Маркус Зусак - Братья Волф
— Ты ее бросил из-за этого?
Он посмотрел на меня задумчиво и без лукавства, потом улыбнулся.
— Не.
Он слегка покачал головой.
— А из-за чего?
— Ну… — Он пожал плечами. — Не буду врать, Кэмерон. Это она меня бросила. В тот вечер, когда она вернулась, я думал, она будет плакать и скандалить, как некоторые, бывало. — Руб покачал головой. — Но не тут-то было. Она пришла и дала мне отставку. Сказала, что я того не стою.
Больше всего меня смутило, что Руб так спокойно об этом говорил. Если бы я был на его месте, и со мной решила бы порвать девушка типа Октавии, я бы страдал так, что рассыпался бы на винтики. Это бы меня раздавило.
Но то я. А у Руба быстро подвернулась замена, и он ее взял, и я думаю, ничего дурного в этом нет. Единственным, казалось, неудобством было то, что Джулия досталась ему с богатым «приданым». И могла дорого обойтись.
— Я так понял, она встречалась еще с каким-то парнем, когда замутила со мной, — заметил он буднично, — и я так понял, этот парень намерен меня за это прикончить. Не понимаю только, с чего. Вроде, я ничего плохого не сделал. Я не виноват, что девушка не сообщила мне, что уже занята.
— Ты осторожней, — сказал я. Думаю, по моему тону он понял, что я не великий поклонник этой Джулии.
Руб спросил прямо:
— Она тебе не по душе, верно?
Я покачал головой.
— Почему?
«Ты обидел Октавию, чтобы получить эту», — подумал я, но сказал так:
— Не знаю. Ощущение какое-то нехорошее, и все.
— За меня не боись, — успокоил Руб. Он глянул на меня и бросил свою обычную усмешку — ту самую, что всегда означала: все будет путем. — Я это переживу.
В конце концов я оставил только одну ракушку с пляжа. Ту самую, с тигровым узором. У себя в комнате я разглядывал ее, выставив на свет, к окну. Я уже знал, что с ней сделаю.
На следующий день ракушка лежала у меня в кармане, когда я дотопал до вокзала и сел в поезд до Кругового причала. Вода в бухте была ярко-синяя; вспарывая ее, по ней ползли паромы, но она скоро срасталась. На пристанях была куча народу и полно уличных артистов. Хороших, чудесных и совсем безнадежных. И я нашел Октавию совсем не сразу. Я увидел ее на пешеходной улице, ведущей в Рокс, и заметил, что вокруг толкутся люди, привлеченные выразительным голосом ее гармоники.
Я подошел, когда она как раз закончила песню, и люди бросали монеты в старую куртку, разостланную на земле. Она улыбалась, благодарила, и люди неторопливо отходили прочь.
Не заметив моего появления, Октавия заиграла следующую песню, и снова вокруг нее стала собираться толпа. В этот раз немного поменьше. Солнце очерчивало ее волнистые волосы, и я пристально наблюдал, как ее губы скользят по гармошке. Я разглядывал ее шею, фланелевую рубашку и сквозь просветы между зеваками крал промельки ее ног и бедер. А в песне мне слышались слова: «Ничего, Кэмерон, я могу подождать». А еще мне слышалось, как она называет меня доброй душой и, сначала нерешительно, а потом уж не раздумывая, я подошел, влился в толпу и пробрался сквозь нее.
Я дышал, замирал и припадал к земле и оказался к Октавии Эш ближе всех в целом свете. Она играла, а я склонял перед ней колени.
Она меня увидела, и я заметил, как улыбка растянула ей губы.
У меня застучало сердце.
Оно горело в глотке, пока я медленно лез в карман, вынимал тигровую ракушку и осторожно клал ее на старую куртку, засыпанную зрительскими деньгами.
Я опустил ракушку, и солнце блеснуло на ней, и едва я собрался развернуться и обратно вколупаться в толпу, музыка смолкла. Оборвалась на середине.
Мир безмолвствовал, и я вновь обернулся взглянуть на девушку, что неподвижно застыла надо мной.
Она наклонилась, положила гармошку к деньгам и взяла мою ракушку.
Подержала в руке.
Поднесла к губам.
Поцеловала, нежно.
Потом правой рукой подтянула меня за куртку к себе и поцеловала меня. Ее дыхание втекло в меня, а мягкость, тепло, влажность и призывность ее рта окутали меня, и тут какой-то звук из внешнего мира ворвался в уши. Секунду я не мог понять, что это, но потом вновь полностью растворился в Октавии, чья душа текла сквозь меня. Мы оба опустились на колени, и мои руки легли ей на бедра. Ее губы все тянулись к моим, осязали. Приникали. Ее правая рука была уже у меня на лице, удерживала, не отпускала.
А вокруг нас не стихал тот прежний рокот, он выстраивал стену, отгораживал наш маленький мир от остального большого. Внезапно я понял, что это за звук. Он был ясный, чистый и невероятный.
Это был звук рукоплесканий.
Рукоплескания— Что такого в звуке рукоплесканий? — спрашиваю я.
Пес молча рысит вперед, но это меня не смущает. Я рассуждаю вслух.
— Почему он похож на океан, почему словно волнами разбегается над тобой? Почему от него в тебе поднимается прилив?
Я задумываюсь.
Может, дело в том, что это одно из самых благородных применений, какое люди придумали своим ладоням.
В смысле, мы складываем пальцы в кулак. Мы пускаем в ход руки, чтобы обидеть или украсть.
Если же люди хлопают в ладоши, значит, они объединились и приветствуют других людей.
Думаю, это делается затем, чтобы не упустить чего-то важного.
— Они удерживают в ладонях моменты, — тихо говорю я, — для памяти.
Пса это не особо впечатляет, а темнота никнет к земле.
Я закрываю рот и шагаю дальше.
11
— Это лучший подарок из всех, какие я получала, — сказала Октавия, держа ракушку на вытянутой руке и глядя на меня сквозь дырку. Она еще поцеловала меня: легонько в губы, потом в шею. Прошептала на ухо: — Спасибо, Кэмерон.
Как же мне нравились ее губы, особенно когда на них падало солнце, и она улыбалась мне. Я никогда не видел, чтобы она так улыбалась, когда была с Рубом, и надеялся, что и никому на свете до сих пор так не могла улыбаться. Ничего не поделаешь, надеялся.
Люди ушли, и мы стали собирать накиданные в куртку деньги. Вышло чуть больше пятидесяти шести баксов. А у меня в левом кармане куртки все так же лежали мои слова, с добавлением тех, которые я записал, когда Октавия продолжила играть. Я плотно сжимал их пальцами, стерег их.
— Идем, — позвала Октавия, и мы пошли вдоль берега к мосту. В волнах шныряли тени облаков, как лазы, позабытые солнцем. Девушка рядом со мной все смотрела на ракушку, а пульс у меня, казалось, карабкался по ребрам вверх. Даже замедлившись, он оставался тугим. Мне это нравилось.
Под мостом мы сели, привалившись к стене. Октавия — вытянув ноги, я — подобрав колени к горлу. Я взглянул на нее и заметил, как свет гладит ее кожу и перебирает волосы, упавшие на лицо. У нее были глаза океански-зеленые, как море в пасмурный день, смуглая кожа и улыбка, обнажавшая ровные зубы и немного съезжавшая вправо, когда Октавия открывала рот. Шея гладкая, а на голенях — несколько синяков. Изящные колени и бедра. Мне нравятся женские бедра, бедра Октавии — особенно. Я…
И вот оно снова.
Село между нами.
Молчание.
Только волны шлепали в парапеты набережной, пока я наконец не посмотрел на Октавию и не произнес:
— Знаешь, я хотел…
Пауза.
Долгая пауза.
Октавии хотелось поговорить, я это чувствовал. Я понимал это по ее умоляющим глазам и легкому шевелению губ. Ей до смерти хотелось что-то сказать, но она ждала. Я закончил фразу.
— Я хотел сказать… — Прокашлялся, но голос все равно оставался хриплым. — Спасибо.
— За что?
— За то, что… — Я помялся. — За то, что я тебе нужен.
Октавия подняла голову, и на самый краткий миг ее глаза окунулись в мои, а мои — в ее. Потом пальцами коснулась моего запястья, рука скользнула ниже, сжала мою. А потом она кое-что сказала — сказала твердо.
— Ты был бы мне еще нужнее, если бы немного рассказал, кто ты такой.
Ее слова в одно мгновение раскрыли меня.
Я мог бы притвориться, будто не понимаю, о чем речь, но я знал, что время ожидания истекло. Она ждала бы, я знал это, но никто не может ждать вечно.
И я сказал:
— А что ты хочешь знать?
Она улыбнулась и сказала тихо:
— Мне нравятся твои волосы, Кэмерон. Как они торчат, сколько бы ты их не укладывал. Вот этого ты не можешь спрятать. — Она сглотнула. — А вот все остальное скрыто. Скрыто за твоей размеренной походкой, мятым воротом ветровки и твоей нервной, застенчивой улыбкой. Боже, я люблю эту улыбку, знаешь?
Я повернулся к ней.
— Знаешь? — переспросила она, почти укоризненно.
— Нет.
— Ну так вот, знай, но…
— Что?
— Ты не понимаешь? — Она стиснула мою руку. — Я хочу больше. — Суровая полуулыбка пробилась в ее взгляде. — Я хочу тебя знать, Кэмерон.
