Икар из Пичугино тож - Хилимов Юрий Викторович
— Ребята, вы тут поиграйте, пока мы с вашим дедом и отцом кое-что обсудим в моем кабинете на верхней палубе. Гоша, покажи им что-нибудь еще! — сказал Астраханцев, увлекая за собой Сергея Ивановича и Вадима.
Так неожиданно возникшая сумасшедшая идея празднования Дня летнего солнцестояния получила новый импульс и реальные очертания.
Глава 33
ЯБЛОКИ, ЯГОДЫ И ЦВЕТЫ
Конечно, в известном смысле начало лета на даче еще пустое. Еще толком ничего и нет из того, что так щедро обещает природа, и вообще, все ее посулы кажутся враньем. Когда внуки были совсем маленькими, они часто спрашивали, что им делать на даче, когда там нет ни клубники, ни малины, ни смородины? Так роптала в свое время Марина, и буквально еще в прошлом году на это сетовал Алеша. В ответ на это Елена Федоровна начинала терпеливо проводить разъяснительную беседу. Она обращала внимание ребят на вдруг открывшийся после тесного города простор, на молодую сочную зелень, на траву, по которой можно бегать босиком, на теплое, в меру жгучее солнце и первый загар. И это убеждало. Дети втягивались в дачное лето, после чего уже категорически отказывались съездить в город вплоть до конца августа, когда нужно было готовиться к школе. А потом, начало лета — это время, когда цветут пионы, и праздник двадцать первого июня. И ничто не может сравниться с ранним утром и вечером в эту пору, потому что после зимы все чувства обострены, и земля слышится как нельзя лучше.
Но все прекрасно контрастами, а потому еще одним плюсом лета для Глебовых был исход жаркого сезона и наступление осени.
Осенью Глебовых-самых-старших тянуло на классику. В конце сентября — начале октября Сергей Иванович и Елена Федоровна могли пересматривать нетленку Бондарчука, причем это могла быть какая-то одна серия из всей эпопеи. «Но почему „Война и мир“?» — спрашивала Марина, а потом и внуки. «Я уже и не помню почему», — отшучивался Сергей Иванович, а Елена Федоровна признавалась: «Наверное, потому, что там осень вся красивая, как аллея из желтых листьев старого князя Болконского, и бодрящая, как в эпизоде охоты, и еще потому, что в сценах, где в фильме показана зима и завывает вьюга, внутри дома Ростовых очень уютно и тепло. Как барсуки накапливают жир перед зимой, так и мы накапливаем себе тепло на даче и через этот фильм в том числе». Тихая осенняя негромкая радость опускалась на «Зеленую листву».
В конце августа и в сентябре дача приносила свои плоды. Магия раннего утра и вечера исчезала, но взамен этого появлялась роскошь полудня. Так нелюбимый за свою жару летний полдень осенью вдруг становился бриллиантом, в блеске которого хотелось находиться как можно дольше. Он не обжигал, не утомлял, но приятно обнимал своим медленно остывающим теплом. И это было необыкновенно приятно.
Созревали яблоки. У хозяина «Зеленой листвы» были две любимые культуры — огурцы и яблоки. Как только Сергей Иванович решал оторваться от книг и заняться дачными делами, в первую очередь он спешил к огуречным плетям. Все домашние хорошо знали, что сорвать огурец — почти табу. Это разрешалось лишь одному человеку. И дело тут не во вкусовых пристрастиях или эстетике. Здесь господствовал чистый азарт грибника, потому что зеленое в зеленом непросто отыскать. С яблоками обстояло все гораздо серьезней. По отношению к ним было что-то гораздо более глубокое, настоящее. За ними следовала целая вселенная из названий, смыслов, аллюзий и реплик. Все это вращалось по своим орбитам вокруг яблочного ядра, увлекая за собой по спирали целые эпохи и культуры, а вместе с ними все человеческое стадо и каждого человека отдельно.
Сергей Иванович любовно ухаживал за яблонями, которых на «Зеленой листве» было немало. Ранней весной он, бывало, по нескольку раз опрыскивал деревья, потому что вид червивых яблок вызывал огромную досаду и служил укором в собственной нерадивости как хозяина. Он сам белил стволы деревьев, сам, хоть и с трудом (слишком непросто было решиться на такое), обрезал лишние ветки осенью. Сокрушался, если на ветвях замечал мумифицированные плоды, радовался как ребенок, когда на дереве висело много яблок, и, соответственно, огорчался, если год выпадал неурожайным.
Часть яблок шла на сок, сидр, раздавалась соседям и друзьям, остальное укладывалось в деревянные ящики и затем постепенно перевозилось в город, в гаражный погреб. Фрукты не спешили увозить не только потому, что все не умещалось разом. Скорее это служило лишь оправданием. Дело в том, что все Глебовы безумно любили дышать настоянным на яблоках воздухом. Пока они стояли в доме и во флигеле, все пропитывалось их прохладным свежим ароматом. И, зайдя с улицы, с первым вдохом тотчас разливалось в груди приятное тепло, сразу же делалось хорошо и спокойно. Это успокаивало, что в осеннюю пору никогда не может быть лишним. Этот запах — он какой-то ладный, чистый, уютный, совершенно ненавязчивый. И это так по-русски, по-толстовски. Было в этом что-то от добротной дворянской усадьбы с большой семьей.
Еще осенью появлялись они — вторые. Есть ягоды-аристократы вроде винограда, малины, ежевики, клубники, а есть ягоды второго порядка, вторые. В случае «Зеленой листвы» вторые — это калина, боярышник, рябина, черноплодка. Они, разумеется, с характером, немного дикие. Их вкус так и остается до конца неприрученным: горьковатым, вяжущим, с кислинкой. Но Глебовым все нравилось. Они даже отдали им довольно большой кусок земли за домом. С тех пор как там обосновались вторые — многое изменилось. Невозможно представить, чтобы по соседству с виноградом появилась избушка на курьих ножках, мельница или мостик над сухой речкой. Последние могли появиться лишь в окружении вторых. И дело не только в ландшафтном дизайне. «Это чистой воды метафизика», — так любил говорить Сергей Иванович. Никто не понимал точного значения фразы, но все знали, что это то, к чему испытывают благоговейный трепет.
«Бабушка, зачем так много кустов калины?» — как-то спросили внуки, гоняясь друг за другом в самый разгар лета. «А что вам не нравится?» — «Нам очень нравится. Как же без них мы бы играли в прятки?» — отвечали дети.
Елена Федоровна понимала, что вторые начинаешь ценить лишь с возрастом. До них нужно дорасти. Она знала, что всему свое время, и потому отложила ответ до осени. А в сентябре, как-то после бани, она напоила домашних вкусным теплым напитком из яблок, калины и меда. Гера немного мурзился, но Алеше и Лизе он понравился. Правда, в этом «понравился» было больше доверия к бабушке, чем настоящего удовольствия от вкуса. «Ничего, они все поймут со временем», — не сомневалась Елена Федоровна. Слегка разомлевший Сергей Иванович вместе с зятем и мальчишками сидел в предбаннике и вспоминал фильм Михалкова. «Помнишь, там Обломов и Штольц в бане размышляют о смысле жизни. За окошком зима, на стенах развешаны пучки душистых трав, на столе штоф и… веточки с ягодами калины. Калина чрезвычайно важна в этом эпизоде, просто жизненно необходима». — «А почему?» — не удержался Алеша, для которого заключение деда выглядело неочевидным. «А спроси почему, я и объяснить не умею», — тихо посмеиваясь, отвечал Сергей Иванович цитатой из кино.
Именно через вкус со многим впервые знакомила своих домочадцев Елена Федоровна. Часто случайно, без специального знания, следуя за своим чутьем, и не более того. Многие из открытий она делала по наитию, и сама искренне радовалась, когда такое получалось, как, например, в случае с курильским чаем.
Солнце-янтарь запрыгнуло в бокал с мелкими желтыми цветками, когда однажды Елена Федоровна добавила в него кипяток. Он стоял на перилах беседки, за которым в небе висел раскаленный диск. Над бокалом медленно поднимался пар. Лепестки цветков, расправившись, сквозь прозрачность стекла вдруг показали свою красоту и изящество. Они начали оживать. Вода окрасилась в золотистый цвет; она казалась густой, насыщенной, необыкновенной. Постепенно от бокала стал исходить еле уловимый аромат. А вкус… В нем были нотки яблока, меда, лесных ягод и еще того, что не из здешних мест. Последнее вовсе не удивляет, ведь курильский чай родом оттуда, где раньше всех встречают солнце.
