Эдуард Тополь - Любожид
Чувствуя, как от страха подвело желудок, Рубинчик повернулся и рванул назад – сначала по Кольцевой, потом по ночному Можайскому шоссе. Но что это? Кто-то бежит ему навстречу. Высокая мужская фигура. Так. Все, струсил Рубинчик, сейчас арестуют, это гэбэ. Господи, конечно, они уже были у него дома, нашли рукопись и теперь…
Рубинчик оглянулся по сторонам. Бежать было некуда, он был один на шоссе как на ладони. Вдали, за пустырем, спала Москва, а вон, в трехстах метрах – будка милиции, они тут везде, ведь это Можайское шоссе, правительственная трасса. Нет, бежать бесполезно, сейчас они схватят его, будут бить, пытать…
Рубинчик замер на месте, как замирает заяц на железнодорожных путях, попав в прожектор летящего на него поезда. Высокий незнакомец приближался к нему со скоростью спринтера, его шаги гулко ухали по асфальту.
И только когда фигура бегуна попала под свет фонаря, Рубинчик разглядел, что бегущий тоже в спортивных трусах и майке. Но бег его был не чета бегу Рубинчика: мощные ноги, широкий шаг, плечи развернуты и голова откинута, как у оленя. А на голове – спортивная шапочка с эмблемой «Крылья Советов». Олимпиец! – освобождение и уже завистливо подумал Рубинчик и сделал шаг в сторону, уступая этому спортсмену дорогу.
– Шолом! – деловито сказал тот, пробегая мимо.
Рубинчик обалдело посмотрел ему вслед.
А «олимпиец», удаляясь, помахал в воздухе рукой и крикнул не оборачиваясь по-английски:
– Next year in Jerusalem!
Грохот накатившего железнодорожного состава заглушил его летящие по шоссе шаги.
Была заурядная летняя ночь.
Имперская столица спала, пила водку в ночных кутежах, занималась любовью в малогабаритных спальнях и развратом в темных подъездах. Крепила свою мощь в секретных лабораториях, выслеживала диссидентов, глушила «голоса» западных радиостанций и в преддверии школьных экзаменов писала традиционные шпаргалки на тему «Коммунизм – это молодость мира, и его возводить молодым!».
А в это время, словно по сигналу-гудку уходящих на Запад поездов, на темных московских улицах вдруг возникали мужчины в спортивных трусах и майках, потные, бегущие с шумным дыханием и с какой-то ожесточенностью в семитских чертах лица.
Это были предатели Родины. Они готовили себя к другой жизни, в другом мире. В жестоком мире капитализма.
Глава 9
Ответ Анны Сигал
Главный догмат иудаизма гласит, что есть только один Бог над всем миром, который избрал евреев из всех народов земли, заключил с ними договор (завет) и назначил их пастухами «гоев» – «скотов с человеческими лицами». У «богоизбранных» свои законы, свой круг, своя судьба, а презренные гои годились только в качестве «говорящих орудий», рабов. Тем самым иудаизм многосторонне и весьма последовательно породил цельную идеологию расового превосходства и апартеида. «Страна Израиль должна охватить все страны земли для того, чтобы исправить мир царствием божиим» – такова библейская «установка».
Валерий Скурлатов, «Сионизм и апартеид», Киев, 1975– Анна Евгеньевна?
У Анны пресеклось дыхание – она узнала этот барский баритон. Гольский! Она не сомневалась, что он позвонит, ведь он сказал: «Давайте созвонимся через недельку». И все эти дни она была наготове, напряжена и подобранна, как перед выступлением в процессе. И все-таки этот голос пресек ей дыхание.
– Алло! – нетерпеливо сказал баритон.
– Да…
– Анна Евгеньевна?
– Я! – Теперь она уже собралась и, держа левой рукой телефонную трубку, правой зашарила по столу, нащупывая пачку сигарет и зажигалку.
– Это Роман Михайлович Гольский.
– Я слышу.
– Здравствуйте…
Пауза. Ждет, мерзавец, чтобы с ним поздоровались.
– Здравствуйте, – сказала она сухо, не назвав его по имени-отчеству. И закурила.
Он, конечно, услышал чирканье зажигалки, его голос улыбнулся:
– Много курите, Анна Евгеньевна…
Снова пауза. Хочет навязать приятельский стиль отношений, словно уже завербовал ее, но она промолчит, конечно.
– Алло!
– Да, – сказала Анна.
– Я говорю: много курите…
– Я слышала.
– Гм… Помните, мы договорились созвониться через недельку? Но я вот ждал вашего звонка, ждал и решил, что не дождусь, право. Гора не идет к Магомету!
Пауза. Ждет, что она засмеется. Фиг тебе!
– Алло!
– Я слушаю вас.
– Бронированная женщина! – уважительно сказал баритон. – Но все-таки надо бы нам встретиться, Анна Евгеньевна. У меня есть для вас новости.
«Это ты, конечно, врешь, – подумала Анна, – подсекаешь, как рыбку на наживку. – И мстительно усмехнулась: – А вот у меня для тебя действительно есть новости! И еще какие!»
– Как у вас завтрашний день смотрится? – сказал Гольский. – Скажем, часика в три, в четыре мы могли бы пообедать?
«Что ж, – подумала Анна, – для моих новостей можно и пообедать. Интересно, где гэбэ угощает своих агентов в первый раз?»
– Где? – сказала она вслух.
– Ну… скажем, в ресторане «Армения». Знаете? Там у них форель замечательная. Вы как к форели относитесь?
– С интересом, – усмехнулась она.
– Как? Как? – расхохотался Гольский. – Анна Евгеньевна, вы прелесть! Значит, завтра в четыре в «Армении». И поверьте, что на этот раз я действительно подготовился к нашей встрече – я знаю, что вы никогда не опаздываете. Так что до завтра!
– До завтра… – Анна положила трубку и, сделав последнюю затяжку, задавила сигарету в пепельнице.
Дальше откладывать нельзя, – сказала она себе и встала из-за стола.
Еще за пару километров от Клязьминского водохранилища можно было услышать рев лодочных моторов и катеров. Летом москвичи спасались здесь от жары, и весь лесистый берег водохранилища был оккупирован и изгажен легальным и нелегальным самостроем – дощатыми времянками, хибарами, гаражами, сараями, палатками и шалашами. Десятки тысяч людей съезжались сюда по субботам и по воскресным дням, тысячи – в будни и, несмотря на запреты и предупреждающие плакаты, жгли костры, устраивали пикники, мусорили, пьянствовали, глушили рыбу, палили из охотничьих ружей по бутылкам и консервным банкам, плавали, купали собак и гоняли по воде на моторных лодках, самодельных катерах и катамаранах.
Медленно проехав по извилистой и колдобистой лесной дороге, Анна свернула свой «жигуленок» на узкую просеку, засомневалась, туда ли она едет, но тут же увидела встречную иномарку – не то «форд», не то «линкольн» – и успокоилась: она ехала правильно. Правда, пришлось подать назад, уступить дорогу этому монстру и оставить без внимания нагло-оценивающий взгляд лысого кавказца, который величественно, как шах, проехал мимо нее в этой машине. Очередной спекулянт, купивший за бешеную взятку иностранную машину в УПДК – Управлении по обслуживанию дипломатического корпуса. Когда западные дипломаты и журналисты отбывают домой в свои америки и бразилии или когда их машины попадают в аварии или просто выходят из строя по старости, они буквально за гроши сдают их Управлению по дипкорпусу, а там эти «форды», «вольвы» и «фольксвагены» уже давно дожидается очередь – знаменитые актеры, маститые режиссеры, советские дипломаты первого ранга и ученые с секретными Ленинскими премиями, полученными за повышение военной мощи Империи. Только им, элите из элиты, держава позволяет купить какой-нибудь разбитый «форд», «датсун» или даже «мерседес», починить его и щеголять по Москве в иностранной машине. Но, по странному стечению обстоятельств, рука начальника УПДК все чаще выписывала такие разрешения не лауреатам, а лицам кавказского происхождения, не имеющим никаких заслуг перед Советской Армией или искусством, но постоянно снабжающим Москву цветами, яблоками и помидорами.
