Катрин Панколь - Я была первой
– Ты права, в двадцать шесть лет я поняла, что мне нечего ждать от жизни… Подумать только! Сколько всего я могла бы сделать! У меня было столько грандиозных планов, столько надежд, столько сил… но судьба распорядилась иначе!
– Она была зла на весь мир, на своих подруг, выглядевших счастливыми, имевших работу, надежного мужа, деньги. Чудовищно нелепое существование приводило ее в отчаяние. У нее не было ни денег, ни профессии, ни покровителей. Помощи и поддержки ждать было неоткуда. Безвыходность ситуации приводила ее в неистовство, в бешенство, и она невольно срывала ярость на близких, которых кляла на чем свет стоит, и на четверых своих детях. Дети были ярмом, которое ей предстояло нести до тех пор, пока они не вырастут и не смогут сами себя прокормить.
Ее жизнь была невыносимой, но бросить детей на произвол судьбы она не могла. Она была полна решимости тянуть ношу до конца, работать не щадя сил, исполняя материнский долг. Она сделала все, чтобы быть хорошей матерью: зарабатывала на жизнь тяжким учительским трудом, терпеливо снося все тяготы: неудобное расписание, утомительные поездки на метро, скучных коллег, дежурства по столовой, дополнительные занятия, приносящие жалкие гроши – все это она принимала, не смея роптать. Ее лучше годы были безвозвратно потеряны. Она работала как проклятая, не разгибаясь, не позволяя себе ни минуты отдыха.
– Дорогая, – произнесла она со слезами на глазах. – Как ты сумела все это угадать?
– Дело привычки, – ответила я. – Когда пишешь, придумываешь истории, поневоле учишься примерять на себя чужую шкуру…
Я еще не знала, что в порыве волнения она откроет мне страшную истину, что невинная игра, которую я затеяла, только чтобы разрядить обстановку, самым чудовищным образом обернется против меня.
Я жду, жду, что мать сама завершит начатый мною рассказ. Я хорошо ее знаю. Для меня не секрет, что она человек суровый, привыкший прямо говорить все, что думает, ведь в ее системе ценностей эмоции занимают последнее место. Для нее по-настоящему важны лишь внешние признаки благополучия: деньги, репутация, материальные блага, положение в обществе – ко всему этому она относится серьезно, а эмоции… Глупости какие!
Я напряженно замираю, готовлюсь принять удар. Я еще не знаю каким он будет – слабым или сокрушительным, не знаю, следует ли мне ждать новых страшных откровений. Я ничего не знаю, но напрягаюсь всем телом, чтобы встретить его во всеоружии.
– Ты угадала… Я никогда вас не любила. Никогда. Вы были слишком на него похожи… Все, что я для вас делала, я делала только из чувства долга. Вы ни в чем не знали нужды! Мне есть чем гордиться! Но в глубине души… В глубине души я всегда мечтала родить ребенка от любимого мужчины. И этого ребенка я бы любила по-настоящему… Как я об этом мечтала, ты бы только знала, как я мечтала встретить такого мужчину и родить ему ребенка… Но жизнь распорядилась иначе.
Она опускает плечи, оседает всем телом, всецело отдаваясь своей старой мечте. Ее взгляд теплеет, на губах вырисовывается улыбка, предназначенная этому несуществующему любимому ребенку. Она могла бы описать мне его во всех подробностях, но воздерживается. Мы принадлежим к разным мирам – я и этот ребенок. Мать сейчас далеко-далеко, рядом с ним. Она меня не замечает, она пестует давнюю мечту, которой так и не довелось стать реальностью.
Я догадывалась об этом и потому сама подтолкнула ее к роковому признанию, но в глубине души продолжала надеяться на лучшее. Я рассказала ей самую ужасную версию в надежде, что она опровергнет мои слова, возмущенно возразит, что всегда любила нас, просто не умела выразить свою любовь, признаться в ней, что мы были замечательными детьми, что я замечательная дочь, что она гордится мною, верит в меня.
– Я так рада, что ты мне все это рассказала, – говорит она, что ты догадалась о моей драме, о моей страшной пытке.
Счастливая, успокоенная, мать наклоняется через стол, протягивает ко мне руки, ищет ласки, единения. Она облегченно вздыхает, улыбается. Я сняла с ее плеч непосильную ношу. Я ей больше не дочь, а подруга, лучшая подруга, сумевшая прочесть то, что камнем лежало на дне ее души, избавить от грязи, не тыча в эту самую грязь лицом.
Я беру ее руки в свои и сжимаю их сильно-сильно.
В тот вечер я мысленно с нею простилась.
Я простилась с мамой, которую так долго ждала, о которой так долго мечтала, мечтала так сильно, что шла за ней по пятам в надежде поймать на себе ее взгляд, получить немного внимания, услышать, что она меня любит. От одного ее слова у меня бы выросли крылья, я бы повзрослела на тысячу лет, не совершила бы тысячи ошибок, тысячи смертоубийств. Я знала это. Я желала ее любви, желала изо всех сил. Так солнце обжигает кожу, так горит жаркий огонь, так вода спасает от жажды. Я требовала ее настойчиво, беспощадно. Ее любовь была для меня вопросом жизни и смерти. Я неотступно следовала за ней, надеясь, что она одарит меня взглядом, спасая тем самым саму себя.
Я простилась со всеми матерьми, чей взгляд я украдкой ловила, чтобы заменить тот, единственный…
Я стерла из памяти эти глаза, никогда на меня не смотревшие. Я стерла все взгляды, о которых молила, которых искала, кипя от ярости, и не находя, в порыве бешенства, отправлялась искать на стороне то, в чем она мне отказывала. Я готова была убить всех кто на меня смотрел, ведь я хотела, чтобы на меня взглянула именно она. Я искала ее взгляда, ее глаз. Другие не могли мне ее заменить. Ничто не могло заменить тот первый взгляд, каким мать смотрит на свое дитя, вдыхая в него силу, побуждая жить и любить, любить других и самого себя.
Я готова была убить любого, кто смотрел на меня с любовью, только за то, что это была не она.
Не она. Не мать, которую я любила больше всех на свете.
Я поняла это в тот вечер.
Я поняла все. Поняла откуда возникла эта злость, эта беспощадность по отношению к людям, которые пытались ко мне приблизиться, любить меня. Я не хотела их любви. Я хотела, чтобы меня любила ТЫ, только ты, ТЫ, ТЫ, ТЫ, моя мать. Ты, которая меня не любила, которая, по воле судьбы, не могла меня любить.
В тот вечер я в мгновение ока оказалась одна, осталась наедине с самой собой.
Мои глаза обратились внутрь меня, и прочтя эту страшную истину, сказали мне: ну вот, теперь ты все знаешь, ты все поняла. Ты дошла до самого конца истории, открыла постыдную тайну, даровала себе свободу.
Ты свободна…
Свободна.
Она сделала тебе неслыханный подарок. Мало кто из матерей так щедро одаряет своих детей: она вернула тебе свободу. Другая на ее месте стала бы возражать, сказала бы: «Ну что ты, милая, это неправда! Я вас так любила, так любила», сделала бы все для поддержания имиджа любящей матери. А она была честна. Ей хватило смелости, легкости, отваги, чтобы бросить тебе в лицо всю правду, излить всю душу. Скажи ей спасибо. Больше тебе некого бояться. Отныне никто не помешает тебе расти!
