Андрей Битов - Улетающий Монахов
Девочки исчезли. Вдруг появились работяги в желтых куртках и касках, как большие подсолнухи на зеленом газоне, и стали закапывать клумбу.
Хорошо, что я внучке квартирку-то завещала. Вот она мне и помогает. Что так долго не идет?
И фамилию писателя не узнала! Ткнула телевизор, а шоу уже кончилось.
А ведь «Рассказ» я тогда не выкинула!
Там он и лежал, между письмами второго мужа и письмами того, кто так на мне и не женился.
Желтенький уже, старенький, два машинописных лепестка… Помечено «Март 1955», и подпись неразборчива. Лишь в уголке от руки, наверное, поиски заглавия: «Построение реальности» — зачеркнуто — и «Взгляд». Вот такой он, а не в заморских ботинках! Конечно, это он, тот мальчик! Что он понимает в жизни!
А ведь правду написал: я была красивая.
Март 1957 — 26 мая 2005
Комментарий[3]
«Улетающий Монахов» — замысел, на этот раз доведенный до конца, правда, на это ушло тридцать лет (первое русское полное отдельное издание — в издательстве «Молодая гвардия», 1990 год). Вышел до этого на двенадцати европейских языках и, кажется, на японском. Каждая глава публиковалась порознь как самостоятельное произведение и так и воспринималась читателем.
«Дверь» — в альманахе «Молодой Ленинград» за 1962 год.
«Сад» — в сборнике «Дачная местность», М., 1967 (редактор С. В. Музыченко).
«Образ» — впервые на словацком языке (1969), затем на эстонском (1971), затем на армянском (1972), затем на русском в «Звезде» № 12 за 1973 год. На публикацию этого рассказа, с момента его окончания, ушло почти восемь лет, и по этому поводу у автора сохранилась достаточно полная переписка. Поэтому, как типовую, я освещу историю этой публикации наиболее подробно.
Рассказ был закончен зимой 1966 года, я включил его в состав сборника, запланированного на 1968 год, и стал предлагать журналам. С большими комплиментами мне было отказано в «Новом мире», «Москве», «Юности» и где-то еще. Кстати, в «Юности» я получил самую краткую в своей жизни письменную рецензию: под скрепку был подсунут листок отрывного календаря с надписью карандашом «оч. хор. р-з, но сов. не для «Ю»». На этом же листке мой коллега по высшим сценарным курсам Владимир Зуев приписал: «Лучше бы так: оч. плох, р-з, но сов. для "Ю"». Я уже смирялся с тем, что рассказ будет опубликован в книжке: отсутствие журнальной судьбы было нормой для ленинградца. В книжке все шло хорошо: письменные рецензии В. Пановой и В. Конецкого (которому давали, чтобы зарезал, в расчете на конфликт поколений, а он взял и не зарезал), редсовет в лице М. Слонимского, Б. Бурсова, Д. Гранина — все высказались ЗА. Даже в аннотации издательства было упомянуто название именно этого рассказа. Но и такая хитрость не помогла: в последней стадии рассказ был категорически снят. Мой редактор проявила самоотверженность до конца и пошла объясняться к директору. Директором стал бывший секретарь горкома, скатившийся со своей вершины на последнюю предпенсионную ступень; он не посчитался с тем, что редактор была дама, и сказал ей с партийной прямотой: «Ни в коем случае. Что это за рассказ, где все действие в том, что герои ищут, где им переспать». Моя дорогая редактор посмела возразить, что так можно пересказать и «Анну Каренину». Директор на нее накричал: «Не смейте сравнивать этого внутреннего эмигранта с Толстым!» На сравнение я не претендовал и в этой части его критики могу с ним согласиться, но это именно он первый присвоил мне столь опасное звание (чье мнение он повторял?).
Так закончился первый круг. Именно тогда я пожаловался раз Юрию Казакову на то, что не печатают, и он мне дал следующее мудрое наставление: «Напечатают. Никогда не переживай, но не скупись на машинистку. Я, например, перепечатываю сразу две закладки и посылаю в десять редакций и отовсюду получаю отказ. Через год рассылаю туда же снова, и одна — не отказывает». Я последовал его совету и начал второй круг. После пражской весны все еще было не время. Рецензенты не тратились на комплименты. В лучшем случае давали советы, например: «Не понравилось и не советовал бы печатать, чтобы не обидеть почитателей «Сада»». О, сколько же раз приходилось уродовать текст, чтобы кого-то не обидеть! Не обидеть пролетариев и колхозников, врачей и учителей, вахтеров и милиционеров, молодежь и нацменьшинства. Но — чтоб не обидеть собственных поклонников… Практический в принципе совет. Судя по следующим отзывам, не лишенный оснований.
«У меня нет решительно никаких претензий к рассказу, ни по содержанию, ни по форме.
Но это рассказ НЕ ДЛЯ «АВРОРЫ". На этом, собственно, можно было бы поставить точку, но мне хочется мотивировать категоричность своего суждения.
В схеме, без плоти психоанализа, рассказ сводится к тому, что некий индивид мужского пола, готовящийся стать отцом, случайно встречает женщину, с которой был близок десять лет назад. Без любви, без страсти, испытывая даже некоторую неприязнь к объекту, беспрерывно анализируя все недостатки душевные, да и физические женщины, когда-то бывшей предметом его любви или страсти, он, в общем-то пассивно, идет навстречу ее желанию, заражается простотой и легкостью представившейся возможности совокупления и, претерпев множество неожиданно возникших на пути к этой близости неприятных и унизительных для него сложностей, довольно равнодушно воспринимает неудачу — ну, не получилось, и ладно, и слава Богу. И так же вяло и равнодушно встречает он в эту же ночь известие, что стал отцом, что жена родила сына.
Герой рассказа Битова не мерзавец. Он — нечто аморфное, катящееся, как перекати-поле под порывами ветерка случайностей. Случайная встреча, случайно озаривший его интерес к измененному НОВОМУ образу когда-то любимой (любимой ли?!) им женщины, случайно вспыхнувшее желание, случайно так и оказавшееся неудовлетворенным.
И совершенно омерзительная женщина — объект его чисто скотского желания. Хищная маленькая самка, циничная и холодная, ломающая препятствия на пути к удовлетворению своего внезапного каприза.
Безжалостно, со скрупулезной точностью обнажает Битов убогий и ничтожный мир своего героя — красивого человека с седыми висками, с положением в обществе, с какими-то большими успехами в работе.
Наверное, такое разоблачение тоже нужно, тоже имеет право на существование в литературе.
Но я убежден, что «Аврора» должна стать плацдармом для совсем иных писательских выступлений. И жаль, что этого не хотят понять писатели, приносящие в «Аврору» вещи, случайно сохранившиеся в ящиках их письменных столов».
22-IX-69 г. Влад. Д-й
Наверно, я стал еще хуже. Теперь я ношу рукописи, случайно завалявшиеся тридцать лет. Тогда я был возмущен — сейчас восхищен. Этот протокол является шедевром, конечно же, в значительно большей степени, чем мой рассказ. Кто сейчас сочтет мой стерильный рассказ сколько-нибудь эротичным? Недостаточная авторская чувственность с лихвой восполнена ее критиками. Это — мужчина. А вот — женщина.
«Горькое недоумение осталось у меня от этого рассказа писателя, от которого я всегда жду чего-то нового, значительного, глубокого. Неужели Битов стал перепевать самого себя?!
Тут нет открытия психологической глубины, а есть повторность и топтание на одном месте, хотя герои рассказа и ходят по всему городу почти весь день и добрую половину ночи. И главный герой, и его бывшая возлюбленная Ася до удивления незначительны и душевно бедны, так что читать про их походы и переживания попросту скучно. Я понимаю, что Битов хотел проследить ход душевных переживаний Кропоткина[4], но он с самого начала аморфен, этот Кропоткин, даже в своем отношении к приближающемуся отцовству, так что остаешься равнодушным и ко всему последующему, и длинные хождения героев — почти сорок страниц! — воспринимаются как поиск места для совокупления — и только. А это можно сказать и на одной странице. Трудно взволноваться и чувствами Аси, которая разводится с мужем, уже подыскала себе жениха и при Кропоткине встречается с ним, попросив кандидата в сегодняшние любовники присмотреться, хорош ли жених, а через два часа, поддержав отношения с женихом, пускается в поиск места для любовной встречи — вплоть до детского сада, которым она заведует и куда она пытается влезть по пожарной лестнице, разбив окно!
Все это происходит в день, когда жена Кропоткина в роддоме, а у него самого произошло важное событие в работе (в какой работе — мы не знаем), большой успех, долгожданный и открывающий перед ним большие перспективы. Ну вот не верится ни в заслуженный успех, ни в перспективы, потому что герой-то мелок и никак не воспринимается творческой личностью. Больше того, он ни разу не поступает как мужчина, похотливая бабенка водит его, как безвольного теленка, и хоть бы раз он возмутился, выругался, что ли, или хоть под конец сам ушел, хлопнув дверью!
