Терри Сазерн - Грустное кино
– Где Тони? – спросил Борис у Фредди, но затем вспомнил, что сам послал его переговорить с Анджелой.
Стоило ему только об этом вспомнить, как он увидел Тони стоящим со сложенными на груди руками спиной к одному из трейлеров. Сценарист как будто был под приличной балдой.
– Эй, Тон, – крикнул Борис, – подойди-ка сюда на минутку. – Когда тот подошел, Борис сказал: – Вид у тебя что-то совсем удолбанный… ладно, ничего, как думаешь, сцена выйдет лучше, если это будет номер отеля или комната в шато – типа ее или его комната? Тут только эта табуретка – весь вопрос в том, из ореха она или из красного дерева. Больше эта съемка ничего не прихватит – только кровать, табуретку и зеркало. Мы будем брать их предельно плотно, а детали комнаты определим потом. Я просто хочу получить плотные кадры этой ебли, пока детишки все еще на взводе… ну так как ты думаешь, Тон, отель или шато? Орех или красное дерево?
– Послушай, Б., я должен тебе кое-что сказать. Борис нахмурился.
– Попозже, приятель, мы должны закончить съемку.
– Слишком круто для попозже.
Борис оглядел съемочную площадку, где все словно висело в воздухе. Затем испустил краткий, невеселый смешок.
– Блин, лучше пусть это будет очень круто.
– Круче не бывает, Б., – это насчет Энджи. Она исполнила номер «Вечный сон». Понимаешь, о чем я? В общем, дуба дала.
С минуту Борис просто глазел на него, затем покачал головой и отвернулся.
– Боже мой… – негромко выдохнул он.
– Должно быть, это случилось как раз после того, как вы поговорили. Она пошла прямиком в свой трейлер… и там это сделала.
Борис кивнул, глядя в пол, как будто камера его разума уже крутилась.
– Как?
– Там была пара способов – и оба чертовски стремные. Во-первых, она съела уйму грима на свинцовой основе, который всегда использовала. А во-вторых… ну как, готов?… она убила себя электрическим током – при помощи фена, лежа в ванне. Причудливо, да?
Борис вздохнул, закрыл глаза и позволил эпизоду прокрутиться у него в голове.
Тони глотнул из пластиковой чашки, которую дергал в руке, и испустил сухой смешок.
– Казнь в электрической ванне – как насчет такого? Должно быть, она какое-то… тяжкое преступление совершила.
На самом деле произошло примерно следующее. Когда Тони пошел поискать Анджелу, он наткнулся на Сида, который выл и колотил себя по лбу в мучительных страданиях. Завидев Тона, Сид уставил на него обвиняющий перст, вскричал: «Убийца!» – и метнулся прочь, словно один вид сценариста был так ему ненавистен, что он просто не мог его переносить.
– Что это с ним за хуйня? – поинтересовался Тони у Морти Кановица, и тот в свою очередь развернул перед ним всю скорбную историю.
Любопытное поведение Сида по отношению к Тони основывалось на том неверном подозрении, что Энджи покончила с собой из-за наркотиков и что именно Тони ее ими снабжал.
Личную травму еще больше усиливал тот факт, что как раз Сид и нашел Анджелу – в переполненной ванне, в ее знаменитом халате и с феном – сложным и тяжелым устройством западногерманского производства – на голове, словно в гротескном водолазном шлеме. Когда Сид поднял фен, то увидел под ним ужасающую маску: нижнюю часть лица Анджелы, от носа до подбородка, покрывало разноцветное сине-бело-красное пятно от маслянистого грима, который она съела. По всему полу валялись смятые тюбики, точно использованные ружейные патроны, а под туалетным столиком стояла переполненная мусорная корзина с пустой картонной коробкой на самом верху. Крышка коробки свисала, перевернутая вверх дном, так что требовалось изогнуть шею – как Сид и сделал, – чтобы различить слова: «ДЛЯ ГРУСТНОЙ ДЕВОЧКИ».
– Долго ты там стоял? – спросил Борис у Тони, с любопытством на него глядя.
– Не очень, – ответил тот, и по его тону трудно было понять, шла ли речь о двух минутах или о двадцати.
– Почему ты мне сразу не рассказал?
– Не знаю… пожалуй, я подумал, что тебе лучше сперва закончить съемку.
– Тогда почему ты мне все-таки рассказал? Съемки у меня по-прежнему нет.
Тони пожал плечами.
– Ну, я никогда не говорил, что я идеален.
– Ха! – фыркнул Борис, затем снова взглянул на съемочную площадку, где его ждали Дэйв и Дебби. – Ладно, покрутись там вокруг Дэйва и Дебби, пока мы не получим съемку. – Он вздохнул и покачал головой. – Черт, – пробормотал он, – что за облом. А она… она по-прежнему там?
– Не знаю. Сид сомневался, что делать дальше… из-за прессы. Думаю, он пытается связаться с Побережьем – дозвониться до Эдди Райнбека из рекламного отдела киностудии. Я ему сказал, что сперва нужно вызвать полицию.
– О боже, – в усталом отвращении пробормотал Борис. – Ну ладно, пойдем посмотрим на нее.
У трейлера Анджелы их встретил Липс Мэлоун в нарядном жемчужно-сером костюме в тонкую полоску и темных очках.
– Она все еще там, Липс? – спросил Борис.
Липс без выражения кивнул.
– Угу. – За последние несколько недель он, помимо новой манеры поведения, усвоил также новый стиль одежды, кардинально отличный от стиля Джорджа Рафта в фильмах сороковых годов – времен темных рубашек и белых шелковых галстуков. Новый его стиль не был лишен определенного зловещего подтекста. Когда он сказал «угу», Борис двинулся было к дверце, но Липс остановил его, удерживая тяжелой ладонью за руку. – Туда пока нельзя, мистер Адриан. Вам придется несколько минут подождать.
Борис вырвался из его хватки.
– О чем ты, блин, тут толкуешь? – гневно вопросил он.
Липс отступил на шаг, переводя взгляд с Бориса на Тони.
– Там мистер Харрисон – он ей последние почести отдает.
Тони покачал головой.
– Ну и ну, – негромко пробормотал он.
– Тебе лучше убраться с дороги, Липс, – с угрожающим спокойствием произнес Борис.
Липс повторил свой предыдущий ход, слегка отступая назад, глядя то на Бориса, то на Тони, словно прикидывая дистанцию и их намерения в отношении него, но на сей раз его правая рука поднялась и скользнула под отворот пиджака – к теперь уже вполне различимой кобуре.
– На вашем месте, мистер Адриан, я бы не стал этого делать. Не сочтите за оскорбление, но у меня есть приказ – мистер Харрисон не хочет, чтобы его беспокоили.
Борис был ошарашен; его неверие в происходящее тесно переплеталось с возмущением.
– Ну ты… ты, дебил злоебучий! Ты что мне, блин, пистолетом угрожаешь?! – Одновременно он сделал пробный шаг вперед, но Тони его удержал.
– Называйте это как хотите, мистер Адриан, – продолжил Липс, – но я не могу позволить вам войти. Как я уже сказал, не сочтите за оскорбление, вы всегда поступали со мной порядочно, но у меня есть приказ самого мистера Харрисона.
Борис набычился.
– Жопа моя тебе мистер Харрисон! Ты на меня работаешь!
– Ну, как я прикидываю, мистер Харрисон глава киностудии, а потому мы все на него работаем. Так или иначе, в других делах я вас никогда не предавал – с похищением его сына и тому подобным. Я никогда ему насчет этого не кололся.
– Ха. Ты хочешь сказать – пока не кололся! Липс пожал плечами.
– Хорошо, мистер Адриан, только помните, что это вы сказали, не я.
– Ты ведь знаешь, чем он там занимается, верно? – спросил Тони.
– Этого я, мистер Сандерс, знать не должен, – сказал Липс, внимательно наблюдая за ними обоими. – Как я уже сказал, мистер Харрисон отдает последние почести и не хочет, чтобы его беспокоили, – как он их отдает, не мое дело.
– Черт побери… – Борис опять вскипел, и Тони схватил его за руку.
– Брось, приятель, – мягко произнес он. – Дебил с пистолетом – очень скверная комбинация. Кроме того, если ты сейчас не вернешься на съемочную площадку, ты просрёшь все это дело с Дэйвом и Дебби. Идем, Б., – он нежно, но твердо его потянул, – давай лучше фильм заканчивать.
И Борис, качая головой и что-то бормоча, позволил Тону увести себя на съемочную площадку.
– Не сочтите за оскорбление, мистер Адриан, – искренне крикнул им вслед Липс, – как я уже сказал, я действую по приказу… свыше.
Часть пятая
Тот, кто смеется, еще в «Отчет Хонки-Бринкли» толком не въехал.
Неизвестный1
Еще со времен первой (под названием «Проститутки в катафалке») конфронтации Сида с кардиналом фон Копфом последний непрерывно плел вокруг него сети заговора, причем с целеустремленностью все более дьявольской. А потому даже когда последняя капля братского семени была вытерта Хелен Вробель с внутренней стороны идеальной ляжки Дебби и съемки закончились, – даже тогда эксцентричный кардинал все готовил свой внезапный удар заодно с определенными выдающимися особами из самого Вечного Города. Лишь весьма краткое размышление потребовалось общему собранию их комитета – или Высокого Совета, как он был назван, – чтобы «единогласно осудить» обсуждаемый предмет (а именно – находящийся в производстве фильм «Лики любви») на основе показаний кардинала фон Копфа. Последующая декларация Высокого Совета объявляла данную работу «возмутительной ересью» и «общественной угрозой», а когда гражданские власти проигнорировали их постановление, церковники решили взять дело в свои руки – «во имя Бога, ради общего блага, властью, препорученной сему органу Нашим Господом и Спасителем Иисусом Христом».