Джим Додж - Трикстер, Гермес, Джокер
Дэниел вытер губы:
— Не знаю, как насчет мудрости, но ум и вправду сложен.
— Ты прав. И я упомянул об этом именно потому, что сейчас столкнулся с его сложностью. Я испытываю сомнения касательно своего решения — однако не твоих способностей. Это внутренние противоречия, которые я не могу объяснить.
Дэниел, удивленный таким оборотом беседы, сказал:
— Я сам хочу попробовать. Это мое решение. Вы не несете за него никакой ответственности.
— Лишней ответственности я на себя и не принимаю. Разумеется, поскольку твое согласие — необходимая составляющая нашей работы, а мои советы могут оказаться принципиально важными для твоих удачи и безопасности, это было взаимное решение. Я несу ответственность со своей стороны. Ответственность за свою жизнь ты принимаешь на себя.
— Все, что я хочу вам сказать, — я готов.
Вольта откинулся в кресле и пристально взглянул на Дэниела:
— Ну хорошо. С этого момента ты должен молчать. Больше не произноси ни слова. Если ты начнешь говорить или нарушишь какие-то из инструкций, наша совместная работа закончится, и я сниму с себя всякую ответственность за последствия. А теперь допивай чай.
После того, как была вымыта посуда, Вольта достал из шкафа фонарь на шесть вольт и велел Дэниелу следовать за ним. Он вывел его через черный ход и повел по широкой тропинке к крытому кедровыми досками амбару. Над головой все еще блестели звезды, но небо на востоке начало бледнеть. Вольта обогнул амбар, спустился к маленькой хижине, открыл дверь и вошел, освещая путь идущему следом Дэниелу. Когда Дэниел подошел, Вольта переместил фонарь в комнату. Возле дальней стены стояла узкая кровать. На ней лежали три толстых сложенных вчетверо одеяла и маленькая белая подушка. Кроме кровати и деревянного стула с прямой спинкой, мебели в комнате не было.
Вольта указал фонарем на стул:
— Садись.
Когда Дэниел сел, Вольта указал на дверь в противоположной стене:
— Туалет там. Если всякий раз присыпать его золой и закрывать крышку, запаха не будет.
Потом луч фонаря скользнул к кровати:
— Возле стены, в головах кровати — три фляги воды по одному галлону каждая. Воду расходуй экономно.
Вольта выключил свет.
— Закрой глаза, Дэниел, и слушай внимательно, так, как если бы от этого зависела твоя жизнь. Потому что она действительно от этого зависит.
Вольта начал ходить вокруг стула Дэниела. Дэниел закрыл глаза и сел прямо, стараясь сосредоточиться. Он почувствовал, что усталость отступает по мере того, как он концентрирует внимание. Но Вольта продолжал кружить, и в мозгу Дэниела возник образ шакала, а затем грифа — кружащегося, жаждущего крови. Сердце забилось так, что он почти не мог дышать, так, будто готово было вот-вот взорваться, он чувствовал, что поднимается в иную плоскость, гладкую, прозрачную, однородную. Но к мистическому опыту это отношения не имело. За время, проведенное с Моттом, он хорошо запомнил это ощущение — первый признак сильного амфетаминового опьянения. Он тряхнул головой — не для того, чтобы прийти в себя, но от удивления. Вольта накачал его наркотой! Даже если этого требовала необходимость, Вольта мог бы сначала спросить разрешения или предложить.
Дэниел готов был воспылать праведным гневом, когда Вольта остановился перед ним и спросил не без иронии:
— Я знаю, что ты мне доверяешь, но чувствую, что не полностью. Это справедливо. Ты недостаточно хорошо меня знаешь, ты подозреваешь, что я утаиваю информацию, касающуюся смерти твоей матери, что я вмешался в твое сознание, когда ты находился в коме, что я так или иначе контролирую твое поведение и ограничиваю возможности. В этом отношении ты неправ, но я понимаю твои опасения. Однако сейчас я прошу тебя довериться мне целиком: ты начинаешь опасную игру, и опасную не столько в случае провала, сколько в случае удачи. Поэтому никакого легкомыслия, лени или жалости к себе — они увеличивают риск. Ты достигнешь практически невозможного состояния, в сравнение с ним не идет никакое наркотическое опьянение.
Вольта помолчал, продолжая ходить вокруг стула, и снова заговорил:
— Дэниел, осознай, что я говорил серьезно о дематериализации тела и буквальном исчезновении, позволяющем проходить сквозь реальные стены и металлические двери. Я не имею ни малейшего понятия, как и почему удается преобразовать материю в электромагнитные волны, переносясь не с волны на волну, но из одного измерения в другое, меняя скорее не частоту, а их протяженность. Я уподобил бы это смене состояний — вещество то же, форма иная. Твердое переходит в жидкое, жидкое в газообразное. Лед превращается в воду, вода испаряется. Вероятно, невидимость — одно из возможных состояний материи. Я и вправду не знаю. Я изучил все метафизические возможности, но этот факт для меня так и остался непостижим.
Как я уже говорил, в прошлом я исчезал довольно часто, в основном во время представлений. Лично я не знаю никого другого, кому бы это удалось, хотя слышал о шаманессе с Ямайки — поэтому, пожалуйста, Дэниел, пойми: все, что я могу тебе рассказать, ограничено моим собственным опытом. Возможно, для тебя он окажется неподходящим. Поэтому после того, как достигнешь порога, доверяй своим инстинктам и собственной интуиции. Хотя моя интуиция подсказывает, что этот опыт архетипичен, и я расскажу тебе, что чувствовал, надеясь, что ты испытаешь похожие ощущения.
Но сначала давай обговорим основные правила. Во-первых, ты должен молчать. Можешь разговаривать сам с собой — или кричать, или петь — когда ты один, но не в присутствии других. Ты должен голодать — ничего, кроме воды. Что бы ни произошло, ты не должен покидать этой комнаты. И, наконец, ты должен следовать моим указаниям — это мое личное требование. Каждый день я буду класть под дверь записку с подробными инструкциями.
Что касается моей педагогической манеры. Бешеный Билл считает, что я практик камикадзе-сократической школы, находящийся под сильным влиянием маркиза де Сада — но ты-то знаешь, что Уильям донельзя пристрастен. В целом он имеет в виду то, что я проникаю в самую суть задачи и не боюсь причинить ученику боль. Я строю плот. Плыть на нем тебе. Я рисую карту. Ты прокладываешь маршрут. Если ты мне не доверяешь, скажи об этом сейчас, и мы не будем терять время и силы.
Вольта замолчал, трижды обошел вокруг стула и продолжил:
— Итак, трансформация вещества в электромагнитную энергию. Вначале — ничто. Нуль. Пустота. Мне казалось, что время останавливается. Возможно, именно это и происходит, поскольку ты выходишь из-под его власти, не отменяешь его, не переступаешь через него, но находишь такую точку, где его нет, как форель находит точку гидравлического равновесия за валуном посреди бурного течения.
Вскоре приходят другие ощущения. Во-первых, кратковременное чувство слабости, ощущение легкости и тепла на поверхности кожи, затем внезапное и невыносимое ощущение смешения всех чувств: клубок ощущений, короткое замыкание в мозгу. С этого момента ты начинаешь исчезать, переходишь в промежуточную стадию. Ощущения вернутся столь же неожиданно, как и пропали, и ты немедленно об этом пожалеешь, поскольку почувствуешь, что падаешь, и испытаешь невыразимый ужас — во всяком случае, так было со мной. Вероятно, ты знаком с фольклорными представлениями о падении во сне: обычно человек просыпается до того, как долетит до земли, однако если успеет ее коснуться, умрет. Фольклор, как всегда, прав.
Для того чтобы исчезнуть, ты должен победить страх и остановить падение. Победить страх можно, осознав его, но не борясь с ним, принимая его, но не подчиняясь ему. Надо ощутить легкость и спокойно двигаться сквозь пространство. Звучит парадоксально, но преодолеть страх падения можно лишь падением. Ты останавливаешь падение сознательным воображением. Я представлял себя падающим, а потом концентрировался на этом образе всеми силами души, концентрировался настолько, что образ исчезал.
После того, как падение прекратится, ты станешь невидимым, и все станет как обычно: обычное ощущение связи пространства и времени, обычный набор чувств и эмоций. Однако тело будет невидимо. Ты сможешь поднять сгусток энергии, которым стала рука, и почесать сгусток энергии, находящийся на месте головы, но перестанешь состоять из плоти и костей, праха и тлена. Ты станешь свободен от ограничений материи, и по мере понимания этого вокруг тебя будет подниматься и нарастать волна спокойствия, и в этот момент ты достигнешь изумительной ясности — будто ты все понимаешь и точно знаешь, как поступать.
Именно с этого момента начинается опасность. Не потому что это мнимая ясность. Напротив, нет ничего более настоящего, более истинного. Но ты ясно осознаешь, что все находится в изменении, и ты тоже вот-вот перейдешь в иное состояние. Только что тебе казалось, что волна ясности скользит сквозь тебя — но на самом деле ты скользишь сквозь нее; эта прозрачность не твоя, она принадлежит центру, через который ты проходишь. Ты не можешь ее удержать. Но ты стараешься, ты упорствуешь, и это хуже всего. Это похоже на экстаз, и тебе хочется, чтобы он длился вечно. Ты свободен от желаний, обязательств, от боли и выводов; от динамики и диалектики; от жизни и смерти.
