Наталия Терентьева - Училка
Тогда как быть? Жить в своем микрокосме и думать только о нем. Кто как поел, у кого что болит, а что больше не болит, смотреть на солнце и радоваться, что есть чем смотреть, и что есть солнце? Возможно, именно так. И не пытаться решить то, что решить в принципе невозможно. Но, увы, лично мне для этого нужно сойти с ума. Чтобы не думать, не переживать о чем-то большем, чем собственный микрокосм Никитос-Настька-Андрюшка-Игоряша и я сама, не пытаться восстановить справедливость в чьем-то другом микрокосме.
Я услышала хохот Никитоса и переливчатый смех Настьки. Наверно, я все усложняю. Потому что столкнулась сейчас с трудно разрешимой проблемой. С семейством Громовских, с другой вселенной, где действуют другие законы. Но я попробую все же как-то решить эту проблему. Брать четки в руки и жалеть врагов я пока не готова.
Глава 18
— Быстрее, ну быстрее, пожалуйста! Никитос, что ты надел?.. Настя, помоги ему штаны другие найти… Да что вы, в самом деле, замерли? Встали вовремя, а теперь опоздаем, все нас ждать будут или вообще разбегутся!
— Мам, а папа скоро придет? — Настька доверчиво потрогала меня за щеку, пока я быстро наверчивала ей хвост. — Ты такая красивая, молодая…
— Спасибо, зайка. — Я поцеловала ее в тугую нежную щечку. — Ты у меня тоже очень-очень красивая.
— А почему тогда папа не идет?
— Логика мощная! Папа… Проспал, наверно.
— Мам, а долго нам ехать? Я успею поспать в автобусе? — спросил Никитос, натягивая летнюю футболку.
— Ты в машине с папой поедешь! С ним общаться будешь, а я со своим классом… Зачем ты это надел? Господи, ну что вы, как нарочно…
— Мам, кажется, папа идет!
За нашей дверью, за которой слышно всё, что происходит на площадке, раздалось характерное покхекевание. Настька гордо тряхнула головой и неторопливо открыла дверь.
— Что-то ты задержался, — сказала она тоном взрослой девочки. — Что, проспал?
— Да я… я там… — Игоряша топтался в дверях, не заходя.
— Ты что это? — удивилась я. — Что такое?
— Да я вот как-то… плохо себя чувствую… пришел сказать…
— А! — я быстро посмотрела на Игоряшу.
Да нет, выглядит нормально.
— А что с тобой?
— Голова. И живот… Тошнит как-то.
— Объелся вчера?
— Нет, аппетита нет…
Игоряша стоял передо мной вполне розовый, как обычно, со своим здоровым румянцем отлично питающегося и высыпающегося годами человека, не курящего, мало пьющего, не переутомленного, не задерганного.
— Что, может, кишечный грипп? — спросила я. — Тебе нужно идти домой и ложиться.
— Ага, да! — обрадовался Игоряша. — Я — да… Полежу там, посплю…
— Подожди! — неожиданно решительно сказала Настька. — Ну-ка… — Она втащила Игоряшу в квартиру за рукав и плотно закрыла за ним дверь. — Никитос, подержи-ка папу…
Никитос кивнул и, вместо того чтобы держать Игоряшу, как обычно, изо всей силы толкнул его. А Игоряша не удержался на ногах. Пошатнулся и упал на маленькую обувную тумбочку. Больно ударился коленкой, с трудом встал, стал растирать ее, не поднимая на меня глаз. Я дернула к себе Никитоса. Тот виновато потупился:
— Мам, я же пошутил…
— Идиотские шутки. Человек не готов был, не сгруппировался…
— Возьми, — Настька, которая в это время бегала на кухню, протянула Игоряше стакан с водой и две таблетки угля. — Мам, две хватит?
Я внимательно посмотрела на нее. Молодец девочка.
— Нет, нужно по таблетке на десять килограммов веса.
— Это сколько? — Настька наморщила лоб. — Пап, сколько у тебя килограммов веса?
— Семьдесят два, дочка. — Игоряша, кряхтя, наконец распрямился. — Семьдесят два. Только вы меня никто не любите и не уважаете. Вот.
— Сказал? Молодец. Долго готовился? — Я похлопала Игоряшу по плечу. — А теперь иди.
Он попытался посмотреть мне в глаза, но, разумеется, взгляда не выдержал. Я увидела, как глаза у него стали намокать.
— Иди ты, ради бога, Игорь. Тебя ждут.
— Да, да… — Суетливо перешагнув через порог, Игоряша полуобернулся на Настьку: — Я позвоню вечером, дочка, хорошо?
— Ага! — легко сказала Настька, по-прежнему держа в одной руке стакан воды и сжимая в другой таблетки угля, и даже улыбнулась: — Конечно, звони, папочка! Звони-звони! — она залпом отпила полстакана воды и перевела дух.
Ничего не понимающий Никитос стоял, растерянно глядя на уходящего бочком Игоряшу.
— Что, мам, он обиделся, что я его толкнул? И ушел? И не поедет с нами?
— Он обиделся, что мы его не любим, ты же слышал, — объяснила Никитосу Настька, старшая сестра-близняшка. Девочки развиваются с опережением на пять лет. — Он ушел к Юлии Игоревне. Поедет с ней в Мырмызянск.
— Че-го-о? — Опешивший Никитос тряхнул головой, а потом в два прыжка очутился на площадке.
— Вернись, — твердо сказала я. — Пусть едет. Он хочет ехать. Он даже наврал, что заболел.
Вот правильно или не правильно, что я так при детях… А как? Как? Поддерживать игру Игоряши, врать вместе с ним? Объединяться с Игоряшей, который предал маленькую трепетную Настьку, балбеса Никитоса и меня, любимую? Или позволять, чтобы их чудесный детский мир разваливался у меня на глазах? Не знаю. Нет ответа.
Я была уверена, что Игоряша спустится до первого этажа и вернется. Что он выйдет на улицу, посмотрит на наш балкон, с которого ему обычно Настька машет и машет, в любую погоду высовываясь из окна лоджии, и вернется. Дойдет до поворота из двора, где стоит беседка, в которой когда-то клялся мне, что я для него — небо и земля и всё, что между ними, и вернется. Но он не вернулся.
— А и ладно! — сказала я детям. — Ну что, все готовы? Насть, термос прикрути. Хотя уже бесполезно, наверно. Я думаю, ребята все разошлись. Ведь никто даже не позвонил, не спросил, где я. А мы опаздываем уже на двадцать пять минут. Так что можем не спешить.
— Нет! — выкрикнул Никитос. — Побежали! Я что, зря в воскресенье в семь утра вставал? Я что, дурак?
— Ты дурак, — мягко сказала ему Настька. — Ты разные сапоги надел, ты не видишь? Один мой, один свой.
— Бэ-э-э… — ответил Никитос и натянул Настьке шапку на глаза. — Так тебе лучше!
Настя поправила шапку и снисходительно заметила:
— Малыш ты еще! Я на тебя не обижаюсь!
Я чмокнула Настьку в нос, подтолкнула Никитоса, который, громко сопя, быстро переобулся, подхватила сумку, и мы побежали. Почему-то мне до последнего казалось, что во дворе стоит виноватый Игоряша и ждет нас, жестоких и незаменимых. Но двор ранним воскресным утром был совершенно пустой.
— Ого! Ничего себе мороз! Зима… — протянул Никитос.
