 сентября 2010 года – двухсотлетняя годовщина начала войны за независимость Мексики от Испании. И поскольку для мексиканцев очень важно быть вместе в такие особенные дни, мы подсели к столику, за которым собрались обосновавшиеся в Сиднее мексиканцы, чтобы отпраздновать юбилей вместе с ними. Кроме того, у нас был свой, личный повод для веселья: в этот самый день я поставила последнюю точку в своих мемуарах и написала слово «КОНЕЦ».
В ресторане нас окружает приблизительная фантазия на тему Мексики: заботливо подобранные щадящие блюда и техасско-мексиканская музыка. Пахнет кукурузными чипсами. На официантах вышитые белые блузы, а стены украшены сомбреро и плохо сочетающимися сувенирами со всей Латинской Америки. Как для большинства мексиканцев что Австралия, что Австрия – все едино, так и для большинства австралийцев Мексика – это что-что про бобы и одеяла с радужными полосками. Мы пьем сангрию, о которой большинство мексиканцев и не слыхивали.
В этот день, чуть раньше, на яркой странице сайта www.guardian.co.uk появилась информация, что президент Кальдерон потратил сотни миллионов американских долларов на сегодняшние торжества – на церемонию, сценарий которой разработал австралиец Рик Берч: фейерверки, шествие ансамблей марьячи, лазерные дисплеи и 20-метровую фигуру усатого революционера из стали и пластика, которую установили в Сокало с помощью подъемных кранов. Под тем предлогом, что мексиканцы это заслужили, и это в то время, когда семьдесят процентов жителей страны балансируют на грани нищеты, а пять миллионов недавно разорились во время мирового финансового кризиса. Единственный оставшийся непоколебимым столп мексиканской экономики – это торговля наркотиками, которая дает пропитание более чем миллиону человек. Но эта деятельность отнюдь не безопасна: двадцать восемь тысяч мексиканцев погибли насильственной смертью с тех пор, как в 2006 году Кальдерон объявил войну наркотикам. Так что, несмотря на дорогостоящее веселье, в настоящий момент Мексика рискует превратиться в государство-банкрот. Я вспомнила, как радикально настроенные студенты и университетские профессора в Мехико ворчали, что их страна движется прямиком к новой революции. Возможно, установка в Сокало колоссальной фигуры типичного революционера – это способ напроситься на неприятности.
Мы наполняем бокалы из кувшина с сангрией, в котором плавают ломтики апельсина.
— Вива, Мексика! – кричит мексиканско-американский архитектор, женатый на итальяноавстралийке, и мы все поддерживаем этот тост.
Тем временем там, в Мехико, президент Кальдерон стоит на балконе президентского дворца и тоже кричит: «Вива, Мексика!» Сотни тысяч мексиканцев, которым удалось протиснуться на площадь Сокало, отвечают громогласным ревом: «Вива!» И миллионы долларов взрываются вместе с фейерверками в опасной близости от толпы.
