Джойс Оутс - Коллекционер сердец
На стене зала висел плакат: НАВСТРЕЧУ 2000 ГОДУ. Появление Селесты Уорд было встречено овацией. Люди аплодировали стоя, и прежде чем Селеста позволила себе сесть в кресло, прошло несколько минут. Место слева от нее заняла вице-президент учрежденного Селестой фонда – женщина с решительным лицом и массивной, будто отлитой из стали нижней челюстью. Много лет назад у Селесты была небольшая война с этой женщиной, причины которой, впрочем, давно забылись. Справа от Селесты расположилась дама помоложе. Ее недавно избрали в конгресс, и она внесла немалый вклад в Дело, которое возглавляла Селеста.
Сцена была залита ослепительными огнями прожекторов и софитов и богато декорирована самыми разнообразными цветами, что придавало ей некоторое сходство с помещением для прощания с усопшим в морге. Селеста с напряженным интересом слушала ораторов, говоривших похвальные слова в ее адрес. Сорвав свою долю аплодисментов, один оратор кланялся Селесте, занимал свое место, а на трибуну сразу поднимался другой. Короче, поначалу все шло как по маслу, как и бывает на подобных мероприятиях. Время от времени Селеста слышала свое имя, после чего зал разражался аплодисментами. Как отлично, как комфортно она себя здесь чувствовала – среди друзей и единомышленников. Непонятно только, что это за штука оказалась в туалете в унитазе? Ей она не принадлежала – это уж точно. Было ли это существом живым? Мысли Селесты текли легко, перескакивая с одного на другое. Она думала о своей первой любви, которую пережила, казалось, тысячу лет назад. Она даже имя того человека забыла. И все, что было с ним связано. Но нет, лицо мальчика она все-таки помнила; он выглядел именно мальчиком – не мужчиной, хотя и был по-мужски настойчив и в своем стремлении добиться заветной цели страдал и мучился, как взрослый.
Сексуальное желание в его глазах было чрезвычайно сильным, горело, как жидкий огонь, постоянно меняя цвет.
Я ненавижу тебя! Я люблю тебя, не могу тебя не любить – если ты меня бросишь, я, наверное, умру.
Конечно, она не умерла, она выжила. Она знала, что сказать молодым женщинам и девушкам, желающим свести счеты с жизнью в самом расцвете лет.
Это была жизнь Селесты Уорд или кого-то еще, кому надо было сделать выбор.
Поначалу, правда, ей было трудно, очень трудно. Она была такая молодая… Но потом пришла спасительная амнезия. Боль уменьшалась с каждым новым, тщательно подобранным любовником. Они и нужны-то были ей, чтобы доказать: она – настоящая женщина и в полной мере наделена женскими чарами и властью над мужчинами. Сколько у нее было таких случаев? Три, четыре или, быть может, пять? Беременности она сразу пресекала, памятуя, что у нее своя собственная жизнь, свой путь и никто не смеет вносить в него коррективы, заманивая в вечную женскую ловушку. Она не помнила имен врачей, потрошивших ее, – да и разве всегда они были врачами? Она платила им наличными: сделка есть сделка. Судя по всему, судьба счастливо с ней обошлась, не наделив инстинктом материнства, да и не было такого мужчины, от которого ей бы хотелось иметь ребенка. Как показала потом жизнь, это был верный, практический подход к делу – карьера превыше всего. И как ни странно, не только практический, но и оправданный с моральной точки зрения. Неужели я когда-нибудь вспоминала о прошлом, оглядывалась назад? Нет, не оглядывалась. И никому не рекомендую этого делать: что прошло, то прошло.
В ее жизни навсегда останутся тайны, с которыми ей не придется ни с кем поделиться.
И она теперь в полной безопасности и среди друзей. И слушает комплименты и аплодисменты в свой адрес.
Похожая на лошадь журналистка обратилась к ней со сцены, как всегда обнажив в улыбке десны. Как хищная птица, обнаружившая добычу, она протягивала к Селесте свои гигантские руки-лапы. Ничего не оставалось, только встать и выслушать очередную овацию. На мгновение ей вспомнилось существо на экране монитора, но она отогнала это воспоминание и стала подниматься на сцену. Журналистка уже стояла рядом с трибуной, рукоплеща ей, как и все остальные. Селеста, заняв свое место за кафедрой, вынула из сумочки приготовленную речь, надела очки и начала выступление.
Речь Селесты, которую аудитория дожидалась с таким нетерпением, называлась «Навстречу 2000 году».
Хотя она сама составляла речь, а потом репетировала перед зеркалом, слова, которые она произносила, казались чужими, незнакомыми, а собственный голос – неожиданно грубым и фальшивым, в котором вдруг стали проступать насмешливые нотки. Что это? Может, что-нибудь случилось с микрофоном? Никак не удавалось найти нужный тон, а ведь она, Селеста Уорд, произнесла с трибуны сотни речей! Она минутку помолчала, потом начала снова. Ей хотелось рассказать о важности своего Дела, которому (как о ней часто писали в прессе) она отдала всю свою жизнь. Но у меня никогда не было выбора, не было другой жизни. Аудитория, как это ни странно, молчала. Расправив в руке листочки с речью, чтобы ничего не упустить, Селеста опустила глаза, сквозь толстые линзы очков она почти ничего не видела. Она истекала потом и одновременно ее пробирал озноб. Аудитория в партере и на двух балконах – подумать только, в зале было целых два балкона! – смотрела на нее с возрастающим недоумением. Она была далеко не однородной, эта аудитория, среди множества хорошо одетых женщин и небольшого числа мужчин в смокингах иногда мелькали странные, походившие на ярко-красные ошпаренные куски мяса уродливые существа с вытянутыми в виде огурцов головами, узкими плечами, пухлыми, раздутыми животиками и тощими ручками и ножками.
Селеста Уорд только раз на них взглянула и сразу отгородилась от них стопкой листков со своей речью. Она очень боялась сбиться, потерять место, где читала, поскольку сегодня ее речь казалась странным образом исковерканной, словно кто-то нарезал текст выступления из отрывков других речей, с которыми она когда-то выступала. Это мог сделать только смертельный враг Селесты, который хорошо знал все ее выступления и имел возможность ей навредить. Непонятные ошибки в логической структуре текста, бессмысленно повторяющиеся фразы и время от времени встречающиеся слова вроде «айеризм», «трюизм» или «дисфизис», смысла которых она не понимала, не знала даже, как правильно их произносить, мельтешили у нее перед глазами, сбивали с мысли и дезориентировали. К Селесте пришло осознание, что это, возможно, последняя речь, которую она произносит в своей жизни, и от этого ей стало так плохо и неуютно, словно из еще остававшегося ей, отмеренного кем-то будущего на нее повеяло пронизывающим арктическим ветром. Аудитория – «ее» аудитория, обыкновенно внимавшая ей, как первоклашки внимают своей учительнице, стала проявлять признаки нетерпения. Послышались смешки, громкий кашель и даже хулиганский свист. Селеста старалась читать как можно быстрее, чтобы поскорее завершить эту пытку, – она проглатывала окончания фраз, не уделяла никакого внимания знакам препинания, постоянно запиналась и заикалась. И все это время она не отрывала взгляда от своих бумаг – боялась, что снова увидит тех красных, словно ошпаренных человечков с крохотными дырочками вместо глаз на плоских подобиях личика. Селеста знала, что они не должны быть здесь, но все равно ужасно их страшилась. Потом поток ее слов иссяк, и она замолчала. Кто-то подошел к ней и с сочувствием спросил:
– Что-нибудь не так, мисс Уорд?
Поскольку она не ответила на вопрос, он повторил его вновь, потом еще и еще раз.
В зале установилась абсолютная тишина: казалось, все одновременно набрали в грудь воздуха и затаили дыхание. Ничего не было слышно – только было видно, каким пепельно-серым стало лицо Селесты, как расширились ее глаза и мелко-мелко задрожали губы.
Неожиданно Селеста высоким, хриплым голосом воскликнула:
– Но вы-то не умерли! Не умерли! Вы выжили! Вместо вас умер кто-то другой!
В следующую минуту она, наверное, рухнула бы на пол, если бы чья-то сильная рука ее не поддержала.
Потом, на удивление быстро, все прошло. Селеста даже сказала, что отлично себя чувствует, просто у нее возникло небольшое головокружение из-за слишком яркого света. И добавила, что, по мнению доктора, состояние здоровья у нее отличное. К тому же она не относится к разряду ипохондриков, которые только и занимаются своими болезнями, чаще всего вымышленными. Большое всем спасибо за заботу, но в больницу она не поедет. В день юбилея это было бы просто смешно.
– Если вы думаете, что я сделаю подобную глупость, -сказала она, – значит, вы совершенно меня не знаете.
Ей удалось убедить организаторов торжества, что она прилично себя чувствует и карету «скорой помощи» вызывать не требуется. Ее препроводили в отдельную комнату, чтобы она могла побыть одна, успокоиться и справиться с небольшим недомоганием. Селеста оказалась в гардеробной, смежной с туалетом. Оставив там, с нее взяли честное слово, что она в самом скором времени присоединится к гостям. Она и впрямь почувствовала себя здесь лучше, не видя сочувствующих, озабоченных глаз и не слыша надрывавших душу восклицаний и озабоченных вопросов: «Ну как вы, мисс Уорд?» У этой комнаты имелось дополнительное удобство: Селеста смогла закрыть на замок дверь и воспользоваться почти стерильно чистым туалетом.
