Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
Дверь открылась, и на пороге появилась цветущая Кира. Она сложила губы бантиком и собиралась было сказать что-то приторно-пошлое, но, оценив выражение Гериного лица, просто тихо прокралась к дивану и бесшумно села, прислушиваясь к разговору.
— …обозначить сроки написания романа, обсудить тираж, гонорар. Тираж должен быть федеральным, то есть большим. На гонорар составить смету и прислать мне на подпись. Все ясно?
Гера смотрел на довольное лицо Киры, и ему очень хотелось спросить у Рогачева о том, кто это так подробно рассказал ему о всего лишь намерении издать книгу провокатора Бухиева, придав этому невесомому намерению форму проекта. Но выслушивать речь Рогачева дальше у Геры просто не было сил, поэтому он просто и коротко ответил:
— Все ясно, Петр Сергеевич, будет сделано.
— Доложишь тогда, — понижая тон, буркнул Рогачев и положил трубку.
Гере хотелось встать, выйти из-за стола, подойти к дивану и ударить Брикер в лицо, причем ногой, но ничего даже близкое подобному он сделать не мог, иначе поломал бы всю игру с ЦРУ, после чего рассчитывать на выполнение Сеченовым своих обещаний не пришлось бы. Она хотела что-то спросить, но Гере в голову пришла мысль иного рода. Он отодвинулся вместе с креслом от края стола почти к самой стене, вытянул ноги, расстегнул ширинку и сказал:
— Малыш, сними мне стресс.
— Послушай, я хотела спросить, кто это звонил, ведь я волнуюсь за тебя, пойми!
— Вот и позаботься о моем здоровье, иди сюда…
…Алик Бухиев ожидал Геру в приемной шесть часов. Это было единственным, чем Гера мог хоть как-то насолить ангажированному негодяю. За шесть часов, проведенных в приемной Кленовского, Бухиев выпил всю воду из кулера, двенадцать раз сходил в туалет, куда его каждый раз сопровождал охранник (Герина инструкция: «Пусть вспомнит, как по тюремным коридорам ходил»), попытался ловеласничать с секретаршей Геры, но та презрительно «обломала» его, сказав, что тот не в ее вкусе. Наконец Гера, пообещав самому себе ни в коем случае не сорваться, попросил, чтобы Бухиев вошел.
Гера увидел перед собой худого, изможденного тридцатилетнего человека, явно сильно пьющего, о чем свидетельствовали признаки приобретенного вырождения на его лице. Однако глаза у Свина были живыми, блестели и так и бегали по кабинету Германа, словно присматривались, что и как именно плохо лежит. Профессиональная привычка, ничего не скажешь. Одет Свин был с претензией, и Гера с внутренним отвращением сразу же вычислил на нем шмотки из стокового магазина, но виду не подал, улыбнулся и, вежливо попросив присесть, издевательски-беспокойным тоном спросил:
— Не заждались ли вы меня?
— А? Да нет, господин Кленовский, что вы! У нас в Туркмении чем больше начальник, тем больше его ждать приходится, так что нормально все. Вот только воду у вас всю выпил, извините.
— А зачем же вы столько воды выпили? У вас что, диабет?
— Да нет у меня никакого диабета. Просто перебрали вчера с пацанами, вот и жажда меня забирает. К тому же я недалеко от пустыни родился и как много воды вижу сразу в одном месте, то прямо сам не свой становлюсь.
— Угу, — кивнул Гера, решивший, что для прелюдии сказано вполне достаточно и пора переходить к делу, — так вы, значит, пишете? Писатель, стало быть?
— Ну… — посетитель развел руками, — так… Рассказики всякие пописываю.
— Вроде «Уроков кавказской войны»? — не выдержав, съязвил Гера.
— Хе-хе-хе, ну что вы! Это я так, хохмы ради. Просто поглумиться над народом захотелось, проверить, так сказать, кто во что горазд станет после такой темы.
— Хохмы ради, говорите? А знаете, что значит «хохма»?
— Н-нет. Смешно вроде, значит…
— Да не значит это «смешно». Ну, ладно, я так, к слову. У меня тут мыслишка одна появилась на ваш счет. Вот вы у нас человек нелегкой судьбы, так сказать. И в тюрьме сидели, и вагоны разгружали, и даже поддельными часами барыжили. В общем, биография у вас такая, гранж, одним словом, полный. Вот вы об этом и напишите: о том, как в Москву приехали, как она вас неласково встретила, как на подоконниках в подъездах приходилось ночевать…
— Да не спал я на подоконниках-то вроде.
— А вы напишите-напишите. У нас народ жалостливый, он проникнется. А пробудить в читателе сочувствие к герою — это для автора одна из главных задач. Еще там что-нибудь налейте такого… Но главное, чтобы никакого национализма, ясно? Никаких посланных на три буквы христиан. Вы добрый самаритянин, приехали покорять Москву, через тернии, так сказать, шли к звездам, понимаете? Осудите отношение к своим соплеменникам со стороны этих подлых коренных москвичей, только мягко, в полутонах. О скинхедах упомяните, о всяких там националистах, которые вам жизнь отравляют. Я понятно излагаю?
— А у меня все почти написано. Я просто могу рассказики вместе соединить, вот и роман готов.
— Можно и так. При условии, что вы куда-нибудь подальше запрячете те два, о войне и христианах. Они вас малость не с той стороны характеризуют в глазах широкой общественности. Ну а когда книжка будет готова, можно дневник открывать и там биться за права ваших соплеменников со всякими мракобесами. Мракобесов я вам организую, договорились?
— Ага, — кивнул Бухиев, — а это… Чего как-то?
— Да насчет «чего-как» не переживайте. Вот вам карточка пластиковая. Пользоваться умеете? На нее раз в неделю я вам по триста долларов стану переводить, это пока книга будет писаться, а как напишете, то тридцать процентов авторских с каждого экземпляра.
— А много будет этих? Экземпляров?
— Сто тысяч. Обложка мягкая, чтобы за картон деньги не переплачивать. Так больше заработаем.
— А можно не триста, а пятьсот?
— Можно.
— А шестьсот?
— Нет. Мы с вами не на рынке. Я полагаю, мы все обсудили, а у меня скоро встреча, время уезжать. Рад был знакомству, — Гера словно не заметил протянутой ему руки Бухиева, — не пейте много и постарайтесь управиться побыстрей.
— Ладно. Я, как сделаю, сразу сообщу.
— Брикер тогда сообщите. Вы же с ней нормально общаетесь?
Свин, ощерившись, закивал и стал пятиться к двери. Гера отрешенно смотрел на его гнутую вопросительным знаком фигуру и вдруг, неожиданно для себя, спросил:
— Скажите, а вам не было ее жаль?
— Кого? — Свин удивленно вскинул брови.
— Девочку, — Гера посмотрел в гуиновскую справку, — Машу. Девочку Машу вам жаль не было?
— Да кто ж знал, что она девочкой окажется, — затараторил Свин. — Они ж здесь, в Москве, все откормленные, как овцы с верхнего пастбища. Думаешь, что взрослая, а на самом деле ссыкуха, малолетка и…
