Виктория Токарева - Можно и нельзя (сборник)
— Они сказали, что никогда не вернутся в Россию, — проговорила старуха.
Костя понял, что речь идет о сыне и о его семье.
— Они сказали, что в Америке лучше их детям. Дети — уже американцы.
— А им самим? — спросил Костя.
— Им самим трудно. Эмиграция — это всегда стресс.
— Значит, свою жизнь под ноги детям? — спросил Костя.
— И мою тоже. Но зато теперь у меня есть много денег. Я буду менять их на рубли и докладывать к пенсии. Как вы думаете, сколько надо докладывать?
— Если скромно, то долларов двести, — предположил Костя.
— Значит, сто тысяч разделить на двести — будет пятьсот месяцев. В году двенадцать месяцев. Пятьсот делим на двенадцать — сорок. Мне хватит на сорок лет… Я буду покупать куриные сосиски в супермаркете.
— А в Америку вы не хотите переехать?
— Не хочу. Зачем я буду путаться у них под ногами? Там вместе не живут. Не принято. Это в Индии живут вместе. Чем ниже уровень жизни, тем крепче связь поколений.
Костя слушал, но ему казалось, что его никогда не коснутся старость, ненужность. У него все — здесь и сейчас.
Он подошел к телефону и набрал номер Кати. Мобильный был отключен, а домашний занят. Катя не прекращала работу дома, вела деловые переговоры по телефону.
Костя вернулся к столу. Старуха разливала чай.
— Это деньги ваши или ее? — Старуха кивнула на телефон.
— Мои.
— У вас такие деньги?
— А что?
— Ничего. Вы не производите впечатления делового человека.
— А деловые — они какие?
— Они сначала едут в нотариальную контору, оформляют сделку, а уж потом расплачиваются.
— А мы — наоборот, — сказал Костя. — Сегодня деньги, завтра стулья. Какая разница?
— Деловые люди держат деньги в западном банке, а не носят с собой. Деньги должны работать.
— А вы откуда знаете?
— От своего сына. Он знает.
— У меня нет счетов в западных банках, — сказал Костя.
— Я могу вам помочь. Вернее, мой сын. Хотите?
— Не знаю. Я подумаю…
— Подумайте. И звоните. Мне кажется, мы будем дружить.
— Мы будем крутые и деловые, — улыбнулся Костя.
— Мы никогда не будем крутые, но голыми руками нас не возьмешь…
Костя снова набрал Катю. Телефон был занят вглухую. Проще доехать и кинуть камнем в окно.
Костя доехал и поднялся на лифте.
Дверь мог открыть Александр, но это не имело значения. Костя только увидит Катю и отметится: вот он я. Вот она — ты. Он не мог уехать на дачу, чтобы не повидаться и не отметиться.
Открыла Надя, собачья нянька. Они держали специального человека для собаки, и это было логично. Хозяев целыми днями не было дома, а собака, молодая овчарка, должна есть, и гулять, и общаться.
Овчарка рвалась с поводка и буквально вытащила Надю за дверь. Они удалились на вечернюю прогулку.
Катя сидела в кресле, положив ноги на журнальный столик. Смотрела в телевизор.
— Где ты был? — спросила она.
— У Миши, — ответил Костя. Он не любил врать и старался делать это как можно реже, в случае крайней необходимости.
— Зачем? — спросила Катя.
Костя хотел все рассказать, но споткнулся о Катино лицо. Она была явно не в духе, ее лицо было злобно целеустремленным. Нацеленным в негатив.
— Так… — неопределенно сказал Костя. — Зашел по делам.
— Какие у тебя с Мишей дела?
— Привезти — увезти, — соврал Костя.
— Ну да… — согласилась Катя. — Какие у тебя еще могут быть дела…
Костя услышал интонации тещи. Неужели все возвращается на круги своя?
— А где Александр? — спросил он.
— В санатории. Здоровье поправляет.
Может быть, Катю злило то обстоятельство, что Александр поправляет здоровье, а она — расходует.
— Под Москвой? — спросил Костя. Его интересовала вероятность его появления.
— В Монтрё, — сказала Катя.
— А это где?
— В Швейцарии.
Без хозяина и без собаки Костя чувствовал себя свободнее. Он прошел на кухню и включил электрический чайник. Стал ждать и, пока ждал, — соскучился. Без Кати ему было неинтересно. Он налил себе чай и пошел в комнату, чувствуя себя виноватым непонятно в чем. Видимо, Катя была более сильный зверь и подавляла травоядного Костю.
— Ты чего злая? — спросил Костя.
— Налоговая полиция наехала.
— И что теперь?
— Надо платить. Или закрываться.
— Во всех странах платят налоги, — заметил Костя.
— В цивилизованных странах, — поправила Катя. — А здесь куда пойдут мои деньги? В чей карман?
— Сколько они хотят? — поинтересовался Костя.
— Налоги плюс штраф. Ужас. Бухгалтерша дура. Или сволочь. Одно из двух. Я ей говорила: составь документацию грамотно… Нет. Они все обнаружили.
— Что обнаружили?
— Двойную бухгалтерию, что еще…
— А зачем ты ведешь двойную бухгалтерию?
— Костя! Ты как будто вчера родился. Все так делают. Они обманывают нас, мы — их.
— Сколько ты должна заплатить?
— Какая разница…
— Ну все-таки…
— Шестьдесят тысяч. Ты так спрашиваешь, как будто можешь положить деньги на стол. Ты можешь только спрашивать.
По телевизору шла криминальная хроника. Показали молодого мужчину, лежащего вниз лицом. Диктор сказал, что убитый — житель Азербайджана и его смерть — следствие передела московских рынков.
— Очень хорошо, — отозвалась Катя. — Пусть сами себя перестреляют. Перегрызут друг друга, как крысы.
— У него тоже мама есть, — сказал Костя.
— Ты странный, — отозвалась Катя. — Защищаешь налоговую полицию, сочувствуешь мамочке бандита. А почему бы тебе не посочувствовать мне? Заплатить налоги, например… Отвезти меня на горнолыжный курорт?
— Поезжай в Монтрё, к Александру. Ты ведь этого хочешь? Ты злишься, что Александр уехал, а ты осталась.
Катя помолчала, потом сказала:
— Мне хорошо с тобой в постели. Но жизнь — это не только постель, Костя. Мы бы могли вместе тащить воз этой жизни. Но я тащу, а ты вальсируешь рядом, делаешь па. Я не могу тебя уважать. А любовь без уважения — это просто секс. В таком случае лучше уважение без любви.
— А Александра ты уважаешь?
— Его все уважают.
— Все ясно, — сказал Костя и поставил чашку на подоконник.
— Отнеси на кухню, — велела Катя. — Ухаживай за собой сам.
Костя отнес чашку на кухню. Вытащил из сумки десять пачек и вернулся в комнату. Аккуратно выложил на журнальный столик.
— Что это? — растерялась Катя.
— Здесь налоги, машина и Монтрё.
— Откуда у тебя деньги? — торопливо спросила Катя и сняла ноги со столика.
