Ник Хорнби - Долгое падение
Джей-Джей
Я встал на тротуар и сказал Эду, чтобы он меня ударил, если ему станет от этого легче.
— Я не хочу бить тебя первым, — ответил он.
Там еще был один тип, продавал журнал о бездомных.
— Ударь его, — посоветовал он мне.
— Заткнись, — осадил его Эд.
— Я просто пытаюсь помочь вам, — ответил бездомный.
— Ты перелетел через этот чертов Атлантический океан, потому что Джей-Джей оказался в беде, — сказала Лиззи Эду. — А теперь что? Одного разговора хватило, чтобы тебе захотелось затеять с ним драку.
— Все должно идти так, как идет, — объяснил ей Эд.
— Это что-то из серии «Мужик сказал — мужик сделал»? Мне это кажется абсолютной глупостью, уж прости.
Она стояла со скучающим видом, прислонясь к окну магазина секонд-хэнд, но я-то знал, что скуку она изображает. А еще она была зла, но не хотела этого показывать.
— Он на моей стороне, — сказал Эд. — И не важно, что там тебе кажется. Он все понимает.
— Нет, не понимаю, — возразил я. — Лиззи права. Разве ты приехал только для того, чтобы ударить меня?
— Вы же как Бутч Кэссиди и Сандэнс Кид, — сказала Лиззи. — Хотите переспать друг с другом, но не можете, потому что вы же не гомосексуалисты какие-нибудь.
Эта фраза Лиззи довела бездомного до какого-то умопомрачительного состояния. Он смеялся как сумасшедший.
— Вы вообще читали статью Паулины Каэль об этом фильме? Господи, как она его ненавидит, — сказал он.
Ни Лиззи, ни Эд ни хрена не знали о Паулине Каэль, но у меня было два-три сборника ее статей. Я держал их в туалете, потому что это весьма приятное чтиво, когда сидишь на толчке. Как бы то ни было, я не ожидал услышать ее имя от такого человека при таких обстоятельствах. Я удивленно посмотрел на него.
— О, я знаю, кто такая Паулина Каэль, — продолжил он. — Я же не родился бездомным.
— Я очень не хочу с ним спать, — заверил его Эд, — и очень хочу его ударить. Но он должен ударить первым.
— Видите, — развела руками Лиззи. — Гомосексуальные фантазии с легкой примесью садомазохизма. Поцелуй его, и закончим на этом.
— Поцелуй его, — повторил бездомный. — Или поцелуй, или ударь. Но, Господи, пусть уже хоть что-нибудь произойдет.
Уши Эда не могли покраснеть еще сильнее, и я даже подумал, не могут ли они вспыхнуть огнем, а потом почернеть. По крайней мере, это было бы что-то новенькое.
— Ты смерти моей желаешь? — спросил я у Лиззи.
— Почему бы вам не вернуться к тому, что было? — ответила она. — По крайней мере, у вас опять будут в руках микрофоны — будете компенсировать свои комплексы с помощью больших электрических пенисов.
— Так вот почему тебе не нравилось, что он был с нами в группе, — сказал Эд. — Ты ревновала.
— С чего ты взял, что мне не нравилось? — удивилась Лиззи.
— Да, ты все понял наоборот, Эд, — сказал я. — Дело не в этом. Она бросила меня именно потому, что я не был в группе. Ей не хотелось быть со мной, если только я не стану рок-звездой или не заработаю кучу денег.
— Ты что, действительно так думаешь? — спросила Лиззи.
И тут я все понял. Случилось чудовищное недопонимание, которое сейчас разрешится, и мы будем плакать и смеяться. Лиззи не собиралась порывать со мной. И Эд не собирался порывать со мной. Я вышел на улицу, чтобы мне надрали задницу, а в итоге получу все, что только хотел от жизни.
— А что, драки не будет? — расстроился бездомный.
— Нет, если только мы не набьем тебе морду, — ответил ему Эд.
— Только дайте мне дослушать до конца, — попросил бездомный. — Не уходите обратно в кафе, а то я опять так и не узнаю, чем все закончилось.
Близилась счастливая развязка — я это чувствовал. И в ней будет место для всех четверых. Одну из песен на нашем первом концерте мы посвятим бездомному парню. Черт, он же может выполнять всякие административные поручения во время гастролей. К тому же он мог бы сказать тост на свадьбе.
— Все должны возвращаться друг к другу, — сказал я, причем сказал всерьез. Это была моя финальная речь. — Будь то члены музыкальной группы или влюбленные… В этом мире и так хватает несчастий, даже без расстающихся каждые десять секунд людей.
Эд посмотрел на меня так, словно я спятил.
— Ты что, всерьез? — обеспокоенно спросила Лиззи.
Возможно, я переоценил общее настроение и момент.
Мир еще не был готов к моей великой финальной речи.
— Не, — ответил я. — Это я так… Просто была у меня такая мысль. Такая теория, точнее. Но с ней еще работать и работать.
— Да вы взгляните на его лицо, — сказал бездомный. — Он еще как всерьез.
— А как тогда быть с группами, которые появились на основе других групп? — не понял Эд. — Ну, не знаю. Если бы музыканты из «Нирваны» опять соединились. Ведь тогда группе «Фу Файтерс» пришлось бы распасться. И они бы расстроились.
— Ладно, не все группы, — уступил я.
— А как же вторые браки? Есть масса случаев, когда вторые браки оказываются весьма удачными.
— Кстати, тогда не было бы группы «Клэш». Ведь Джо Страммеру пришлось бы остаться со своей первой группой.
— А как звали твою первую девушку?
— Кэти Горецки! — подсказал Эд. — Ха!
— Ты бы до сих пор был с ней, — сказала Лиззи.
— Ну, — пожал я плечами. — Она была хорошая. Мне было бы с ней неплохо.
— Но ей ведь не пришлось ни от чего отказываться! — воскликнул Эд. — Ты даже до бюстгальтера ее не добрался!
— Думаю, к этому времени я бы уж как-нибудь это сделал. За пятнадцать-то лет.
— Черт, — сказал Эд таким тоном, к которому мы обычно прибегали, когда Морин говорила что-нибудь такое, от чего разрывалось сердце. — Я не могу тебя ударить.
Мы немного прошли по улице и зашли в паб. Эд купил мне «Гиннесса», а Лиззи купила пачку сигарет в автомате и выложила ее на стол. Так мы и сидели, а Эд с Лиззи словно ждали, пока я переведу дух.
— Я не знал, что тебе настолько плохо, — сказал Эд.
— Вообще-то, я хотел покончить с собой. Или тебе нужны были более убедительные доказательства?
— Да, я знал про твою попытку самоубийства. Но я не знал, что ты хочешь наладить отношения с Лиззи и с группой. Это же куда более унизительно, чем самоубийство.
Лиззи попыталась подавить смешок, но у нее это едва ли получилось. Я отпил своего «Гиннесса».
И вдруг, буквально на мгновение, мне стало хорошо. Отчасти дело в том, что я люблю холодный «Гиннесс», отчасти в том, что я люблю Эда и Лиззи. Или любил их, или в каком-то смысле любил их, или любил и ненавидел одновременно — не важно. И, возможно, впервые за последние несколько месяцев я честно что-то признал, хотя раньше прятал это где-то далеко-далеко, лишь бы не замечать. А признал я вот что: я пытался покончить с собой не из ненависти к своей жизни, а из любви к ней. И я думаю, что у многих такое же ощущение — наверное, и Морин, и Джесс, и Мартин это ощущают. Они любят жизнь, но она разваливается у них на глазах, поэтому я и встретил их, поэтому мы до сих пор вместе. Мы забрались на крышу, не понимая, как вернуться к нормальной жизни, а когда к ней не вернуться… Черт, это невыносимо. И желание покончить собой рождается в приступе отчаяния, а не в приступе отрицания всего и вся. Мы собирались не убить себя, а добить себя из сострадания. Не знаю, почему я вдруг это понял. Возможно, потому, что сидел в пабе с любимыми людьми и пил «Гиннесс», а, как уже говорил, я охренеть как люблю «Гиннесс», как и алкоголь вообще, — люблю его так, как должно любить одно из творений Господа нашего. И даже в той идиотской сцене на улице что-то было, поскольку иногда именно такие моменты — по-настоящему непростые, поглощающие тебя всецело — не дают забыть, что в самые плохие времена есть нечто, позволяющее тебе чувствовать себя живым. А еще есть музыка, женщины, наркотики, читавшие Паулину Каэль бездомные, гитары, английские чипсы, еще не прочитанный «Мартин Чезлвит» Диккенса, а еще… Еще много всего.
Не знаю, какой смысл был в этом внезапном всплеске мыслей и эмоций. Не то чтобы мне сразу захотелось заключить жизнь в страстные объятия и поклясться не размыкать их до последнего вздоха. В каком-то смысле мне стало даже хуже. Если перестать притворяться, будто все чертовски паршиво и выхода нет — а именно в этом я себя и убеждал все время, — то лучше не станет, даже наоборот. Уверяя себя в том, что жизнь — дерьмо, ты словно находишься под анестезией, а если перестать это делать, становится понятно, где болит и насколько сильно, и опять же лучше от этого не будет.
Символично, что я в этот момент сидел со своей бывшей возлюбленной и бывшим другом, потому что это практически то же самое. Я любил их и понимал, что буду любить всегда. Но в моей жизни не было им места, и я не знал, куда мне деть все свои чувства и эмоции. Я не знал, что делать с ними, а они не знали, что делать со мной — прямо как с жизнью, не находите?
