Януш Леон Вишневский - Гранд
Вероника смотрела на него без обычного восхищения в глазах. Наконец она быстрым шагом направилась в сторону лифта.
– Слушай, Энди, – сказала она. – Ты же знаешь, я всегда восхищалась и восхищаюсь глубиной твоих познаний. Вот только я не понимаю, почему мы должны совершать этот экскурс в историю именно сейчас. Я верю всему. Если бы ты мне сейчас сказал, что в номере 118 Болеслав Храбрый занимался сексом с Виолеттой Виллас, я бы тоже поверила. Я очень устала, я потная и больше всего на свете хочу сейчас попасть под душ или в ванну, – закончила она с нетерпением.
Они были уже на втором этаже. Он извинился, попытался ее поцеловать и убедил, что они быстрее доберутся до номера, если не станут дожидаться лифта.
Комната номер 305 была очень маленькая, а окна в ней не выходили ни на пляж, ни в сад. Энди был удивлен, что в отеле такого уровня есть такие маленькие комнатки. Коротенькая прихожая, за ней – клетушка, три четверти которой занимает двуспальная кровать, две тумбочки и узенький столик, почти целиком занятый плоским телевизором. Кровать кончалась почти у самых дверей неожиданно просторной ванной с застекленной душевой кабиной.
Вероника огляделась и бросила чемодан на кровать. Она торопливо сняла платье и лифчик. Трусов на ней не было. Она встала перед ним совершенно обнаженная, улыбнулась и произнесла:
– Они, наверно, в машине остались, мы ведь двери не открывали на той поляне…
Она наклонилась к чемодану в поисках косметички. Теперь она стояла спиной к нему. Он любил смотреть на нее. У нее были не очень широкие бедра и узкая талия. Попка у нее была волшебная. Круглые упругие ягодицы слегка поднимались кверху, создавая выразительные выпуклости. Иногда она надевала туфли на высоком каблуке и черное обтягивающее платье с молнией на спине. Он много раз видел, какое впечатление это производит на мужчин. Когда он ее впервые раздел, после того спектакля в Кракове, ее груди были меньше, чем сейчас. Не то чтобы совсем маленькими, но значительно меньше. У нее не было детей, он знал, что она регулярно посещала спортзал и еще ходила на занятия танцами, часто делала массажи, в отелях первым делом отправлялась в спа, много плавала. Утром, задолго до завтрака, пока он еще спал, она проплывала «свои километры», как она это называла. Он долго и не подозревал, что она на девять лет старше его. Узнал он об этом случайно, когда администраторша в Братиславе отдала их паспорта ему, а не ей. Он скрывал от нее свою постыдную фобию, а она скрывала от него свой возраст.
Ее попка – в данный момент выпяченная в наклоне над чемоданом – была намного моложе, чем все остальное тело. Он спал со многими студентками, трогал и целовал много молодых ягодиц. Некоторые из этих студенток годились ему в дочери. Но их попки не могли сравниться с попкой Вероники. Может быть, конечно, он спал не с теми девушками (что было маловероятно), а может быть – просто попка Вероники каким-то непостижимым образом была неподвластна законам природы. Потому что в ее стопроцентной естественности и натуральности (в отличие от губ и груди) он был уверен.
Вероника исчезла в ванной. Он распаковал свою сумку, приглушил телефон, сел на подоконник с книгой. В машине, пока они толкались в пробках, он вслух читал «Рассуждения Нанны и Антонии» Пьетро Аретино. Он его очень любил. Аретино, итальянский писатель времен Ренессанса, который не чурался женщин и молодых мужчин, в этой книге описал свойственную своей эпохе свободу эротизма. Его не случайно признают основателем литературной порнографии. Он смело писал о злоупотреблениях курии и о развлечениях духовенства, но избегал столкновений с институтом папства, поэтому был всегда желанным гостем при ватиканском дворе. В «Рассуждениях Нанны и Антонии» он описывал сцены весьма эротические, но эротизм в них больше остроумный, чем разнузданный. Вероника, однако, сочла такой выбор чтения однозначно возбуждающим и неожиданно свернула на боковую дорогу, чтобы остановиться на лесной полянке. Он любил заниматься с ней сексом в автомобиле. Его возбуждал риск, что кто-нибудь может их увидеть, а кроме того, Вероника была удивительным и исключительным мастером орального секса, который он обожал. И только в автомобиле она в забытьи до крови прикусывала зубами его пенис. В постели никогда. Иногда он завидовал ее мужу, что тот может получать это каждый день.
Вероника любила, когда он читал ей вслух. И он тоже это любил. Он, таким образом, не только уменьшал стопку книг на своем ночном столике, которые нужно было прочитать, но и при случае делал то, о чем мечтала его любовница. Он с самого начала воспринимал ее как одну из своих любовниц и продолжал спать и с другими женщинами. Она не околдовала и не увлекла его настолько, чтобы он захотел отказаться от них. Они встретились утром в Варшаве на Центральном вокзале, потому что именно туда он приехал из Кракова. Он приехал на Центральный вокзал. Это факт. Только накануне вечером. А ночь он провел в тесной постели, около которой стоял холодный обогреватель, в маленькой комнатке, наполненной вином, музыкой и свечами, – в постели Паулины Марты, которая в Варшаве учится в Театральной академии.
Паулина его опасно привлекает, а он, как всегда, очаровал ее еще во время первой встречи. Через два месяца после встречи с Вероникой. Во время фестиваля «Камеримидж» в Быдгоще в очереди за бесплатным вином, которое разносили официанты в фойе кинотеатра «Орел». Паулина – двадцативосьмилетняя брюнетка с самыми огромными аквамариновыми глазами, которые он когда-либо видел в своей жизни. Она – единственная женщина за многие-многие годы, которую он хотел слушать чаще, чем себя. Она закончила факультет культурологии во Вроцлаве, потом имела годовую стажировку в Милане, а теперь – студентка Театральной академии в Варшаве. По-итальянски она говорит правильнее и с более красивым акцентом, чем он. Сегодня утром, когда он оставил ее одну в постели, она не могла понять, почему даже в летние каникулы, в субботу, он не может остаться с ней на целый день. Он отговорился необходимостью читать лекцию в школе польского языка для иностранцев в Сопоте. И это даже была отчасти правда. Летом в Сопоте действительно работала такая школа.
– Энди, ну где ты там? – услышал он громкий голос из ванной.
Это у них была такая почти традиция. Вероника уходила в ванную и довольно скоро звала: «Энди!», а иногда, когда была настроена чуть более фривольно, она кричала: «Выспяньский, иди сюда!» С фамилией ему действительно повезло. Единственное, что сделал хорошего для него отец, – так это фамилия. Фамилия была единственным положительным следом, который он оставил после себя. За всю жизнь. Когда измученную долгими и тяжелыми родами мать в больнице спросили, какова фамилия отца, она ответила в полном соответствии с правдой: «Выспяньский». Так и записали в документах. Хотя сначала решили, что это какая-то шутка. Если бы мать не любила так сильно отца и была бы более жестокая или даже мстительная, фамилия Анджея была бы Кокочиньский. Фамилия как фамилия, но Выспяньский – без всяких сомнений – гораздо больше подходила его личности и биографии.
