Александр Трапезников - Похождения проклятых
— Ну, хватит! — подала голос Маша. Она вдруг так резко вывернула руль, что мы едва не угодили под колеса встречного грузовика.
— Эй, мадемуазель, ты там поосторожнее, — похолодев, произнес я. — Самой жить надоело, так мне еще внуков нянчить.
— Ты сначала детей заведи, — огрызнулась Маша.
А Алексей вроде бы даже не заметил этого инцидента.
— Я просто хотел показать, что творилось в те годы, — спокойно отозвался он. — Троцкий признавался в своих мемуарах, что расправа над русским народом и царской семьей была нужна не просто для того, чтобы напугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что впереди полная победа или гибель. Они прекрасно знали, на что идут. И их ненависть имела какой-то явно мистический, иррациональный характер. Это противоречило не только христианским, но и всем человеческим принципам, морали и нравственности. Характерно, что у Ленина самые грязные ругательства обращены не к политическим противникам, а к Богу. Даже патриарха Тихона пытались постоянно убить, выпустили однажды пять пуль, но все они попали в его келейника Якова Полозова.
— Значит, и Яковы не всяковы, — заметил я.
— Ну, разумеется… А потом зашли с другой стороны, начали создавать под крылышком ГПУ всех этих обновленцев, сергианцев, Союз воинствующих безбожников и прочее. Не в лоб, так по лбу. Цель одна — уничтожить, вытравить православие. И вновь — раскол. Зарубежная церковь, катакомбная… А церковь — едина, это как корабль во время шторма, некоторые прыгают в воду, садятся в шлюпки, плывут куда-то. Но кормило патриарх Тихон держал твердо. Он не дал себя увлечь гражданской войной, не благословил братоубийственную смуту, ни белых, ни тем более красных. Он говорил народу, что для христианина идеал — Христос, не извлекающий меч в свою защиту, но утихомиривающий сынов грома, не дай посрамить цену твоих страданий от руки насильника и гонителя, не дай увлечь себя страстью отмщения. Его молитвенное служение — это своеобразная вершина русской святости, а все то время — массовый подвиг за Христа, слава и величие Русской православной церкви.
— Интересно, как бы повел себя патриарх Никон на его месте? — вслух произнес я. — Наверное, меч-то все-таки обнажил…
— Не знаю, не знаю, — ответил Алексей. — Так вот, в эти сатанинские годы было официально заявлено, что в течение второй пятилетки религия будет уничтожена вообще, а Москва станет самым безбожным городом мира. И дело к этому шло. Сам местоблюститель Сергий говорил протоиерею Виноградову, что, возможно, церковь доживает последние дни. Но… Началась Великая Священная война. И, по пророчеству схимонаха Аристоклия, немцы вошли в Россию. А ход истории круто изменился. Безбожие отступило. Сталин возвратил патриаршество. Вернулись из лагерей священники. Открылись храмы, семинарии, духовные академии. На Россию вновь снизошел Дух Святой. Само то, что война началась в День Всех Святых в земле российской просиявших, а закончилась в празднование Георгия Победоносца, уже имеет промыслительное значение. Как и то, что икона Казанской Божией Матери была обнесена вокруг Москвы и Ленинграда, и эти города выстояли. А ведь Волоколамское шоссе, например, было уже совершенно открыто, и немцы могли свободно промаршировать до столицы. Почему же они в панике бежали, гонимые ужасом, бросали военную технику и оружие? Сами гитлеровские генералы не могут этого объяснить. В Сталинграде иконы привозили на самые отдаленные участки фронта, то же было под Курском, на Прохоровском поле. И везде крепли вера и дух русского солдата, солдат всех наций, российских. А сколько мне приходилось слышать рассказов от фронтовиков о чудесных явлениях во время войны! Об этом еще книги не написаны. Нет, недаром бывший семинарист Сталин поднял после Победы тост за великий русский народ! Пути Господни поистине неисповедимы. Конечно, сейчас Россией опять правят богоборцы, космополиты и русоненавистники. Но Русь, ведомая непостижимым Промыслом Божиим, хранит в своей душе тот луч света, который не погасить всем силам зла. Русская православная церковь всякий раз спасала страну в годины самых смутных бед и несчастий. Корабль плывет. Корабль будет плыть, пока жива Христова вера в народе.
Проповедник, вот он кто, — подумал я с легкой долей зависти. — Ему бы самому книги сочинять. Хотя… Кто умеет говорить, тот не умеет писать.
Мы сейчас проезжали мимо усадьбы Никольское-Урюпино. Половину пути уже проделали. Даже больше.
— А знаете что? — предложил вдруг Алексей. — Давайте заедем в местную Никольскую церковь. Тут есть удивительный источник с целебной благодатной водой. Подлинная агиасма!
— Святыня, — перевел я последнее слово для Маши.
— А то бы не догадалась! — фыркнула она и стала сворачивать к усадьбе.
4Не знаю, каким образом мы смогли уцелеть после той страшной аварии, случившейся на самом подъезде к Новому Иерусалиму? Наверное, только потому, что останавливались в Никольское-Урюпино и по очереди омывались и окунались в священный источник, агиасму! Это была словно живая вода, придающая телесные и духовные силы, оберегающая от всяких житейских бед. Как та, которую дал Господь пришедшей к колодцу самаритянке. И сказал ей, что она не будет жаждать вовек. Он говорил о вере. И колодец тот стал после живоносным источником. И женщина эта — проповедницей Слова Божия — Фотиной. И икона есть чудотворная, которая так и называется — Живоносный источник. А уж в России святых ключей и родников — не перечислить: и источник святого Никиты Столпника, и Никандров ключ, и чистые колодцы села Большое Нагаткино, и родник под Журавлиной горой в Пюхтинском женском монастыре, и в обители преподобного Давида Серпуховского, и Саввы Сторожевского, и конечно же Серафима Саровского в Дивеево, и на Валдае, и в Самарской, Рязанской, Псковской, Новгородской областях, — где только нет…
Действительно спасительная вода. Потому что ничем иным я это объяснить не могу: после таких автокатастроф не выживают. Соскребают по частям и увозят в пластиковых пакетах. А мы — все трое — нисколько не пострадали! И мальчишка, перебегавший дорогу. Я не представляю, каким был тормозной путь, наверное, очень длинным (Яков оказался прав, не сам ли и развинтил что-то, гад заморский?), но машину еще и крутило на шоссе, как юлу, она врезалась боком в фонарный столб, потом полетела в кювет и перевернулась раза два-три. Маша после утверждала, что пять. Но это не важно. Главное, когда мы выбрались, ни у кого не оказалось никаких серьезных травм, только небольшие синяки, шишки да царапины. А вот пежо можно было отправлять на кладбище автомобилей.
Оставив искореженную машину на обочине и чтобы не привлекать больше ничьего внимания, особенно гаишников, которые должны были появиться с минуты на минуту, мы, как партизаны, скрылись в лесу и добирались до Нового Иерусалима уже пешком, окольными путями. А настроение после аварии было не нервически-подавленным, как должно бы быть, а напротив, бодрым и боевым. Раз Господь сохранил нам жизни, то ради каких-то главных и высших целей, которые мы обязаны выполнить. Теперь уже ничего не страшно.
В Воскресенском соборе мы первым делом направились в тот придел, где под простым белокаменным надгробием покоились мощи патриарха Никона, а над ним — тяжелые вериги, которые он носил на себе двадцать пять лет. (Естественно, вначале помолившись в храме перед иконами и поставив свечи.) Агафьи Максимовны Сафоновой здесь не было. Но Алексей был уверен, что она где-то тут, рядом, если не в самом соборе, то на территории Нового Иерусалима. А обойти его — понадобится весь день, до вечера. А есть же еще подземные церкви…
Мы решили разделиться, так будет сподручнее. Встретиться же вновь договорились у входа в собор через два часа. Я направился в Гефсиманский сад, где среди вековых деревьев находилась Силоамская купель — еще один живительный источник. Разумеется, я не преминул воспользоваться и окунуться снова. Так будет надежнее, запас прочности не повредит. Чувствуя себя совершенно окрыленным, я с особым рвением пустился на поиски Агафьи Максимовны. Исходив весь Гефсиманский сад, я вышел к Елеонской горе, где столкнулся с Машей.
— Ну? — спросила она.
Я развел руками.
— Вот и у меня тоже.
— А Алексей?
— Был в Вифании, отправился в Капернаум. Пока безрезультатно.
— А может быть, мы напрасно ищем? — задал вопрос я. — И ее здесь не было и нет?
— Он никогда не ошибается, — заявила Маша.
Она была так уверена в правоте Алексея, что мне даже стало ее чуточку жаль. Слепая вера опасна. Особенно в человека.
— А тебе не кажется, что все это немного нереально? — спросил я.
— Что именно?
— Да все! — я обвел взглядом окружающее нас пространство. — Фавор, Иордан, Капернаум… Спаситель шел по святым местам дни и месяцы, а мы — за два-три часа. Как мотыльки. Фантастика.
