Кэти Летт - Мальчик, который упал на Землю
– Что?
– Джереми предложил меня обеспечивать, вот я и думаю, не уйти ли мне в долгие каникулы.
– Не сходи с ума, дорогая. Одной простой вещи жизнь меня все же научила: у женщины должна быть самоидентификация.
– Она по-прежнему будет стоять ногами на земле, просто будет обута получше, – колко вставила Фиби. – Молодец, Лулу. Да господи, я бы давно ушла из небесных официанток, если б могла. Знаете, как мне надоело стоять посреди салона и говорить: «Выходы тут, тут и там»? Я бы хотела говорить своему любовнику-миллионеру: «Входы тут (она указала на лобок), тут (на рот) и тут», – махнув примерно в сторону зада.
Я вытаращилась на сестру: подобных разговоров она не вела никогда. Обдолбалась, что ли? Или, может, улетает она теперь не только по работе?
Мама тем временем неохотно покусывала стебель сельдерея, торчавший из ее стакана со свежевыжатым экологичным соком, а потом запила его могучим глотком водки.
– Если честно, мои милые, я понимаю женщин, которые связываются со своими бывшими. Какая экономия времени... Заранее знаешь, что он полный говнюк.
– Понятное дело, есть основания не любить Джереми, – согласилась Фиби, украшенная зелеными усами овощного пюре. – Так, может, поищем основания его любить? Вон как он помог Лулу с Мерлином. У него теперь есть психотерапевт и отличная школа.
– Правда, мам. Помнишь, какой кошмар был разговаривать с его учителями? – Я содрогнулась от воспоминаний о тех унизительных встречах. – Да, Мерлину трудно осваиваться, но его учителя звонят мне и прямо пышут оптимизмом. Джереми снял с моих плеч такую ношу. Мне гораздо спокойнее. Вот честно – не больше четырех инфарктов в день.
– Помяните мое слово: никаких других эмоциональных навыков, кроме вранья и манипуляций, этот человек за всю жизнь не освоит, – предупредила мама. – Джереми Бофор в состоянии мухлевать даже в пасьянсе.
Фиби фыркнула – так громко, что на нас обратили внимание другие обитатели спа: оторвались от вручную выращенной рукколы и приподнялись с шезлонгов поглазеть на эдакую беспокойную троицу.
– Почему это? – с укором спросила моя сестра. – Потому что он из высшего общества? Потому что состоятельный? Потому что ты – упертая, предубежденная ханжа, читающая «Гардиан»? Он ушел из тори. Разве ему за это не причитается пирожок с полки?
– Да неважно, в какой он партии. Человек опьянен властью. Я так и вижу, милая: сидит он в парламенте, кота поглаживает, а сам людей мочит направо и налево и злодейски при этом хохочет.
Фиби это не развеселило.
– И почему тебе вечно хочется нонконформизма, как и всем остальным? Куда теперь собираешься, мама? На кружок художественного оргазма в Узбекистан? За инфекцией третьего глаза на Гоа? Не видишь, что ли, как нам надоело уматерять собственную мать?
Я умиротворяюще положила руку сестре на плечо:
– Фиби, тебе, кажется, самое время к ветеринару – когти сточить.
Моя нежная сестра стала такой стервой, что ей пора было носить пластиковый ворот. А то и намордник.
– Я бы предложила тебе перестать так шумно завидовать, – сухо сказала мама. – Этот оттенок черного уже не в моде.
– Как еще до тебя это донести, а? Принимать твои советы, – она зависла на мгновение, подбирая уместную метафору, – все равно что спрашивать у погонщика верблюдов в Сахаре, как строить и́глу.
Нас с матерью убивала перемена в характере Фиби. За последние недели ее натура проскочила несколько передач – от Дорис Дэй до Бетти Дэйвис. Когда-то она привносила счастье, куда бы ни приходила. Теперь же она его уносила, откуда бы ни уходила.
Моя оживленная мать обычно много смеется, много и комично жестикулирует. Но сейчас она сидела неподвижно, а немые руки сложила на коленях.
– Я хочу моим девочкам только лучшего. И всегда хотела только этого, – наконец произнесла она. – Зачем еще, думаете, я оставалась с вашим отцом – и в печали, и в радости? Вернее, и в печали, и в печали, поскольку так оно в основном и было. Оставалась еще долго после того, как срок годности моего счастья истек, – договорила она печально. – Ради вас.
– Если бы у Люси не было никаких чувств к Джереми, а они у нее, очевидно, все еще есть, – даже тогда надо было к нему вернуться, потому что ей нужны деньги. Нам всем они нужны. Господи, да мы уже в плюсе. Ты думаешь, кто за эту милую семейную сходку платит?
Мама чуть не подавилась сельдереем.
– Я думала, ты выиграла это спа в лотерею, Люси. – Она поплотнее завернулась в халат. – Ты мне сама так сказала. Я б ни за что не приехала, если бы знала, что платит Джереми.
– Я не из-за денег к нему вернулась. Так лучше для Мерлина. И потому что Джереми – добрый. И потому что так приятно, когда о тебе заботятся. И потому что он стимулирует меня интеллектуально.
– Серьезно? Думаю, ничего интереснее отцовского завещания он и представить не может, – поджала губы моя мама-библиотекарь. – Ты уверена, что возвращаешься к нему не только потому, что его кто-есть-кто – десять дюймов в длину?
– Ой, ну мам, ты и впрямь думаешь, что я такая пустышка? И, кроме того, Джереми пошел в политику не за властью и не за славой. Он хочет сделать мир лучше. Он повзрослел. Приходи его послушать как-нибудь, мам. Он теперь человек-кремень...
– «Человек-кремень» делает должное, когда никто не смотрит, – провозгласила мама. – Видала я его мать, и уж поверь – в этом мужчине воспитывали обаяние, а не искренность.
– А ты нас воспитывала безответственными транжирками, что, конечно, не означает, будто мы следуем твоему примеру, – вставила Фиби с горечью. – Я на всем экономлю, берегу каждый пенни. Будет забастовка – уйду в штрейкбрехеры.
Моя мама – убежденная лейбористка – разинула рот, будто ей нанесли смертельную рану.
– Слушайте. – Я взяла обеих за руки, пока все не испортилось окончательно. – Торговая палата Западной Англии выбрала Джереми – как самого быстро продвигающегося парламентария – вести какое-то их большое мероприятие на следующий год. Приедут сотни людей из парламента. Пригласили всех министров и лордов. Шишки от тори говорят, что Джереми метит на самый верх. Ему светит министерский портфель. Премьер назвал его «выдающимся экономическим умом». Может, приедете и посмотрите на него в деле, а потом все и решите? Я вас внесу в списки.
– С какого перепугу мне являться и выслушивать этого коалиционного политика, который будет тарахтеть о себе, любимом, примерно до бесконечности? – пренебрежительно поинтересовалась мама.
– Потому что будет залейся шампанского, а еще с собой можно будет забрать ящик сидра. – Я умасливала ее как могла.
Мама поморщилась:
– Окружать себя неоконсерваторами, дорогая, – это по шкале удовольствий всего на одну риску выше, чем визит к проктологу.
– А ты придешь, Фиби?
– Извини. У меня кружок филателистов, – вздохнула она и добавила восторженный постскриптум: – Шампанское? Пикник на реке? Естественно, приду – дура ты, что ли? Держите меня семеро.
Остаток дня мы провели в напряженном молчании. Когда мама отошла поплавать, я спросила сестру, откуда в ней столько рвения защитить докторскую диссертацию по стервозности.
– Да меня тошнит вечно быть душкой. Ожидать от жизни, что она будет к тебе добра, – все равно что рассчитывать, будто акула тебя не съест, потому что ты веган.
Я погладила ее по руке:
– Но ты же была такая оптимистка. Такая вся Поллианна. Что произошло?
– Ой, я по-прежнему полна оптимизма – время от времени. Оптимизм проблем не решает, зато от него столько народу бесится, что оно того стоит, – гоготнула сестрица. Тревожный симптом.
Когда, в свою очередь, купаться ушла сестра, мама выпалила, что Фиби стала до того несносной, что ее и буддист бы укокошил не сходя с места.
– Ей надо принимать больше гормонозаменителей. В таком состоянии от нее можно весь Хэмпшир отапливать.
Выходной получился такой, что впору брать выходной. Мы разошлись спать до того, как подали кофе без кофеина, и выехали неожиданно рано – сразу после завтрака повышенной полезности и богатого на отруби. По дороге в Лондон я подумала, что лучше всего иметь дальних родственников, – и чем они дальше, тем лучше.
* * *«Осторожнее с желаниями – они иногда сбываются» – величайшая ложь. Я желаю голого Джонни Деппа и не представляю, что может быть лучше. Ну, если только Хью Джекмен в шоколаде на десерт. Я желала себе счастливой семейной жизни. И поэтому буколическая картина, встретившая меня в доме Джереми в Мэйфере тем субботним утром, подняла мне настроение. Вероника удивилась моему приезду – я прибыла на восемь часов раньше, – но тем не менее приветствовала меня с радостью: «Вот так приятный сюрприз!» Одаряя меня улыбкой, она вся походила на пухлую мягкую подушку.
