Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый
— Дети на чужбине, далеко от отца и матери, и изучают Тору, некому за ними присмотреть, — улыбнулась Хайклу хозяйка, чтобы он не сидел такой смущенный.
— А если они находятся на чужбине, далеко от отца и матери, и изучают Тору, то им можно не ходить по пятницам в баню, чтобы пропарить свои рубахи и подштанники? — скривил лицо Эльцик Блох и рассказал, что в странноприимном доме стоит лохань с водой. Мусарники омывают утром кончики пальцев, как положено, и больше ничего. Они ходят с целым слоем грязи, налипшей на руки и шею. Они ходят грязные, оборванные, замкнутые. А вот халуцы[141], дети обывателей, ходят на курсы подготовки к поселенчеству и сами стирают свое белье. Они не боятся холодной воды. Они даже огня не боятся, эти халуцы, готовящиеся поехать в нашу святую землю.
— Ну, надо прочитать благословение. — Реб Гирша закрыл книгу, как будто совсем и не слыхал болтовни свояка по поводу халуцев.
Хайкл читал благословение, опустив голову, и представлял себе субботний вечер дома. Тонкие свечи в медных подсвечниках выгорели, и большая керосиновая лампа тоже уже высохла и погасла. Только в маленькой лампадке еще трепещет огонек, тянущийся к потолку, как будто пытающийся выпрыгнуть из лампадки и не находящий для этого сил, как зверек, стремящийся выбраться из ямы, в которую свалился. Между кроватью и столиком сидит отец и смотрит печально и задумчиво на свой книжный шкафчик. Его седая борода кажется в полутемной комнате белой, как снег. Мама, наработавшаяся и промерзшая за целую неделю, заснула посреди благословения, положив на стол руки с искривленными пальцами, обветренные и обмороженные. Он оставил отца и мать и поехал в ешиву, чтобы вырасти в учебе, а мысли его захватила маленькая девушка. Поэтому он заслуживает, чтобы его унижали.
Едва закончив читать благословение, выйдя во двор, Хайкл принялся мысленно ругать Чарну: да что она, Суламифь из Песни песней? О той говорят, что она была высока и стройна, как столб дыма, тогда как эта валкеникская красавица низенькая, ленивая, капризная, а голосок у нее по-детски крикливый. Ведь даже ее мать несравнимо красивее, к тому же она добрая, светлая, теплая. Даже кухарка Лейча будет повыше дочери реб Гирши. Хотя у Лейчи покрытое потом лицо, часто к тому же перепачканное от постоянного стояния в кухне у печи, и натруженные руки, в которых она носит сразу по десятку тарелок и стаканов. А Чарна — какая-то нелепая зверюшка, чудо-юдо какое-то! Хайкл изливал на нее свой гнев до тех пор, пока ему не полегчало. Тогда он отправился в синагогу учить Тору, нагонять ту неделю, которую он попусту потратил, следуя за своим воображением.
У директора ешивы реб Цемаха вечерняя субботняя трапеза в доме резника тоже оказалась испорченной. Роня лежала больная в своей комнате. Старшая сестра Хана-Лея несколько раз приносила ей субботние блюда, сразу же уносила их обратно и рассказывала, что Роня не хочет есть, у нее сильная головная боль. Реб Липа-Йося не выносил, когда кто-либо из домашних опаздывал или вообще не приходил к столу. Воспользовавшись отсутствием младшей дочери, он завел разговор о своем зяте Азриэле Вайнштоке: тот разъезжает по свету и совсем не беспокоится о жене и детях. Цемах слушал и ощущал себя воришкой, забравшимся в чужой дом. У него не было сомнения, что это он довел Роню до того, что она заболела, довел тем, что разговаривал с ней грубо и отверг ее заботу. Однако иного выхода не оставалось. Может, ей было бы достаточно быть ему сестрой, но он-то бы этим не ограничился.
Цемах едва дождался окончания трапезы и сразу же направился в синагогу. Он вошел в молитвенный зал, где накануне увидел спавшего Мейлахку, и уселся за стол под холодной электрической лампочкой. Однако едва он открыл святую книгу, как снова оказался в своих мыслях стоящим в полночь рядом с Роней в темной столовой. Почему она несколько раз повторила, что не следует оставлять жену одну? Имела ли она в виду своего собственного мужа? Или хотела дать понять, что его жена не лучше нее и что он не должен чувствовать себя виноватым? Все нечестивое вожделение отступило от него сразу же, как он это услышал. Наверняка и его жена может оказаться перед таким же испытанием и уступит еще раньше, чем дочь резника. У Славы ведь уже был мужчина еще до свадьбы. А теперь она к тому же разозлена из-за его ссоры с ее родными и из-за того, что он уехал. А если он переедет в другую квартиру, то никогда больше не столкнется с подобным испытанием? Единственный выход состоит в том, чтобы помириться с женой и привезти ее в Валкеники. Цемах почувствовал какое-то жужжание в мозгу. Ему пришлось опереться спиной о стену. С тех пор как он живет в этом местечке и руководит ешивой, ему стало еще яснее, что Слава не годится на роль раввинши, да и не захочет быть ею. Может быть, она рассчитывала, что он не сможет долго терпеть одиночество и другие трудности, которые могут встретиться на его пути. Но он выдержит! Он не поедет в Ломжу, чтобы быть там лавочником при своих свояках. Он останется в Валкениках и будет, как огня, остерегаться, как бы не споткнуться ни из-за женщины, ни из-за ссоры.
В молитвенный зал вошел Хайкл-виленчанин. Вид у него был взволнованный. Увидев директора ешивы, он разволновался еще больше. Он был зол на реб Цемаха, на реб Менахем-Мендла и на всех, кто пристроил его на субботу в состоятельный дом реб Гирши Гордона.
— Вчера ночью вы спросили меня, доволен ли я моей субботой у реб Гирши Гордона. Я больше не хочу туда ходить. Даже завтра днем, на трапезу с чолнтом! — выпалил Хайкл и рассказал, как Эльцик Блох позорил его и что домашние реб Гирши смотрели на него, не грязен ли и он так же, как и другие ученики ешивы, которые ночуют в странноприимном доме.
— А почему ж вы не ответили этому Эльцику Блоху, как отлично умеете отвечать? Вы отнюдь не кажетесь человеком, готовым смолчать в ответ на оскорбление, — удивился директор ешивы.
Хайкл злобно молчал. Он бы предпочел, чтобы реб Цемах считал его трусом. Тогда не пришлось бы рассказывать, что он лишился языка из-за какой-то местечковой девчонки и что это она была для него тем соблазном творить зло, который притворяется священным орн-койдешем. Ему еще пришлось выслушивать после этого осуждающие речи директора ешивы, сказавшего, что если Эльцик Блох не увидел, что Хайкл стыдится того, что он бедный сын Торы, то он бы не стал с ним говорить с такой наглостью. И семья Гордонов тоже относилась бы к нему с большим уважением. Тем не менее его не должно беспокоить, что какой-то торгаш поносил его. Задним числом даже лучше, что он оказался человеком, побеждающим свой соблазн[142], и не ответил. И пусть ему даже не приходит в голову больше не приходить на субботние трапезы в дом зятя раввина. Реб Гирша Гордон станет еще, не дай Бог, кровным врагом ешивы, а это может привести к настоящему несчастью. Теперь Хайкл посмотрел на директора ешивы с удивлением. С каких это пор реб Цемах Атлас кого-то или чего-то боится? И вот он дрожит перед ссорой точно так же, как реб Менахем-Мендл Сегал.
Глава 9
В субботу за чолнтом старый резник пребывал в еще худшем настроении, чем в пятницу вечером. Его младшая дочь все еще лежала больная в своей комнате. К тому же утром в синагоге во время молитвы он переговорил с Эльциком Блохом. Реб Липа-Йося сидел за столом и бушевал:
— Поздравляю! Долго было тихо!
Он возмущался, что обыватели снова делятся на две партии: за и против гостя в местечке, этого мядельского раввина. Каждый портняжка имеет собственное мнение относительно того, кого он хочет видеть городским раввином. А ему, Липе-Йосе, приходится молчать, потому что он общинный козел, хотя раввин без резника — как дверь без засова. От злости, что лучшие люди города выступают против мядельского раввина и поддерживают реб Гиршу Гордона, Эльцик Блох оговаривал учащихся ешивы и ее глав. Однако реб Гирша Гордон тоже был недоволен ешивой. Он первым был за то, чтобы в местечко впустили новогрудковских мусарников. Он верил, что они поведут войну Господню, как делали это всегда и повсюду. Но теперь, по его словам, он видит, что ошибался.
Реб Менахем-Мендл подавленно слушал его. Если бы он заранее знал, что в Валкениках идет спор из-за места раввина, он бы десять раз подумал, прежде чем приехать сюда. В местечке, где идет такой спор, нельзя спокойно сидеть и изучать Тору. Нет у него здесь и заработка. Он не может пока даже помыслить о том, чтобы привезти сюда жену и ребенка. Валкеникские обыватели не слишком утруждают себя обеспечением учащихся и глав ешивы. Его товарищ реб Цемах забыл или преднамеренно не рассказал ему в Вильне об этой местной ссоре.
— Ешива не должна вмешиваться в ссору между свояками и их сторонниками. — Реб Менахем-Мендл посмотрел на директора ешивы с испугом. Будет ли он стоять в стороне от этой ссоры? К его огромному удивлению, реб Цемах молчал, и все выглядело так, будто он согласен.
