Сэм Хайес - Моя чужая дочь
— Знаешь, старик, я как-то не уверен, что сговор с противоположной стороной…
— Забудь, Дэн. Я справлюсь. — Роберт вскинул руки, давая понять, что тема закрыта.
Роберт расплатился с таксистом и нетвердыми шагами поднялся на крыльцо. Хороший ужин, избыток вина и коньяка, — словом, он был сыт, пьян, приятно расслаблен и готов к мирной встрече с Эрин.
После десерта — Тьюла подала печеные фрукты с охлажденными взбитыми сливками — Дэн увел Роберта обратно в библиотеку, и они еще добрых два часа проговорили под прекрасный коньяк. С помощью Дэна — который, впрочем, так и не услышал всей правды — Роберт решил держать курс на презумпцию невиновности и оставить Эрин в покое. В конце концов, он юрист? А как юрист он не может оскорблять жену из-за голословных заявлений невесть кого. В итоге Дэн убедил друга, что нужно извиниться перед женой, а утром спокойно все обсудить.
В доме, как и предполагал Роберт, было темно и тихо. Часы на микроволновке мигали зелеными цифрами: половина двенадцатого. Роберт налил себе воды, помедлил, собираясь с мыслями, прежде чем подняться в спальню. Завтра его ждет расплата за сегодняшний перебор со спиртным — обычно он и за неделю столько не выпивал.
Эрин не задернула шторы, и уличный фонарь заливал спальню зловеще-янтарным светом. Роберт внезапно остановился, будто наткнувшись на стену: кровать была пуста. Как последний идиот он откинул идеально ровное, без единой морщинки покрывало. Убедившись, что Эрин в нетронутой постели и впрямь нет, повернулся к двери: должно быть, она легла в гостевой спальне или приткнулась рядышком с Руби. Тихо пересек лестничную площадку и, затаив дыхание, приоткрыл дверь. В гостевой никого. А на пороге комнаты дочери Роберт вообще забыл как дышать. Залитая тем же янтарным светом, кровать Руби тоже была пуста.
Дьявол! Роберт вернулся в спальню, рывком распахнул дверцы шкафа. Большая часть одежды Эрин исчезла, остальная грудой валялась внизу. С трюмо пропала шкатулка с украшениями, а из ванной — зубная щетка Эрин и все женские туалетные штуковины. Он ринулся в комнату Руби. Здесь вещей осталось больше, но самое необходимое тоже исчезло.
Роберт ничком рухнул на кровать Руби, зарылся лицом в подушку. Такой пустоты в душе он не чувствовал с момента, когда в доме не осталось ни единой вещички, принадлежавшей Дженне. День за днем он упаковывал память о ней, отправлял в благотворительные магазины, раздавал скорбящим родственникам, запихивал в мусорные мешки.
Роберт.
Он вскинулся на кровати: Эрин здесь! И лишь узнав голос Дженны, умолявшей его не повторять прежних ошибок, Роберт наконец понял, что Эрин и Руби от него ушли.
Глава XVII
Сapa приходит ко мне каждую неделю, и эти встречи нужны мне не меньше, чем девочке. Денег я с нее не беру, но таро непременно раскладываю, чтобы, в очередной раз сжульничав, подсластить крупинкой надежды ее безрадостную жизнь. Девочка так и не решилась сказать отцу, что ждет ребенка, а сам он ничего не замечает. Факт сам по себе примечательный: сразу понятно, сколько внимания отец уделяет своей красавице-дочери — животик-то у нее выпирает, как опара из кастрюли.
На этой неделе она приходит в субботу в шесть. Отец с братьями отправляются на какое-то семейное торжество, а Сара, как и полагается Золушке, естественно, не приглашена.
— А там вообще одни мужчины, — объясняет она, когда наконец наступает вечер субботы.
Я едва дождалась, за два часа до ее прихода все уже было готово. Неделя тянулась как резиновая, клиенты ко мне не спешили.
— И я рада, — продолжает Сара. — Мне сегодня что-то нехорошо.
Я усаживаю ее в кресло и включаю электрокамин на минимум. Солнце как-то быстро закатилось, и вечер на удивление прохладен для июня. Мы с Энди мечтали о крохотном, но настоящем камине, да так и не собрались. А потом Энди ушел.
Я обнимаю ладонями живот Сары — здороваюсь с малышом. Девочка улыбается моему жесту.
— Все чувствую, представляешь? — говорю я. — Вот пяточка, а вот тут, похоже, локоток. — Я прикладываю тонкие пальчики Сары к холмикам на ее животе, и улыбка будущей мамы становится еще шире. Со мной она счастлива. И я счастлива, потому что в доме снова появился ребенок. — Ты ведь все равно будешь бывать у меня, даже когда он родится? — Мне вдруг приходит в голову, что она отдаст всю любовь малышу, а я стану лишней в ее жизни.
— А ты будешь его крестной. Согласна?
Мой игрушечный домик вмиг вырастает до дворца. Мое жалкое серенькое существование озаряется золотым светом.
После пресс-конференции мы с Энди словно приклеились к телевизору и телефону. Шейла перебралась к нам, Дона же отправила домой — уж слишком явно он меня жалел, а по мнению Шейлы, я меньше всего заслуживала сочувствия.
На следующий день наше горе растиражировали на первых страницах все газеты, и местные, и центральные. Когда стало очевидно, что развития событий, вроде найденного тела моей девочки, не случилось, репортерский табор возле нашего дома свернулся и исчез — папарацци ринулись за новыми сенсациями. Собственно, на этом все и закончилось, если не считать пары фраз в теле- и радионовостях. Наша история скатывалась все ниже, пока не оказалась на самом рейтинговом дне. Неделей позже в центральных газетах появились небольшие заметки и фотографии Наташи: стране напоминали о том, что моя малышка до сих пор не нашлась. Но страна очень скоро о нас забыла, народ переключился на новости посвежее, предоставив заботу о нас полиции.
Разумеется, если бы Наташа нашлась живая и невредимая, это вызвало бы всплеск интереса — но лишь на день-другой. Вот если бы обнаружили труп… Мертвой Наташе досталось бы вдесятеро больше внимания, ну а пока в мире происходило много иных важных событий, например заявление России о ядерных запасах.
Несмотря на вечно поджатые губы, монашескую прическу и диктаторский тон, только Шейла помогла нам пережить бесконечно мучительные недели после исчезновения Наташи. Она бегала по магазинам и готовила, убирала и стирала, отвечала на звонки и выдворяла непрошеных гостей. Приняв на себе всю рутину, Шейла оставила меня и Энди наедине с нашим горем. А паутинка надежды тем временем становилась все тоньше и тоньше, пока не лопнула окончательно. К концу февраля (семь недель без Наташи) мы поняли, что нашу малышку больше никогда не увидим.
Энди потерял работу. Случилось это на той же неделе, когда полиция заподозрила меня в убийстве собственной дочери. Не могу сказать наверняка, когда инспектор Ламли и констебль Миранда потащили меня на допрос — до или после того, как Энди появился дома среди дня и злой как черт, с сообщением, что его уволили за частые и длительные визиты в туалет. А он там плакал, в туалете, я точно знала — достаточно было взглянуть на его серое, в ранних глубоких морщинах лицо. Мы оба много и часто плакали, только в одиночестве и по разным причинам.
