Джоджо Мойес - Девушка, которую ты покинул
— Это что, шутка такая?
— Если бы так!
— Что, черт возьми, означает КРВ?
— Мы разыскиваем пропавшие произведения искусства и возвращаем их законным владельцам.
— Мы?! — Она непонимающе смотрит на письмо. — Ну а я-то… здесь при чем?
— Картина «Девушка, которую ты покинул» — предмет запроса по реституции. Портрет принадлежит кисти художника Эдуарда Лефевра. Его семья хочет вернуть картину.
— Но… это нелепо. Она у меня уже много лет. Чуть ли не десять.
Тогда он снова лезет в карман и достает уже другое письмо, с фотокопией статьи из журнала.
— Это пришло в наш офис несколько недель назад. Поступило ко мне с входящими документами. Однако я тогда занимался другими делами и не смог сложить два и два. И когда ты той ночью пригласила меня к себе, я сразу узнал работу.
Она внимательно изучает фотокопию. Ее картина смотрит на нее с цветной страницы, хотя цвета несколько смазаны.
— «Архитектурный дайджест».
— Да, полагаю, тот самый журнал.
— Он пришли, чтобы написать статью о Стеклянном доме, когда мы еще только поженились, — в отчаянии прижимает она руку ко рту. — Дэвид решил, что публикация станет для него хорошей рекламой.
— Семья Лефевр проводила ревизию работ Эдуарда Лефевра, в ходе которой обнаружилось, что несколько работ отсутствуют. Среди них «Девушка, которую ты оставил». После тысяча девятьсот семнадцатого года никаких документальных свидетельств о ней не сохранилось.
— Сумасшедший дом какой-то! Картина была… Дэвид купил ее у одной американки. В Барселоне.
— Хозяйки галереи? У тебя сохранился чек?
— Нечто вроде. Но это просто бумажка. Она собиралась выбросить картину. Уже выставила ее на улицу.
— Ты знаешь, кто была та женщина? — устало проводит Пол рукой по лицу.
— Господи, столько лет прошло! — качает головой Лив.
— Лив, ты должна вспомнить. Это крайне важно.
— Да не могу я ничего вспомнить! — взрывается она. — Ты заявляешься ко мне и требуешь, чтобы я подтвердила право собственности на свою картину, и только потому, что кто-то где-то решил, будто миллион лет назад картина принадлежала ему! Я ничего не понимаю, — говорит она. — У меня просто в голове не укладывается!
Пол в отчаянии закрывает лицо руками. Потом поднимает голову и в упор смотрит на Лив:
— Лив, мне правда очень жаль. У меня еще никогда не было такого поганого дела.
— Дела?
— Это моя работа. Я разыскиваю украденные произведения искусства и возвращаю их владельцам.
И она слышит стальные нотки в его голосе.
— Но картина не была украдена. Дэвид честно купил ее. А потом подарил мне. Она моя.
— Лив, она была украдена. Да, почти сто лет назад, но все же украдена. Послушай, у меня есть и хорошие новости. Они предлагают тебе компенсацию.
— Компенсацию?! Так ты считаешь, дело в деньгах?!
— Я просто говорю…
— Знаешь что, Пол? Думаю тебе лучше уйти, — прижимая руку ко лбу, говорит Лив.
— Понимаю, картина очень много для тебя значит, но ты должна понять…
— Я серьезно. Тебе лучше уйти.
Они стоят, сверля друг друга глазами. Лив кипит от ярости, что с ней впервые в жизни.
— Послушай, я просто пытаюсь придумать, как урегулировать вопрос до суда…
— Прощай, Пол. — И она провожает его к выходу, а когда захлопывает за ним дверь, ей кажется, будто трясется весь дом.
18
Их медовый месяц. Или вроде того. Дэвид работал над проектом нового центра конференций в Барселоне, монолитного сооружения, в стеклянных стенах которого должны были отражаться голубое небо и мерцающее море. Она помнит, как ее слегка удивило, что он свободно владеет испанским языком. И вообще, он так много всего знал, о чем она даже не подозревала, что это внушало ей благоговейный трепет. Жили они в гостинице, и каждый день проходил примерно так: после полудня они обычно лежали в постели, а затем бродили по средневековым улочкам Готического квартала или Борна, стараясь укрыться в тени и время от времени останавливаясь, чтобы выпить мохито. От жары кожа становилась влажной, и их тела прилипали друг к другу. Она до сих пор помнила тяжесть его руки на своем бедре. У него были руки мастерового. И он всегда немного расставлял руки, будто держал невидимые чертежи.
Они как раз подходили к площади Каталонии, когда услышали громкий женский голос с американским акцентом. Она истерично кричала на трех мужиков, которые с бесстрастными лицами выносили из парадного подъезда мебель, домашнюю утварь, разные безделушки и оставляли их на тротуаре перед домом.
— Вы не имеете права! — орала женщина.
Выпустив руку Лив, Дэвид подошел поближе. Женщина — худая блондинка средних лет — только горестно охнула, когда на улицу выкинули очередной стул. Возле нее уже начали собираться зеваки.
— С вами все в порядке? — взяв ее под руку, спросил Дэвид.
— Это все хозяин дома. Избавляется от маминого имущества. А я никак не могу втолковать ему, что мне их держать просто негде.
— А где ваша мать?
— Умерла. Я специально приехала, чтобы рассортировать мамины вещи, а он заявил, чтобы я прямо сегодня забирала свое барахло. Эти люди просто вышвырнули вещи на улицу, и я ума не приложу, что мне делать.
Лив помнит, как Дэвид взял все в свои руки: велел ей отвести женщину в кафе на другой стороне площади и отчитал по-испански тех мужиков. Американка, которую звали Марианной Джонсон, пила ледяную воду, обеспокоенно наблюдая за происходящим. Оказывается, она только прилетела этим утром и не знает, куда ей идти и что делать.
— Простите, а когда умерла ваша мать?
— О, три месяца назад. Я понимаю, что мне следовало приехать раньше. Но возникает столько сложностей, когда не говоришь по-испански. А мне ведь еще надо было, чтобы тело отправили для захоронения на родину… а я только что развелась, и все легло на мои плечи…
Ее корявые пальцы были сплошь унизаны жуткими пластмассовыми кольцами, на голове — бирюзовый шарф, который она постоянно теребила.
Дэвид разговаривал с каким-то мужчиной, по-видимому хозяином дома. Поначалу тот держался агрессивно, но уже десять минут спустя они уже обменивались теплым рукопожатием. И вот Дэвид уже подсел к ним за столик. Ей надо отобрать вещи, которые она хочет оставить, сказал Дэвид, а он даст ей адреса транспортных компаний, которые все упакуют и переправят в Америку. Хозяин дома разрешил оставить имущество до завтра. Все остальное можно отдать за небольшую плату грузчикам, которые уж потом распорядятся по собственному усмотрению.
— Как у вас с деньгами? — деликатно спросил он. И в этом он был весь.
Марианна Джонсон чуть не плакала от благодарности. Они помогли ей рассортировать вещи: отодвинуть их налево и направо, в зависимости от того, что она собиралась оставить себе. И пока они этим занимались, Лив повнимательнее пригляделась к предметам на тротуаре. Там была пишущая машинка «Корона», толстые альбомы в кожаных переплетах с пожелтевшими вырезками из газет.
— Мама была журналисткой, — объяснила женщина, бережно складывая альбомы на каменные ступени. — Ее звали Луанна Бейкер. Я с детства помню, как она делала подборки.
— А это что такое? — показала Лив на какой-то коричневый предмет.
Он почему-то наводил на нее ужас, хотя издалека невозможно было его толком разглядеть. Ей показалось, будто мелькнуло что-то похожее на зубы.
— Ах, это! Мамины высушенные головы. Она любила собирать всякую всячину. Там где-то есть фашистский шлем. Как думаете, музеи могут заинтересоваться?
— Вы не оберетесь хлопот, когда будете провозить их через таможню.
— О боже! Придется оставить все на улице. Ну и жара! Я сейчас умру, — вытерла она взмокший лоб.
А потом Лив увидела картину, прислоненную к креслу-качалке. Даже среди всей этой неразберихи лицо на портрете невозможно было не заметить, оно завораживало и заинтриговывало. Лив подошла поближе и развернула картину. С полотна в облупившейся позолоченной раме на нее вызывающе смотрела молодая девушка. Густые золотисто-рыжие волосы рассыпались по плечам, горделивый изгиб губ, раскрытых в намеке на улыбку, явно говорил о чем-то сокровенном. О чем-то чувственном.
— Она похожа на тебя, — шепнул ей на ухо Дэвид. — Посмотри, ты выглядишь именно так!
У Лив были белокурые, а не рыжие волосы, к тому же коротко стриженные. Но она сразу поняла, что он хочет сказать. Она поймала его взгляд, и все окружающее словно исчезло.
— Вы собираетесь оставить портрет себе? — повернулся Дэвид к Марианне Джонсон.
