Пол Боулз - Под покровом небес
Впрочем, где-то там, в глубине, глубже этого пустого провала, которым было ее сознание, в самой смутной и внутренней глубине себя некую мысль она уже, должно быть, вынашивала, потому что, когда Таннер под вечер снова пришел и забарабанил в дверь, она встала и, положив руку на ручку двери, заговорила:
– Это кто? Это ты, Таннер?
– Господи боже мой, где ты была утром? – крикнул он.
– Давай увидимся вечером. Я буду в восемь в том сквере, – сказала она, понизив голос так, что ее было еле слышно.
– Как он? Нормально?
– Да-да. Он по-прежнему.
– Хорошо. Увидимся в восемь. – Ушел.
Она бросила взгляд на часы: четверть пятого. Подойдя к своему дорожному несессеру, принялась выкидывать из него содержимое: одна за другой все щеточки, склянки, тюбики и маникюрные инструменты полетели на пол. Далее с видом крайней сосредоточенности она опустошила и другие свои сумки и чемоданы, выхватывая оттуда и отсюда то кофточку, то какую-нибудь штучку и аккуратно укладывая отобранное в небольшой чемодан. Иногда замирала и прислушивалась, но единственным звуком, который был слышен, оказывалось ее собственное размеренное дыхание. Послушав, каждый раз на вид приободрялась и с новой энергией принималась за свои решительные действия. В кармашки по бокам чемоданчика положила свой паспорт, банковские документы и остававшиеся у нее деньги. Потом перешла к багажу Порта и некоторое время рылась в его одежде, после чего ее чемоданчик обогатился еще множеством тысячефранковых купюр, которыми она забила в нем все щели и пустоты.
Укладывание чемодана заняло почти час. Покончив с этим, она закрыла его, скрутила цифирки на кодовом замочке и пошла к двери. Прежде чем повернуть ключ, секунду колебалась. Открыв дверь, с ключом и чемоданом в руке шагнула во двор и заперла дверь за собой. Прошла на кухню, там обнаружила мальчишку, ведавшего лампами; он сидел в углу и курил.
– Можешь выполнить одну мою просьбу? – сказала она.
С улыбкой он вскочил на ноги. Вручив ему чемодан, она велела отнести его в лавку Дауда Зозефа и там оставить, сказав, что это от американской леди.
Вернувшись в комнату, она опять заперла за собой дверь и подошла к окошку. Одним движением сорвала простыню, прикрывавшую проем. Ближайшая стена уже порозовела: солнце опускалось все ниже, розовой стала вся комната. Все время, пока она, собираясь, ходила туда-сюда, ни разу она не взглянула в тот угол. Теперь приблизилась и, встав на колени, заглянула Порту в лицо – так, будто никогда его прежде не видела. Едва касаясь кожи, с бесконечной нежностью провела рукой вдоль лба. Нагнувшись еще ниже, прижала губы к гладкому челу. Не разгибалась довольно долго. Комната стала красной. Тихонько приложилась щекой к подушке и погладила его по волосам. Слез не было; то было молчаливое прощанье. Открыть глаза ее заставило странно громкое жужжанье совсем рядом. Как зачарованная, она смотрела на двух мух, которые совершали свое яростное и краткое совокупление на его нижней губе.
Затем она встала, надела пальто, взяла бурнус, который оставил ей Таннер, и, не оборачиваясь, вышла за дверь. Дверь за собою заперла, ключ положила в сумочку. У больших ворот часовой дернулся, будто хочет преградить ей дорогу. Она с ним поздоровалась и протиснулась мимо. Не успев отойти далеко, услышала, как он вызывает напарника из будки при воротах. Она дышала глубоко и шла себе вперед, вперед и вниз, в поселок. Солнце село; земля была как уголь в печке, но последний и единственный, который быстро остывает, становится черным. Где-то в середине оазиса бил барабан. Наверное, позже в садах будут танцы. Начинается сезон празднеств. Быстро и ни разу не оглянувшись, она сошла с холма и направилась прямо в лавку Дауда Зозефа.
Вошла. В сгущающихся сумерках Дауд Зозеф стоял за прилавком. Наклонился к ней, пожал руку.
– Добрый вечер, мадам.
– Добрый вечер.
– Ваш чемодан у меня. Хотите, пошлю мальчика, он принесет?
– Нет-нет, – сказала она. – Ну, то есть, не сейчас. Я к вам зашла поговорить.
Бросила боязливый взгляд на дверной проем сзади; хозяин не заметил.
– Я очень рад, – сказал он. – Один момент. Я принесу вам стул, мадам.
Достав откуда-то из-за прилавка, поставил рядом с ней небольшой складной стульчик.
– Спасибо, – сказала она, но осталась стоять. – Я хотела спросить вас, как здесь насчет машин, чтобы из Сба уехать.
– А, которые ходят в Эль-Гаа. Так ведь… регулярного сообщения у нас нет. Вот вчера ночью грузовик пришел. А сегодня под вечер уехал. У нас никто даже не знает, когда придет следующий. Но капитана Бруссара уведомляют – это обязательно, хотя бы за день. Однако про это лучше спросить его самого.
– Капитана Бруссара… Ага, понятно.
– А что ваш муж? Ему лучше? Молоко пригодилось?
– Молоко… А, да, оно ему понравилось, – медленно проговорила она, немного удивленная тем, как естественно у нее вышли эти слова.
– Надеюсь, он скоро поправится.
– Да он уже поправился.
– Ah, hamdoul’lah![116]
– Да. – И, словно заходя с другого боку, заговорила снова: – Мсье Зозеф, я хочу попросить вас об одолжении.
– Мадам, я выполню любую вашу просьбу, – произнес он галантно. В сгущающемся мраке ей почудилось, что при этом он поклонился.
– О большом одолжении, – предупредила она.
Дауд Зозеф, думая, что она, может быть, хочет занять у него денег, принялся греметь какими-то побрякушками, лежавшими на прилавке.
– Но что же это мы в темноте-то разговариваем! – сказал он. – Подождите-ка, зажгу лампу.
– Нет! Пожалуйста! – вырвалось у Кит.
– Но мы друг друга не видим! – протестующе воскликнул он.
– Я знаю, – накрыв его руку ладонью, проговорила она, – но, пожалуйста, не надо лампы. Я лучше прямо так вас попрошу. Можно мне провести эту ночь с вами и вашей женой?
Дауд Зозеф оказался в полной растерянности, но удивление быстро уступило место облегчению.
– Сегодня? – спросил он.
– Да.
Последовала короткая пауза.
– Вы понимаете, мадам, с одной стороны, для нас, конечно, это честь – приютить вас у себя дома. Но вам же будет неудобно! Вы таки сами знаете: дом бедняков все же немножко не отель и даже не пост-милитэр наших глубокоуважаемых господ французов…
– Но коли я вас попросила, – укоризненно перебила его она, – значит мне это все равно. Вы думаете, мне это важно? Все время, что я жила здесь, в Сба, я спала на полу.
– Ну, в моем доме вам этого делать не придется, – решительно заверил ее Дауд Зозеф.
– Да я бы с радостью и на полу выспалась. Да где угодно. Это не важно!
– О нет! Нет, мадам! Только не на полу! Quand-même![117] – всерьез уперся владелец лавки. Он чиркнул спичкой, чтобы зажечь лампу, но Кит помешала ему, снова коснувшись его локтя.
– Écoutez, monsieur,[118] – проговорила она, понизив голос до заговорщицкого шепота, – меня ищет муж, и я не хочу, чтобы он меня нашел. Мы с ним немножко повздорили. Я не хочу его сегодня видеть. Дело обычное. Думаю, ваша жена поймет.
– Ну конечно! Конечно! – расплылся в улыбке Дауд Зозеф.
Все еще усмехаясь, он затворил уличную дверь, запер ее на засов и, чиркнув спичкой, поднял ее высоко в воздух. Так, всю дорогу зажигая спички, он и провел ее через маленькую подсобную комнатушку и внутренний дворик. На небе звезды, звезды… Перед дверью помедлил.
– Вот, можете спать здесь. – Он открыл дверь и ступил внутрь.
Снова зажглась спичка. Кит увидела крошечную каморку, в ней беспорядок, у стены кровать с провисшей железной сеткой, прикрытой матрасом, через дыры изрыгающим стружечную набивку.
– Но, я надеюсь, это не ваша комната? – осмелилась она уточнить, когда спичка погасла.
– Да ну, что вы! У нас с женой есть другая кровать и другая комната, – ответил он с ноткой гордости в голосе. – А здесь спит мой брат, когда приезжает из Коломб-Бешара. Раз в году он приезжает и проводит с нами месяц, иногда побольше. Погодите-ка. Пойду принесу лампу.
Он вышел, и она услышала, как он с кем-то говорит в другой комнате. Скоро он вернулся с керосиновой лампой и небольшим железным ведерком воды.
При свете комната оказалась еще более жалкой. У Кит появилось чувство, что пол здесь не подметали никогда – с тех самых пор, как строители вмазали в стену последний саманный блок: повсюду грязь, крошки глины со стен и пыль, тонким порошком день и ночь выпадающая из воздуха… Кит подняла взгляд на хозяина и улыбнулась.
– Моя жена спрашивает, едите ли вы лапшу, – спросил Дауд Зозеф.
– Да, конечно, – ответила Кит, пытаясь увидеть себя в облупленном зеркале над умывальником. Но так ничего и не увидела.
– Bien.[119] Да, вы знаете, моя жена не говорит по-французски.
– Правда? Ну, придется вам побыть моим переводчиком.
Послышался глухой стук: какой-то, видимо, покупатель хочет в лавку. Дауд Зозеф, извинившись, побежал через двор туда. Кит затворила дверь, поискала ключ, его не оказалось, постояла, подождала. Солдатам крепостной охраны ничего не стоило проследить за ней. Вот только вряд ли кому-нибудь из них в тот момент это пришло в голову. Сев на убогую кровать, она уставилась в стену напротив. Над лампой поднимался столб вонючего дыма.
