Дмитрий Быков - Списанные
Следующим утром звонок Глазова вторгся в невнятный эротический сон, в котором Свиридов спасал незнакомую девушку от казни; спасти-то он спас, но с оттенком разочарования — хотелось посмотреть на казнь девушки. Она, кажется, тоже уже настроилась и потому слегка расстроилась. Тем не менее Глазову Свиридов обрадовался — вечер накануне был хороший, человек приятный.
— Здравствуйте, Глеб Евгеньевич.
— Не разбудил, Сережа?
— Так, почти.
— Ну простите. Дело в том, что Чумакова взяли.
Свиридов чуть не выронил мобилу.
— Как взяли? Кто?
— Непонятно кто. Арестован час назад у себя дома. Пришли участковый и двое в штатском. На сайте уже объявление висит про помощь семье, я сейчас поеду туда. Если хотите, давайте вместе.
— Где он живет?
— На Гиляровского. Давайте через час в метро «Рижская», в центре зала.
— Да, я сейчас.
Он вскочил, убрал кровать (от этой привычки — первым делом порядок — не отказывался никогда; откажешься — и распад подкрадывается незаметно), спустился в прохладный вестибюль «Профсоюзной» и через сорок минут был на месте. Глазов, деликатный человек, тоже приехал раньше времени.
— Он кем хоть работал-то?
— В Счетной палате аудитор.
— Странно. Я думал, они наглые, а он вроде тихий…
— Потому и взяли. Чтоб не выделялся.
— Вы от кого узнали?
— Семья сразу Бодровой позвонила, а она всех по цепочке. Ранним утром приехали, что-то в семь. Обыска не делали, забрали и все.
— Черт-те что. Значит, все-таки это список на посадку.
— Не торопитесь, могли взять и по аудиторским делам. Сейчас силовики грызутся…
— Ну утешайтесь.
— Сейчас, Сережа, не о том надо думать, за что взяли. Надо адвоката, семье помочь, детям, если есть… Сейчас-то и будет проверяться — может из этого списка получиться хоть подобие общества или все так и останутся стадом, бредущим на убой.
Около квартиры Чумакова — на шестом этаже белого точечного дома — уже курили и шептались списанты; было как на поминках. Наличествовал и Гусев — правда, без остальных. Впрочем, Панкратов с панкреатитом был уже нейтрализован. Гусев выглядел бледным и явно перепуганным.
Свиридова при виде этой спирохеты перекорежила вдруг такая ненависть, что он решительно шагнул прямо к нему и прошипел:
— Это вы его сдали, твари? За то, что вчера вступился за меня?
— Вы что, — одними губами прошептал Гусев, — вы с ума сошли… зачем… больное воображение…
— Не врать! — шепотом прикрикнул Свиридов. — Не врать, сука! Ты вчера донес, я знаю. Ты всех в книжку писал. Он твоего дружка осадил, а ты смотрел. Это вы его, суки, я точно знаю…
— Да ты… да что… да завтра любого, тебя, меня…
— Что меня, так это точно, — кивнул Свиридов. — Но если тебя, это будет очень правильно. И рано или поздно это будет железно, понял, издатель?
— Нашел время, — сказал Гусев и отвернулся.
Свиридов вслед за Глазовым вошел в квартиру — на удивление скромную и малогабаритную, если учесть ранг покойного. (Ой, что это я, а впрочем, оставь надежду всяк туда входящий. Если и выйдет, то лет через пять, безнадежно сломленным, седым, он и так не производит впечатления борца.) Из кухни доносились рыдания: жена? Но рыдала мать Чумакова, высокая тощая старуха, сидевшая на табуретке очень прямо и не утиравшая слез. Она выла на одной ноте, потом всхлипывала, замолкала и снова заводила вой. Жена — маленькая, полная и тоже очень бледная — подносила ей то воду, то валерьянку, то валокордин.
— Как вы думаете, что с ним сделают? — неожиданно низким голосом спрашивала старуха у каждого вновь прибывшего. Теперь ей что-то вполголоса объяснял Глазов, но она не слушала, выла, прерывалась и принималась выть опять, словно этот вой был важней любого ответа, ибо поддерживал жизнь в Чумакове.
— Я думаю, список ни при чем, — почти шептал Глазов. — Но мы все… всё зависящее… У меня есть очень сильный адвокат, я сегодня же созвонюсь…
Чумаков, как ни странно, жил скудно. Может, все откладывал, а может, дело было в том, что у него не было детей: где дети — там обычно хоть дешевые, но яркие игрушки… Вся квартира была в стиле отложенной жизни — это часто встречалось тогда: копим, копим и уж тогда наверстаем. И вот он накопил, а кто будет наверстывать — непонятно. Теперь все эти накопления сожрутся мгновенно — на адвоката, на лечение, когда выйдет… Вообще деньги сберегаются, когда возобновляются, — без движения скукоживаются, как сугроб в марте; Свиридов знал эту закономерность. Ничего здесь нельзя ни копить, ни откладывать — либо деньги отберут, либо тебя; получил — съешь.
Свиридов пробился к жене Чумакова, заметив, что на подоконнике, сложив руки на коленях, потерянно сидит вчерашняя училка; он кивнул ей и получил в ответ жалкую, кривозубую улыбку. У таких женщин всегда анемия и пахнет изо рта. «А у тебя, сволочь, чем пахнет изо рта? — прикрикнул он на себя. Уже вписался, за всеми примечаешь мерзость, как и положено в стаде?»
— Это все выяснится, — ему казалось, что бледная толстая жена гораздо сильней рослой и сильной старухи нуждается в утешении, потому что старуха — он не мог этого не заметить — немного еще и приторговывала горем. Она, вероятно, привыкла со своими болячками быть центром внимания и теперь не могла смириться, что максимум сочувствия достается Чумакову; а впрочем, ведь и это подлая мысль. Мы всегда жалеем тех, кто страдает тише, меньше действует на нервы. Жена Чумакова слушала молча, кивая, пытаясь даже улыбаться.
— Сейчас, вы же читали, проверка. Ну они и хватают. Это все демонстрация, пустой звук. Сейчас немыслимы посадки, не «Юкос», в конце концов…
— Он никого не сажал, — безнадежно ровным голосом сказала Чумакова. — Никого никогда. Он вообще не мог посадить. Ничего не брал. Если предлагали, не доносил. Надо было.
— Нет, не надо было. Взяли бы все равно, а так хоть совесть чиста. Вы увидите, он выйдет днями.
Дольше здесь находиться не было смысла. Свиридов кивнул Глазову:
— Вы пойдете?
— Нет, побуду. Подожду, пока адвокат подъедет. Введу в курс.
Оставаться было тошно, уходить одному — еще тошней. Свиридов курил на лестнице, ни на что не решаясь, когда к нему подошел слегка оплывший кучерявый брюнет лет тридцати пяти.
— Вы не родственник? — спросил он участливо.
— Нет, знакомый.
— Из списка? — со значением уточнил брюнет.
Свиридов поднял на него глаза и кивнул.
— Ну, теперь всех.
— Почему вы думаете?
— И вы так думаете, — сказал брюнет. — И все так думают. Не только в списке. Не обойдутся без этого, неужели непонятно?
