Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом
Калинин уже не беспокоил. На фоне всего пережитого одну-две недели поотбиваться от его нападок не составит труда. Пусть старается… Здесь ведь тоже палка о двух концах – все проблемы ее подстанции – это одновременно, и проблемы вашего региона, Анатолий Сергеевич. Рубите под собой сук сколько влезет – флаг, то есть топор вам в руки. Быстрее отправитесь на все четыре стороны. Так, пора звонить сыну – пусть доедает и выходит на улицу.
– Ты, мам, такая веселая! – одобрительно сказал Никита, усаживаясь на переднее сиденье. – Даже глаза блестят. Тебя повышают?
– Нет, не повышают. Но разве радуются только повышению?
– О чем еще можно столько времени говорить с начальством? – скривился сын.
– Тебе не хватило денег? – удивилась Елена, отъезжая от кромки тротуара.
– Мне не хватило места. А деньги остались – сто двадцать рублей, – ответил честный ребенок.
– Пристегнись! – напомнила Елена, только сейчас обратив внимание на то, что сын забыл про ремень безопасности.
– Уже! – доложил сын, щелкая замком.
– Куда поедем? – спросила Елена, не отрывая глаз от дороги.
– Давай в кино, как договаривались. А на обратном пути можно проведать Владимира. Ему будет приятно.
– Ему очень приятно, что ты о нем беспокоишься, но тебе там делать нечего. – Никита не в первый раз набивался проведать Данилова, явно желая набраться впечатлений для обсуждения с друзьями. – И потом, как мне кажется, он скоро выпишется.
– Интересно будет его послушать…
– Боюсь, что ничего интересного ты не услышишь, – «обломала» Елена. – Можешь не надеяться.
– Везет же людям, – вздохнул Никита. – И в морге работают, и в дурдоме лежат! А тут дом – школа – бассейн – дом – школа… Тоскливое существование. Что ты смеешься? Разве что не так?
– Нет, какой же ты все таки… – в последний момент Елена все же удержалась от слова «дурачок» – …любопытный!
Не помогло – сын надулся и целых три, если не четыре минуты обиженно сопел, глядя прямо перед собой.
«Везунчик» Данилов в это время наблюдал за тем, как первую палату покидает мужчина в палевом свитере и джинсах, до невозможности похожий на одного известного актера, и никак не мог вспомнить его фамилию. Мужчина шел налегке, а одна из дежурных сестер, явно хорошо «простимулированная», несла за ним две увесистые на вид спортивные сумки с вещами. Данилов и предположить не мог, что следующим «постояльцем» первой палаты станет не кто иной, как он сам.
Глава двадцать вторая
Omnia mutantur, nihil interit[12]
Ресторан был оформлен в деревенском стиле. На стенах аляповатые пейзажи и декоративные снопики колосьев вперемежку с какими-то сухоцветами, должно быть призванными изображать луговые цветы, с потолка там и тут свисают связки лука и перца, в углу – потертое конское седло, ставшее уже непременным атрибутом любого уважающего себя заведения подобного рода. Данилов, иронизируя, называл подобные дизайны «клиническими пасторалями».
Место было выбрано по двум причинам. Из-за умопомрачительно вкусного, как утверждал Полянский, мяса по-купечески, приготовляемого в горшочках, и из-за соответствия московскому «золотому стандарту» – чистота, шаговая доступность от метро, умеренные цены. Когда-то в этот стандарт входили и вежливые расторопные официанты, но это было очень давно.
– Официанты вымерли как динозавры, остались одни халдеи, – не раз повторял Полянский, любящий не только обобщать, но и преувеличивать.
Полянский удивил с самого начала тем, что явился с опозданием на полчаса. Данилов как раз допивал вторую бутылочку газировки.
– Так ждал нашей встречи, что на час спутал время, – вместо извинения сказал он и пояснил: – Это я не злонамеренно опоздал на полчаса, а добросовестно пришел на полчаса раньше.
Данилову было все равно – злонамеренно или добросовестно. Он продолжал радоваться жизни. В том числе и тому, что видит друга.
– Ты похудел, Вова, – после обмена приветствиями настал черед обмена впечатлениями. – Но ничего – выглядишь моложе.
– Это я побрился. – Данилов машинально провел рукой по непривычно голым щекам. – И немного поиграл на скрипке, а музыка не только вдохновляет, но и омолаживает. Недаром почти все дирижеры, композиторы и прочие музыканты живут долго.
– Да, например Моцарт и Шопен.
– Моцарта отравил злодей Сальери, – напомнил Данилов. – А у Шопена смолоду был туберкулез. И то, что он дожил до сорока лет, уже большая заслуга. А ты вот все округляешься, скоро будешь как Колобок.
– Я скоро буду комком нервов, – скривился Полянский. – У нас на кафедре такое творится. Не то слияния ждем, не то реорганизации. Ох! Армагеддон, Содом и Гоморра! Впрочем, мне это все параллельно – я найду куда приткнуться, но ежедневно наблюдать это бурление дерьма очень тяжело.
– Крепись, – посочувствовал Данилов.
К столику подошел совсем юный официант.
Полянский раскрыл меню, сразу же заглянул в конец и спросил тоном пресыщенного знатока:
– Что, разве у вас нет токайского кьянти?
– Нет, – с приличествующим сожалением подтвердил официант.
– Мда… – помрачнел Полянский. – А виски «Кантритаун» есть?.. Тоже нет? Ну ладно, тогда принесите нам по салатику с креветками, только укроп в него крошить не надо, и по бутылке безалкогольного пива.
– Это все?
– Пока все.
– Что за цирк? – спросил Данилов после ухода официанта. – Я же говорил тебе, что решил не пить…
– Это не цирк, а психологический прием. Не секрет, что алкогольные напитки приносят любому заведению больший доход, нежели еда. Тем более что их и готовить не надо – открыл и разлил. Поэтому официанты натаскиваются на втюхивание алкоголя. На настойчивое втюхивание. И не устрой я этого, как ты изволил выразиться, цирка, нам бы пришлось несколько раз отклонять предложение выпить что-нибудь покрепче. Я здесь не первый раз и успел изучить все их приемчики. А так – все по чесноку. Нет у вас путных напитков, так мы просто вынуждены пить безалкогольное пиво и минералку.
– Умно, – одобрил Данилов.
Официант принес салат и пиво.
– Через час, пожалуйста, два купеческих горшочка, – попросил Полянский.
– Оно раньше и не будет готово, – заверил официант.
Он выждал еще секунд десять – вдруг клиенты решат заказать что-то еще – и ушел.
– Понты! – фыркнул Игорь. – Можно подумать, что только после получения заказа повар начинает разделывать мясо и чистить картошку с луком!
– Разве не так? – спросил Данилов, пробуя пиво.
Пиво с непривычки показалось очень горьким. Или это просто сорт такой?
– Все готовится заранее, я тебе уже это говорил. После заказа только смешивается, доводится до кондиции и подается на стол. Ну бог с ними, давай лучше расскажи о себе.
– Да что там рассказывать. – В отличие от Игоря Данилов не спешил набрасываться на салат – растягивал удовольствие. – Сначала депрессия, потом дурдом… Очень, знаешь ли, интересное впечатление – оказаться по ту сторону баррикад не где-нибудь, а именно в дурдоме.
– Могу представить, насколько это хреново…
– Не можешь, – покачал головой Данилов. – Пока сам не поваляешься на койке, ты даже и в общих чертах не представишь себе, что такое дурдом. Кафедра психиатрии на пятом курсе не дает никакого представления об этом месте. Так же, как и все книжки, начиная от «Пролетая над гнездом кукушки» и заканчивая прикольными байками, которые так любят рассказывать психиатры. Все это, пардон муа, херня на постном масле, в первую очередь потому, что книгу можно отложить в сторону, с практических занятий или с лекции удрать в кафе или в кино, а из дурдома больной уйти не может. Это самое страшное – несвобода, она даже страшнее того, что тебя никто не понимает. Или просто делают вид, что не понимают, – какая разница?! Главное не в этом, а в том, что человек начинает чувствовать себя бессловесной тварью!
– Да… – вздохнул Полянский. – Я приезжаю из Египта, и тут сразу две новости… Ты знаешь, я всегда очень любил твою маму. Она была добрым, искренним и вообще очень хорошим человеком. Пусть земля ей будет пухом, что тут еще скажешь?
– Я ее тоже любил.
– Как же иначе? Эх…
Застольные беседы хороши тем, что паузы очень гармонично заполняются едой. Когда тарелки опустели, а пива осталось на донышке, Полянский подозвал официанта.
– Мне воду с газом, – сказал Данилов.
Безалкогольное пиво не пошло – было оно каким-то ненастоящим, что ли. Полянский из солидарности заказал воду и себе. Помимо воды он попросил официанта принести им холодец.
– Холодец у них тут особенный, – пояснил Полянский, – лучше колбасы.
– Я люблю холодец, – ответил Данилов.
– Ну, про кормежку в больнице я не спрашиваю, и так все ясно. А что у тебя произошло с докторами?
– Мы не сошлись с ними по одному богословскому вопросу. Они утверждали, что я шизофреник, а я доказывал им, что являюсь безобидным психопатом, который не желает пить их сраные таблетки. Конфликт вылился в противостояние, мне даже пришлось отдохнуть от жизни в связанном виде, но этого я почти не помню, потому что все время спал. Потом я ломал голову над тем, как вообще буду выпутываться из этой ситуации. Башка трещала от напряжения, а из ушей валил пар…
