Элайза Грэнвилл - Гретель и тьма
– Ха, там не только это есть. – Грет поднимается из-за стола. – Но если не хочешь слушать…
– Что?
Она опять усаживается, наливает себе третью чашку и отрезает нам обеим еще пряника.
– Однажды солдат, который уже теперь женат на принцессе, повстречал тех разбойников, что жестоко на него напали. На нем, понятно, богатые одежды, и они его не сразу узнали. Но он сказал им, что тогда случилось, и они упали на колени и стали просить пощады. И солдат их не казнил, а отпустил. Если б не они, сказал он, не видать ему теперешней удачи. И потому разбойники решили провести ночь под той виселицей и узнать, не расскажут ли вороны еще каких секретов. Но вороны разъярились. Они знали, что кто-то их подслушал: все, что они обсуждали, сбылось. И они отправились искать подслушивальщика и нашли под виселицей разбойников. – Грет медлит.
Склоняется вперед, говорит тише: – Вороны налетели на разбойников, сели им на головы и выклевали им глаза. Тык! Тык! Тык! – Она слюнявит палец и – тык-тык-тык — подбирает крошки пряника со стола. – Тык! Тык! Тык! Исклевали вороны им лица так, что их потом никто не мог признать, даже их родные матери.
Тут за окном пара птиц, хлопая крыльями и ссорясь, падает с дерева. Я знаю, что это просто дрозды, но все равно бегу к себе наверх и прячусь под кроватью. Посреди ночи рассказываю папе, какой мне приснился кошмар, он очень сердится.
– Эту женщину надо изолировать.
Даниила я не вижу целых два дня. Наконец, хоть мне лучше и скрываться, я иду его искать. Тощее созданье все еще болтается с ним рядом, молчит, но Даниил на меня не смотрит. Что-то у него не так с лицом. Всякий раз, когда я встаю перед ним, он отворачивается.
– Что случилось?
Он прикрывает рот рукой, голос у него приглушен.
– Я упал. Довольна?
– Не глупи. Что на самом деле случилось?
– Не лезь не в свое дело.
Я тяну его за руки.
– Отстань.
Рот у него в крови, недостает пары зубов. Мне вдруг делается очень тошно.
– Это дядя Храбен, да?
– Ты про этого Arschloch[109] с желтыми волосами и здоровенной черной собакой? Который все время улыбается – даже когда тебя бьет? Он тебе не дядя, почему ты его так называешь?
– Мне папа велел его так называть. – Так вышло, что, когда ставишь «дядя» перед чьим-нибудь именем, оно как-то уютнее. – А что он сказал?
– Ничего. – Он все равно проговаривается. – Не ходи туда. Пожалуйста. Дай слово, что не пойдешь.
– Не пойду.
Даниил хватает меня за руку.
– Нет. Правда, Криста. Поклянись, что не вернешься туда. – Он старается не заплакать. Из носа у него течет, он утирается рукавом. – Поклянись! Поклянись! Нет больше никого. Один я остался. Если ты… тоже исчезнешь…
Он пялится на меня, и я надеюсь, что он не видит, о чем я думаю, потому что знаю: мне придется пойти в башню к Храбену – в точности потому, почему Даниил просит меня не ходить. Даниил – мой единственный друг. Я вспоминаю Князя Тьмы, его здоровенные зубы и злые глаза. Он делает, что ему хозяин велит. Вряд ли дядя Храбен велит собаке кусать меня, а вот Даниила даст съесть, не моргнув глазом.
– Не дури. Никуда я не денусь.
– Честно?
В доме рядом с зоопарком, где мы раньше жили с папой, была полка с книгами про ковбоев и индейцев, ее написала дама по имени Май Карл63. Некоторые были про Старину Разящую Руку, который стал кровным братом Виннету, индейца апачи. Они вместе пережили множество приключений и храбро сражались с врагами плечом к плечу. Я закатываю рукав.
– Можем стать кровными братьями.
Даниил качает головой.
– Это все для детей. Да и ножа у нас нет. – Он воротит нос – я нашла острый камень. – Просто дай мне слово, что туда не пойдешь.
– Даю слово, – соглашаюсь я, но не говорю на что.
– Тихо! – орет Грет. – Несчастная моя голова раскалывается от твоих «почему» да «что»! Как есть, так и есть – вот и весь сказ. Тебе еще повезло, что ты не дева, у которой шестерых братьев злая колдунья превратила в лебедей. Есть только один способ развеять заклятье: семь лет никому не рассказывать эту ужасную тайну, а тем временем шить волшебные рубашки из цветочных лепестков. И с губ у нее ни одного словечка не слетело за эти семь лет. Ни слова, ни вздоха, ни даже писка.
Ноги у меня стали как громадные, тяжелые камни, которые надо втащить по лестнице в башню. Я захожу без стука, и дядя Храбен, похоже, рад меня видеть. Он дает мне два «Negerküsse» на блюдечке. Первый я ем целиком, а со второго тихонечко объедаю шоколад, который поверх зефира. Затем мы идем к комоду. Я достаю свои праздничные платья, прикладываю к себе; Лотти напоминает, что вот это было на мне, когда она вернулась со мной к нам домой. Кто хочешь заметит, что оно мне очень мало.
Дядя Храбен садится за стол и прикуривает сигарету.
– Хочу, чтобы ты, красотка Криста, для меня сегодня сделала кое-что очень особенное.
Я отшатываюсь.
– Что?
– Угадай.
Я качаю головой.
– Нет. – Но голос у меня такой тихий и слабый, что я не уверена, услышал ли он. – Нет.
– Да точно угадаешь. Попробуй. – Он откидывается в кресле, улыбаясь мне и выдувая колечки. – Я тебя уже спрашивал раньше. Ты же не забыла?
– Вы хотите, чтоб я села вам на колени?
– Всему свое время, Криста. Сначала другое. – Я не отвечаю, и он говорит очень мягко: – Я просил тебя называть меня кое-кем. Вспомнила? Я просил называть меня папой.
– Не буду.
– Надо.
– Не буду, – повторяю я и делаю еще несколько шагов назад. За мной кресло, дальше идти некуда.
Дядя Храбен смеется и бросает мне «Pfennig Riesen».
– Сядь там, Криста, и подумай, а я тут пока закончу кое-что, – говорит он и кивает на стопку бумаг. – Скоро надо будет вывести Der Fürstder Finsternis на прогулку. Уверен, ты образумишься быстрее.
Рядом с моим стулом – маленький столик, в полуоткрытом ящике – письменные принадлежности. Сунув ириску в рот, я тихонько достаю ручку и скляночку с синими чернилами, записываю цифры, которые у Даниила на руке, себе на руку. Если не быть нам кровными братьями, будем чернильными. У меня цифры не такие аккуратные, как у него: перо крестиком, и чернила подтекают. Некоторые расползлись…
– Ты что, во имя Господа, творишь? – кричит дядя Храбен, хватая меня за руку. – Что это? – Не дожидаясь ответа, принимается тереть мне запястье носовым платком так сильно, что кожа краснеет. И все равно цифры не оттираются. Он замечает, что я улыбаюсь, хватает Лотти и швыряет ее в окно, а потом захлопывает его. – Пора взрослеть, Криста. Я проверил архивы и выяснил, что ты несколько старше, чем кажешься. Взрослые девочки думают кое о чем поинтереснее, а не о грязных старых Spielzeuge[110].
Я глотаю ярость и слезы.
– О Пифагоре, например?
Дядя Храбен смотрит на меня странно.
– У вас, юных дам, все должно быть просто: кое-какие удовольствия, а следом Kleider, конечно, затем Kinder, Küche und Kirche[111]. По старинке оно иногда лучше всего. – Он снимает со стены поводок. – Ясно?
– Да.
– Да, папа. – Он улыбается и наматывает поводок на руку.
– Да, папа. – Я выдавливаю из себя слова сквозь стиснутые зубы. Дядя Храбен глубоко вздыхает.
– Так-то лучше. – Похлопывает меня по попе. – Беги, Криста. Вернешься завтра. Я не буду кормить Князя – чтоб ты не забыла. А он теперь – свирепый пес, немного опасный. Ничего не поделаешь, приходится – чтобы всем было спокойно.
Даниил ждет меня внизу у лестницы. Существа нигде не видать.
– Ты обещала сюда не ходить, – с упреком говорит он.
– Не обещала. Ты почему за мной следишь?
– Я всегда слежу. Обещай, что больше сюда не придешь.
– Ладно. – Я принимаюсь искать под окном.
– Если ты куклу свою ищешь, она вот. – Даниил протягивает мне все, что от нее осталось, – серовато-розовые куски. Одна рука. Одна нога. Лица нет. Даже глаза пропали. Я тяжко сглатываю.
– Лотти запоминала мои сказки, чтоб я их потом записала. А теперь все пропало.
– Можно и новые придумать.
– Нет. Я больше ни одной не придумаю. Никогда.
– Не говори так. – Даниил вроде как ужасается. – Как же еще мы отомстим?
Я пожимаю плечами.
– Да зачем? Это все не взаправду.
– Может стать взаправду, если мы очень захотим.
– Нам для этого нужно волшебство. – Я решаю похоронить Лотти в птичнике, где сажала бобы. – А волшебство тоже не взаправду.
Я уже спрашивала об этом у Сесили.
– Все волшебство – в воображении, дорогая моя, – сказала она, будто в этом и весь сказ.
– В смысле, если я сильно воображу, все может случиться?
